Исчезающие Девушки (ЛП), стр. 24

- Стиль жизни, - заканчиваю я за него. - Я знаю. Ты говорил мне миллион раз.

- Ты знаешь, - говорит он, пока мы идем в сторону парковки, - что у меня ушло два года игры, чтобы построить мою первую арену?

- Я надеюсь, это не то, о чем ты говоришь на первом свидании.

- Вообще-то на третьем. Не хочу показаться навязчивым.

Именно тогда, идя рядом с Паркером с этим тупым костюмом русалки, покачивающимся между нами и отбрасывающим блики нам в глаза, план на день рождения Дары начинает приобретать форму.

14 февраля: запись в дневнике Дары

Паркер бросил меня сегодня. Снова. Счастливого Дня Святого Валентина, мать его.

Странно, но все время, пока он говорил, я смотрела на ожог на его плече и думала о том, как в девятом классе мы держали зажигалку пока она не раскалилась, а затем сделали одинаковые отметки на коже, поклявшись, что всегда будем лучшими друзьями. Все мы. Все трое. Но Ники не стала этого делать, даже после того, как мы буквально умоляли её, даже после того, как она выпила пару глотков чистого ликера «Южный комфорт» и её чуть не стошнило. Думаю, именно поэтому люди считают её более разумной.

Он назвал это ошибкой. Ошибкой. Словно написал неверный ответ в тесте по математике. Словно повернул налево вместо права.

«Я даже не нравлюсь тебе по-настоящему», - еще одна вещь, которую он сказал. И ещё: «Мы дружили раньше. Почему бы нам не остаться друзьями?»

В самом деле, Паркер! У тебя 2300 баллов за тест по определению академических способностей. Так подумай над этим!

Мы говорили почти два часа. Или я должна сказать: он говорил. Я не помню даже половины того, что он сказал. Тот ожог продолжал отвлекать меня, маленький шрам в виде полумесяца, как улыбка. И я продолжала думать о боли, когда зажигалка впервые прикоснулась к моей коже, такая горячая, что казалась поначалу ледяной. Странно, как можно ошибиться в двух таких разных ощущениях. Холодное и горячее. Боль и любовь.

Но, полагаю, в этом-то весь смысл, не так ли? Может, именно поэтому я продолжаю думать о том случае с зажигалкой. А вот и то, о чем вам не расскажут: 90% времени, когда вы влюблены, кто-то всегда обжигается.

23 Июля: Дара

Когда я возвращаюсь домой после очередного дня абсолютного безделья, убивания времени катанием на велосипеде и пролистыванием журналов в «CVS», а также прикарманиванием редкого блеска для губ, я удивлена увидеть Ариану на крыльце с пластиковым пакетом под мышкой. Она оборачивается, когда я въезжаю на газон.

- О, - произносит она, как будто не ожидала меня увидеть. - Привет.

Сейчас начало девятого, мама должна быть дома. Но свет виден только в окне спальни Ники. Может, мама на кухне, сидит босиком, задвинув рабочие туфли под стол, ест суп прямо из консервной банки, освещаемая голубым светом от экрана телевизора. Она охвачена поиском Мэдлин Сноу. Впрочем половина штата охвачена им, хоть новости все те же: ничего. Прошло четыре дня.

Я снова вспоминаю то, что мне сказала Сара Сноу вчера: ложь - самая трудная часть. Что она имела в виду?

Я не спеша кладу велосипед на лужайку, не донеся его до стойки  и заставляя Ариану томится в ожидании, пока я дойду до крыльца. Даже не припомню, когда она последний раз здесь появлялась. Ариана выглядит незнакомкой, несмотря на то, что на ней сейчас вся та же ее обычная одежда - черные кроссовки на платформе, потертые обрезанные шорты, настолько короткие, что карманы торчат снизу, как конверты, винтажная застиранная футболка. Ее волосы, намазанные гелем, висят как сосульки, словно она ненадолго засунула голову в банку от «Cool Whip» [13].

- Что ты здесь делаешь? - Ариана вздрагивает. Мои слова звучат скорее как обвинение, а не как вопрос.

- Нуууу, - она подносит палец к нижней губе, эхо её старой привычки: Ариана сосала большой палец до третьего класса. - Увидев тебя на вечеринке, я кое-что вспомнила. У меня для тебя куча всего.

Она пихает мне в руки пластиковый пакет, выглядя при этом смущённой, как будто в нём порно или чья-то отрезанная голова.

- Половина из этого кажется мусором, даже не знаю. Но может быть тебе понравится что-нибудь.

Внутри пакета куча разных вещей: клочки бумаг для заметок, подставки под коктейли и картонные подставки все в надписях, блестящие розовые стринги, наполовину пустой блеск для губ, туфли на ремешках, которые, кажется, порваны, почти пустая бутылка спрея для тела «Berry Creme». Мне потребовалась минута, чтобы осознать, что всё в этом пакете принадлежит мне, вещи, которые я, должно быть, оставляла дома у Арианы за многие годы, вещи, которые должно быть закатились под передние сиденья её автомобиля.

Внезапно, стоя на крыльце перед тёмным домом с тонким пластиковым пакетом из продуктового магазина битком набитым моими вещами, я понимаю, что вот-вот заплачу. Ариана ждёт, что я что-нибудь скажу, но я не могу говорить. Если начну, то меня прорвёт.

- Хорошо. Она обнимает себя, пожимая плечами. - Ну... мы же ещё увидимся?

«Нет», - хочу сказать я, - «Нет». Но наблюдаю за ней, пересекающей лужайку, и когда она уже находится на пол пути к красно-коричневой «Тойоте», унаследованной от сводного брата, которая всегда пахнет ею, ароматизированными сигаретами и кокосовым шампунем, чувствую, как моё горло сдавливает огромный кулак, и два слова выскакивают прежде, чем я успеваю пожалеть об этом.

- Что случилось?

Арина застывает, одна её рука в сумке, в которой она искала ключи. На этот раз она не оборачивается.

- Что случилось? - снова спрашиваю я, на этот раз громче. - Почему ты не звонила? Почему ты не приходила узнать, всё ли со мной в порядке?

Она поворачивается. Даже не знаю, чего я ожидала - может быть, сожаления? - но я совершенно не готова к тому, что вижу: её лицо как застывшая форма. К ужасу, тот факт, что она вот-вот заплачет, заставляет меня почувствовать себя немножечко лучше.

- Я не знала, что сказать. Я не знала, что я могла сказать. Я чувствовала..., - она прерывается и плачет, взахлёб, даже не пытаясь скрыть этого.

У меня некий шок. Я не видела плачущую Ариану с пятого класса, когда мы подговорили Ники помочь нам проколоть уши, а Ники так нервничала, что её рука соскользнула и воткнула английскую булавку прямо в шею Арианы.

- Извини. Я виновата. Я была ужасной подругой. Может быть... может, было бы лучше...

Вся моя злость сменилась жалостью.

- Перестань, - говорю я. - Перестань. Ты была прекрасной подругой. Давай же, - говорю я, когда она перестаёт плакать. - Всё в порядке.

Даже не заметив, я уже подошла к ней. Когда я её обняла, то почувствовала её выступающие рёбра. Она такая худая, что кажется ненастоящей. Я думаю о птицах, скелетах и побеге.

- Извини, - говорит она снова и отступает, потирая рукой нос. Ариана выглядит уставшей, как будто не спала несколько дней. - Я только что все по глупости испортила.

- Добро пожаловать в клуб, - говорю я, что наконец-то заставляет её засмеяться. Похоже, что резкий, низкогортанный смех Арианы достался ей в наследство от дедушки-дальнобойщика, проехавшего всю страну и курильщика, выкуривающего всю свою жизнь по две пачки сигарет в день.

Фары, ненадолго ослепляя нас из-за поворота, говорят о приближающемся автомобиле. Только тогда я понимаю, какая тишина на улице. Обычно, даже в сумерки, дети носятся по дворам, кричат, играя с мячом, гоняются друг за другом по лесу. Но в тот момент, когда Шерил вытаскивает голову из окна пассажирского сиденья и вопит: «Юуухууу!», я вспоминаю, что мы с папой договорились поужинать сегодня.

Ариана сжимает моё запястье.

- Пойдём гулять, окей? Погуляем, только ты и я. Можем пойти поплавать в «Дринке» или ещё что-то придумаем.

Я состроила гримасу.

- С меня пока хватит «Дринка».

Ариана становится такой огорчённой, что я быстро добавляю.