Семья Звонаревых, стр. 101
— Объявить бы всем солдатам, что не пойдут в наступление… Да сильна ещё дисциплина в армии, и особенно в гвардии, — вслух рассуждал он. Приехал генерал Шихлинский и привёз строгий приказ — штурмовать немца во чтобы то не стало, и обязательно пятнадцатого июля, во Владимира день. Говорят, сам Гришка Распутин указал этот день, а его слово свято. Помолился он богу, приснился ему сам киевский князь Владимир, и решили сон вещий, и число самим господом богом ему предуказано. Под корень надо рубить царский режим, тогда этого не будет, — бурчал Блохин.
— Всему своё время, Филипп Иванович. И оно скоро придёт. Надо пока собирать силы.
Пока Варя беседовала с Блохиным и Зайцем, Енджеевский побывал в гвардейском штабе, ознакомился с обстановкой на фронте и выяснил, что в случаи удачи в прорыв будет брошена и 102-я дивизия, в которой находился полк Енджеевского.
На совещании артиллеристы распределили цели между батареями. дальнобойные пушки Шнейдера и Виккерса решили выдвинуть к переднему краю обороны. Это давало возможность обстрела глубоких тылов немцев, но ставило батареи под удар немецких не только тяжёлых, но и лёгких батарей.
— Нас могут подбить в самом начале артиллерийской подготовки, а пушки у нас уникальные, — возражали командиры этих батарей.
— Тогда отправляйтесь экспонатами в музей, — насмешливо проговорил Шихлинский.
С рассвета тринадцатого июля началась артиллерийская подготовка. К вечеру четырнадцатого она заканчивалась.
В ночь на пятнадцатое или рано утром пятнадцатого начинался штурм немецких позиций. Все знали, что наличными средствами полностью разрушить передний край немецкой обороны невозможно и что при штурме неизбежны большие потери. Все дело сводилось к тому, чтобы по возможности уменьшить их.
Через болотистую реку надлежало заблаговременно построить деревянные мостки и сделать это незаметно для немцев. Сапёры должны были только установить опоры, по которым можно было быстро настелить заранее заготовленные доски.
Немцы усиленно вели воздушную разведку, но артиллерийского огня почти не открывали, скрывая расположение своих батарей.
Как только выяснилось время наступления, Енджеевский заторопился в полк. С ним уехала и Варя, едва обменявшись несколькими словами с с мужем. Приказ о переброске перевязочного отряда на передовую очень огорчил его маленький персонал. Сёстры Ветрова и Осипенко отказались покинуть батарею Кремнёва, хотя он сам уговаривал подчиниться приказу штаба армии. Уполномоченный Емельянов тоже не стремился в опасный район. Однако приказ есть приказ, и Емельянову ничего не оставалось, как подчиниться. Так перевязочный отряд перешёл в район стоянки литерных артиллерийских дивизионов.
Зуев стал старшим офицером, а Блохина, получившего Георгиевский крест первой степени, представили к производству в прапорщики, как он не плевался и ни отказывался.
— Дослужился, Филя! Наденешь офицерские погоны, станешь благородием! — подтрунивал над ним Борейко.
— С меня такое благородие, как из чего-то пуля, — уверял Блохин.
Вскоре пришёл приказ о производстве его в офицеры. Он даже хотел было напиться с горя. Но на фронте появился присланный с пополнением Павел Петрович Сидорин. Он уже ходил подпоручиком и нисколько не тяготился этим обстоятельством.
— Помни, Филипп Иванович, нам, партии, очень нужны образованные и имеющие боевой опыт офицеры из пролетариев, из рабочих. Революцию надо делать умелыми руками. Значит надо постигать военную премудрость. А проще всего это сделать не солдату, а офицеру, перед которым открыты все военные секреты.
Когда Блохин впервые появился перед солдатами в офицерской форме, Родионов особенно громко и раскатисто скомандовал «смирно» и отдал ему рапорт. Блохин выслушал его как должное и громко поздоровался с солдатами.
— Произвели меня в благородия. В строю я теперь офицер, а вне строя как был для Вас Филиппом Ивановичем, так прошу меня и величать, чтоб я не загордился, — шутил Блохин.
Он наотрез отказался переселиться в офицерскую палатку и остался по-прежнему с солдатами. Блохин стал поручать Лежневу и Родионову беседы с солдатами других частей, понимая, что теперь ему, офицеру особенно доверять не будут.
Заяц предложил было отметить производство Блохина в офицеры хорошей выпивкой, но Блохин решительно отказался. Борейко его поддержал, и празднование ограничилось тем, что выпили по рюмке за здоровье вновь испеченного «благородия». При упоминании об этом Блохин поперхнулся.
— Для меня «благородие» звучит как ругань, — усмехнулся он.
Варя больше всех обрадовалась производству Блохина в офицеры. Сидорин только дружески пожал руку Блохина и сказал, что одним офицером будущей пролетарской армии стало больше.
Ввиду того, что сёстры передового отряда Красного Креста Ветрова и Осипенко решительно отказались ехать с отрядом, Варя немедленно послала телеграмму в Сызрань и через несколько дней в отряд прибыли Анель и Зоя Сидорина. Емельянов не возражал, чтобы на передовой линии действовал филиал перевязочного пункта и обе были зачислены на службу в его отряд.
30
Неожиданно прибыл эшелон с новыми орудиями и запасными частями для тяжёлых батарей. Началась срочная работа, и к утру обновлённые пополненные батареи были готовы к бою.
С первыми проблесками рассвета Борейко взобрался на свою командную вышку в лесу и приказал всем батареям открыть огонь по заранее указанным целям. Передний край немецкой обороны утонул в дыму и пламени. Немецкие батареи молчали, и только в воздухе беспрестанно летали вражеские самолёты, наблюдая за всем происходящим у русских. Разрушение немецких укреплений велось систематически и методично, согласно разработанным заранее инструкциям. За результатами обстрела велись непрерывные наблюдения.
Канонада не умолкала целый день. К вечеру пушки настолько раскалились, что стрелять из них стало уже опасно. Тяжёлые батареи прекратили обстрел, а лёгкие продолжали, затрудняя исправление разрушений, нанесённых тяжёлыми дивизионами.
После жаркого дня с болот поднялся густой туман, который наполнил всю долину реки Стоход. Едва стемнело, как сапёры занялись наведением мостиков через болотистую реку.
В условленный заранее час на мостки отправились разведчики от различных полков. Преображенцев вёл Сидорин. Здесь же для связи с артиллерией находились Зуев и Блохин. За ними шли телефонисты, тянувшие провод, крепя его по краям досок.
Разведчики прошли уже большую половину реки, когда из темноты неожиданно ударили немецкие пулемёты. Они были хорошо пристреляны. Сразу появились убитые и раненые, раздались крики о помощи, стоны.
Сидорин, а за ним и Блохин и Зуев спрыгнули прямо в болото и, чтобы окончательно не завязнуть в трясине, руками придерживались за доски мостков. Теперь пулемётные очереди пролетали над их головами. Были хорошо видны места, откуда вели огонь пулемёты.
Сидорин тщательно прицелился и дал очередь по вспышкам вражеского пулемёта. Он замолчал, зато справа и слева заговорили два новых. Провод, который соединял разведчиков с их тяжёлой батареей, сохранился, и Зуев, соединившись с Борейко, попросил «огонька». Огромные снаряды со страшным грохотом разорвались неподалёку, обсыпав разведчиков землёй и осколками бетона. Пулемёты на этом участке замолчали.
Ночь зажглась всполохами огней. Грохотали взрывы, тяжело рвались снаряды, раздавались выстрелы винтовок и пулемётов. Пехота спешно растекалась по разрушенным немецким укреплениям. Блохин случайно обнаружил хорошо сохранившийся немецкий бетонированный блиндаж. Здесь и обосновался штаб участка. Оставив для связи с батареей Васю, Блохин поспешил туда, где шёл бой.
Вторая полоса немецкой позиции была слабее первой, и к утру русским удалось занять её. Немцы отошли на тыловой рубеж обороны.
Здесь Блохин встретил смертельно уставшего Сидорина.
— Сколько сегодня зазря народу положили — страшно подумать. И наших и немцев. И всё во славу царя-батюшки и немецкого кайзера, — с грустью проговорил Сидорин.