Выстрел (ЛП), стр. 53
Это была самая последняя вещь, которую я ожидала от него услышать, и когда я поднимаю взгляд на него, его челюсть сжимается так, что поскрипывают зубы. Я вижу в глубине его глаз стыд, он продолжает:
— Я трус.
Я качаю отрицательно головой, задавая встречный вопрос:
— Но почему?
— Потому что... потому что, когда я увидел, как этот ублюдок приставил пистолет к ее виску, я прокрался обратно и спрятался под кровать.
— Деклан…
— Ты не понимаешь, я мог их видеть. Моя мать плакала и умоляла о пощаде, чтобы он сохранил ей жизнь, пока я ничего не делал для ее спасения. Я даже не попытался ей помочь, — открывается он мне, и я замечаю, как в уголках его глаз появляются слезы. — Я просто лежал там, как долбаный трус, слишком напуганный, чтобы сделать хоть одно движение. Я лежал и смотрел на то, что там происходило. Мужчина взвел курок и выстрелил в голову моей матери.
— Господи Иисусе.
Лицо Деклана приобретает жесткое выражение, когда он пытается перебороть боль, но слезинка срывается и скользит по его щеке. Я тянусь и убираю ее пальцем, проводя по влажной дорожке, что она оставила. Он смотрит на меня, и затем неизвестно почему, и у меня катятся слезы по щекам. И в этот момент я понимаю, что мы разделяем одинаковую боль. Оба наших родителя были убиты, их отняли у нас, и никогда нам не будет дано шанса, вернуть все назад.
— Мне так жаль, — я чувствую, как эти слова шепчет мое сердце, и они срываются с моих губ, потому что я действительно ощущаю каждой клеточкой его боль.
— Это была моя мама, — его голос ломается, — и я ничего не сделал.
— Ты был простым ребенком.
Он качает головой, не желая принимать оправдания и сожаления, я знаю это чувство, поэтому я отлично понимаю Деклана.
— Мой отец винит меня в ее смерти. Он всегда винил меня.
— Но это же смешно.
— Думаешь?
— Да, — говорю я достаточно четко и уверенно. — Что было бы, если бы ты кинулся ее спасать, и стал бы тем, кого настигла пуля? Твоя мать страдала бы всю свою жизнь, оплакивала потерю единственного сына. Это губительные мысли, но я все же спрошу, что бы ты выбрал — быструю смерть или оплакивать всю свою жизнь родного человека?
Он берет в ладони мое лицо, и я вижу, как его горло стягивается, и он напряженно глотает комок, затем произносит с нотками стальной уверенности:
— Мне нужен контроль. Мне нужно знать, что я контролирую все, и ничего не произойдет без моего ведома, когда я нахожусь с тобой, я как никогда чувствую жажду контроля и власти.
Я кладу сверху на его ладони свои, он все еще продолжает держать мое лицо.
— Эти вещи уже произошли, Деклан. Это дерьмовая часть жизни, про которую нам и не нужно ничего рассказывать. — Действительность этих слов пронзает мое сердце, словно острой иглой, потому что я знаю реальную правду. — Мир никогда не спрашивает у нас, чего мы хотим. Ему совершенно безразлично, что может случиться. А то, что произошло с твоей матерью… Мы уже ничего не можем с этим поделать.
— Я понимаю это, но одновременно с этим чувствую, будто это самая мерзкая ложь.
— А что твой отец?
— При каждом удобном случае, он напоминает мне, что я недостаточно хорош. Что я не состоялся как мужчина. Поэтому всю свою жизнь я надрываю задницу, чтобы он признал во мне равного. Но ты была права!
— В чем?
— В том, что ты сказала в отеле в ту ночь. Я ненавижу имя, что он дал мне. Ты права. На самом деле я имею часть в бизнесе отца, я не создавал ничего своего, это просто еще один способ, чтобы влиять на меня.
— Но «Лотос» твой. Твой отец не участвовал в этом, — напоминаю я ему.
— Ему и не надо участвовать в этом. Оно носит имя Маккиннон.
— Мне нужно кое-что рассказать тебе, — говорю я ему, чтобы рассказать ему информацию, которую знаю про его отца. — Твой отец ищет возможность инвестировать в бизнес Беннетта. Он едет в Нью-Йорк, и я вместе с ним, чтобы встретиться с твоим отцом.
— Когда?
— Через неделю.
Я могу точно сказать, что он раздражен от мысли о том, что придется совмещать бизнес вместе. Он заключает меня в свои объятия, и когда выдыхает, произносит шипящим звуком:
— Я хочу, чтобы ты была подальше от этого человека.
— Я знаю, но я также знаю, на что он способен.
Его руки сильнее кольцом сжимаются вокруг меня, когда я кладу голову ему на грудь.
— Это, бл*дь, убивает меня, просто сидеть дома и гадать, что этот мудак делает с тобой. Ты представляешь, как я мучаюсь? Я чувствую себя самым ужасным ублюдком из всех, когда отправляю тебя к нему.
— Нет, ты не такой.
Он берет мою руку, подносит к своим губам и целует запястье, где натерла веревка, перед тем как посмотреть на меня, он говорит:
— И поэтому я чувствую себя ублюдком. Я должен был сказать тебе, когда завязывал галстук, и ты не могла видеть. Я очень испугался за тебя. Мне нужно, чтобы ты была всегда честной со мной, особенно в сексе.
Когда я киваю, он склоняет голову и дарит мне бережный поцелуй, втягивая мою нижнюю губу, затем отпуская. Он держит свою голову рядом со мной, его нос упирается в мой, его глаза все еще закрыты, а дыхание прерывистое, и он выдыхает:
— Я люблю тебя.
Трепет в моем сердце волнует меня — знать, что он чувствует это ко мне, но также это ранит, потому что он становится тем человеком, который мне нравится. Я ненавижу себя за то, что мне придется уничтожить этого человека для личной выгоды, но это необходимо сделать. Также я чувствую вину, потому что не чувствую таких же чувств в ответ, просто это все часть игры. Деклан — инструмент, с помощью которого я должна сыграть свою партию. Это часть продуманной мести. Я никогда не чувствовала раскаяния по отношению к Беннетту, но Деклан хороший парень. Это невыносимо ранит, что мне приходится делать такие вещи с ним, тем более что он так открылся мне. Я открываю глаза и смотрю на него, его ресницы трепещут, я поглаживаю пальцами его затылок, провожу рукой по волосам, даю ему частичку комфорта, только она пропитана чистейшим ядом, затем слова срываются с моих губ:
— Я люблю тебя.
Глава 28
Настоящее
Отметины на моих запястьях зажили быстро. К счастью, Беннетт уехал в Майами на следующее утро, так что я смогла спрятать их под рукавами пижамы, просто сказав ему, что нехорошо себя чувствую. У нас всегда был секс перед тем, как он уезжал куда-то по делам, но в этот раз его не было по причине того, что мне якобы плохо, поэтому мы просто лежали в кровати, крепко обнявшись. Пока его не было, я провела несколько дней с Декланом. Он стал более привязан ко мне, еще больше открылся мне, рассказав, как это было — расти, когда умерла его мать. Его отец обращался с ним, как с куском дерьма, постоянно избивал его, внушал ему, что он ни на что не годен.
Я встречала Кэла на паре мероприятий, но всегда была уверена на его счет, что он полный мудак. Но то, что рассказал мне Деклан, заставило мой желудок скрутиться в узел, заставляя меня ненавидеть его еще больше. Мы прилетели в Нью-Йорк пару дней назад, и хотя у Беннетта с ним уже была пара встреч, я на них не присутствовала.
Сегодня Кэл пригласил нас к нему на обед. Поэтому, пока Беннетт был на бизнес-встречах, я ходила по магазинам, подыскивая подходящее платье. Ничего сверхъестественного, просто милое и женственное платье цвета морской волны, дополненное кружевом. Я подобрала к нему пару туфель-лодочек с открытыми носами. Беннетт выглядит как обычно: в костюме при галстуке, и когда дверь распахивается, нас встречает женщина моего возраста.
— Добро пожаловать, — говорит она очень теплым голосом, она одета в брюки цвета слоновой кости и насыщенно-розовую кофточку, этот цвет заставляет меня поежиться. Ее черные волосы зачесаны назад и уложены на затылке в аккуратный пучок. — А вы, должно быть, Беннетт и Нина. Спасибо огромное, что присоединились к нашему обеду. Кэл отлично отзывается о вас двоих. Я, кстати, Камилла.