Золотая чаша, стр. 107

Он был рад, что ему не придется сегодня просидеть весь день в конторе. Все его мысли были заняты предстоявшими ему встречами с клиентами, банкирами, адвокатами и брокерами. По существу, это будут настоящие сражения, но он был уверен, что в конце концов ему удастся переубедить всех этих людей и заставить их принять его точку зрения. Он сейчас весь был как туго натянутая струна. Да, чудесно было на какое-то время оставить свой стул, комнату, контору.

Перед тем как взять шляпу, он окинул быстрым взглядом свои владения. На глаза ему попалась фотография Мими, для которой он специально заказал рамку под цвет своего письменного стола. Это был снимок в три четверти, и она была в платье, какие ему всегда нравились; по какой-то совершенно необъяснимой причине он любил видеть на женщинах кружево, а на этом платье воротник был отделан пышным кружевным жабо и слегка приподнят сзади, так что она напоминала дам елизаветинской эпохи. В ушах у нее были сапфировые серьги, которые он подарил ей на ее последний день рождения. Голова ее была слегка опущена, что ясно говорило о присущей ей скромности. Ее нос с горбинкой был весьма несовершенной по европейским стандартам формы, но она не стремилась показать, что он меньше, чем есть на самом деле, и эта откровенность, полное отсутствие в ней фальши придавало ей необычайно гордый вид, несколько компенсировавший ее скромность. В результате она выглядела просто очаровательно.

Ему вдруг стало как-то не по себе. Он быстро вышел и закрыл за собой дверь.

В следующий момент все его мысли обратились к первой из намеченных им встреч. Вокруг него было какое-то лихорадочное движение; все, казалось, куда-то торопятся. Одна за другой, по мере того как на месте снесенных старых трех– и четырехэтажных домов взмывали ввысь тридцати– и сорокаэтажные небоскребы, узкие улицы в деловой части города постепенно превращались в подобие темных каньонов. По обе стороны от их офиса, «Вернер билдинг», уже высились две такие башни. На углу Пол оглянулся и посмотрел на офис: исключением он был и таким останется, пока это в какой-то степени зависит от него, Пола. Этот наш трехэтажный особняк напоминает какую-нибудь старинную контору из романов Диккенса, подумал он с удовольствием.

День у него сегодня был забит до отказа, и это было отлично. В четыре пополудни он завершил свой последний визит. Он понимал, что ему следует вернуться в офис, где весь его стол, вероятно, был уже доверху завален бумагами. Он также мог отправиться и домой, заработав, так сказать, свой обед на сегодня. Однако ни одна из этих перспектив его не привлекала; им снова овладело беспокойство; он жаждал движения и открытых пространств.

На Пятьдесят девятой улице он вошел в парк, намереваясь покинуть его на пересечении Пятой авеню и Семьдесят второй улицы. Солнце скрылось за нависшей, как верх у палатки, тучей, и небо на западе было свинцовым. Вероятно, подумал он, у Альфи за городом весь день сегодня льет дождь. Он продолжал шагать сквозь мягкий сероватый туман, который невольно наводил на мысль об Англии или Ирландии. Народу в парке было немного, и у пруда лишь голуби печально ворковали в одиночестве среди разбросанной повсюду арахисовой шелухи. Воспоминания, те воспоминания, которые он заглушал в себе с самого утра, внезапно нахлынули на него.

Он не позволял себе думать об этом с того самого дня (прошла ли с тех пор целая жизнь или это было только вчера?), почти два месяца назад. Картины, возникающие сейчас у него в мозгу, были туманными, противоречивыми. Анна на диване; сильные руки и влажные губы; блеск глаз под нежными, как лепестки цветка, веками. Анна, несущаяся вниз по лестнице с перекошенным лицом. Выбегающая на улицу с выбившимися из-под шляпки волосами. В таком ужасе…

Но позже она, должно быть, успокоилась достаточно, чтобы поразмыслить, вспомнить, как все было, и правильно оценить. Несомненно, последнее время она думала об этом и, как и он, спрашивала себя: что делать? Неужели ничего нельзя сделать?

Потому что она желала его. Чувство их было взаимным с самого начала, с того самого дня, когда он, войдя в свою комнату, увидел ее там с тряпкой для вытирания пыли и в фартуке, увлеченно рассматривающую его книги по искусству. Он почувствовал, как губы его невольно растягиваются в улыбке. Какая-то дама в седых буклях, прогуливающая свою собаку, бросила на него такой яростный взгляд оскорбленной невинности, заметив его улыбку, что он расхохотался.

В следующее же мгновение он стал серьезным. Все они, весь этот проклятый мир был против них. Все, все было направлено на то, чтобы держать в отдалении друг от друга двух людей, которые хотели только одного – быть вместе! Так было с самого начала! И даже сейчас, когда он рассказал своей матери о визите и о том, что он дал ей денег, она посмотрела на него с изумлением и тут же учинила ему форменный допрос, словно он был ребенком.

– Ты был с ней один в доме? С твоей стороны, Пол, это было весьма неразумно. Эта девушка имела на тебя виды.

Весь кипя от злости, он холодно ответил:

– Прости меня, мама, но тебе не стыдно так говорить?

Однако мать, проигнорировав его слова, продолжала настаивать:

– Пол, я реалистка и смотрю на вещи трезво. Ты был завидной партией, и женатый или нет, ты и сейчас просто находка для любой девушки. Давай, как говорит твой отец, выложим все карты на стол, – и она пристально посмотрела ему в глаза.

Ну, ладно, он их выложит на стол! Им, наверняка, не понравится, что они увидят… Внезапно Пол почувствовал печаль, подумав об этом; он никого не хотел обидеть, но на свете есть вещи, от которых ты не должен, не можешь отказываться, несмотря ни на что. И любовь Анны была одной из них.

Он задавался вопросами, строил и отклонял планы, и снова строил… Телефона у нее не было. Письма посылать было слишком рискованно. На мгновение он подумал, что, может быть, Анна сделает первый шаг, но тут же отклонил подобную мысль, понимая, что надеяться на это было бы глупо.

И, однако, необходимо было найти какой-то выход. Проявляя при этом, разумеется, необычайную осторожность. Чтобы причинить, Боже, пожалуйста, минимум боли тем, кого это могло коснуться.

Когда он открыл парадную дверь, Мими ожидала его в холле. На ее лице была, казалось, написана вся мировая скорбь.

– Дорогой, дорогой, даже не знаю, как сказать тебе об этом. Фредди умер.

ГЛАВА 11

Вот уже несколько месяцев с того самого дня, как погиб Фредди, Пол после работы периодически навещал Хенни. Идя по знакомому с детства кварталу после того, как сходил с трамвая, он каждый раз поражался тому, как все вокруг изменилось. На улицах, казалось, стало еще больше народа, они выглядели еще более грязными, бедными и шумными. В некоторых старых домах появились на первых этажах убогие магазинчики; другие были полностью отданы под торговлю; грузовики наполняли воздух выхлопными газами и грохотом; бесчисленные дети лавировали постоянно в этом потоке машин. На земле, конечно, были места и похуже, и, однако, всем, кто мог себе такое позволить, следовало бы покинуть данное место. Хенни, несомненно, могла это сделать, но она предпочитала оставаться здесь.

На темной лестнице Пола, как всегда, атаковали со всех сторон запахи международной кухни; здесь явно присутствовал запах итальянского соуса, но также и тошнотворный, сладковатый аромат каких-то специй, определенно индийских.

Хенни открыла дверь. Он поцеловал ее в щеку.

– Как ты, Хенни?

– Не знаю. Продолжаю жить.

Они расположились в тускло освещенной гостиной. У него было чувство, хотя он и не мог его проверить, что в доме давно не убирались. Жалюзи на двойных окнах висели неровно: одно из них было приподнято довольно высоко, пропуская слабый свет, но другое было опущено почти наполовину. Плющ, когда-то ярко-зеленый, сейчас явно умирал.

– О чем ты думаешь? – спросил он мягко, так как Хенни, ничего не говоря, сидела, уставившись в окно на серую стену напротив.