Сын Зевса. В глуби веков, стр. 91

— Но ведь пишут и твои историки, царь! — напомнил Евмен.

— А! — Александр махнул рукой. — Боюсь, что они часто пишут не с желанием сохранить истину и понять человека, о котором пишут, но руководствуясь своим отношением к этому человеку и к его делам.

— Я думаю, что и Аристотель напишет о тебе, царь. А он напишет хорошо! Аристотель любит тебя.

— Любил. Однако видишь, даже море могло уйти и оставить после себя пустыню!..

Македоняне с наслаждением отдыхали в прекрасных садах оазиса. Но Александр уже торопил жрецов. Он и так слишком долго задержался в Египте. Перед тем как идти к Аммону, он получил донесение о том, что Дарий снова собирает войско. И жрецы, уступая царю, сказали, что прорицатель бога Аммона — Зевса готов отвечать на его вопросы.

В этот торжественный день Александр, омытый в теплом источнике, с венком на голове, вступил на порог храма. Кругом толпились воины Александра. Затаив дыхание они следили за священным обрядом. Все уже знали, о чем будет спрашивать бога Александр.

Жрецы, чисто обритые, в белоснежных одеждах, встретили царя. Из глубины храма вышел высокий, худой старец — прорицатель Аммона. Вглядевшись подслеповатыми глазами в Александра, он протянул к нему руки и сказал по-эллински:

— Привет тебе, сын бога!

Это слышали все стоявшие у храма — жрецы, этеры, гипасписты. Волнение легкой дрожью прошло по безмолвной толпе — бог признает Александра сыном!

Прорицатель увел царя в храм. Македоняне ждали в молчании. Стояла тишина, только птицы пели в благовонных кущах.

Царь вышел из храма взволнованный, с блестящими глазами. Друзья подступили к нему:

— Что сказал прорицатель? Какое было пророчество?

— Я спросил: настиг ли я всех убийц моего отца или кто-то еще остался? А жрец закричал на меня: «Не кощунствуй! Нет на земле человека, который мог бы злоумыслить на того, кто родил тебя. А убийцы Филиппа все понесли наказание. Доказательством же твоего рождения от бога будет успех в твоих великих предприятиях. Ты и раньше не знал поражений, а теперь будешь вообще непобедим!» Вот что он мне сказал.

— А что еще?

Александр вдруг замкнулся:

— Этого вам не довольно?

Он так и не сказал никому, что он еще услышал в храме. Этеры, вернувшись из храма Аммона, всюду рассказывали о том, что Аммон — Зевс признал Александра своим сыном.

— Прорицатель назвал Александра сыном бога, — клялись этеры, — мы все свидетели этому!

Воины охотно поверили в божественное происхождение их царя. В Элладе и прежде не раз случалось, что их властители оказывались в родстве с богами. Но были и такие, особенно среди старых македонян, которые недоуменно поглядывали друг на друга. Правда ли?

Но правда или неправда — это хорошо, что жрецы признали Александра: македонянам будет легче воевать, если их полководец — сын самого Зевса.

КРАСАВИЦА АНТИГОНА

Услышав о том, что Александр объявлен сыном Зевса, Филота иронически усмехнулся.

Это заметил Гефестион. Заметил и Кратер. Гефестион любил Александра таким, как он есть: для него Александр был самым близким человеком, которым он восхищался и за которого пошел бы в огонь. Кратер любил Александра как лучшего из полководцев и царей и тоже не задумываясь пошел бы на смерть по любому его приказу.

И оба ненавидели Филоту.

Филота, завладев большими богатствами в Азии, вдруг почему-то забыл родной язык, разговаривать по-македонски он считал для себя унизительным: он говорил только на аттическом наречии. Ему стало казаться, что во всем войске нет вельможи, равного ему. Его роскошные одежды, его надменные повадки, даже походка его: это иду я, Филота, а вы все — пыль под моими ногами! — все это раздражало не только знатных этеров царя, но и простых воинов. Филота был хорошим военачальником, умел командовать, войско повиновалось ему мгновенно. Повиновалось — но не любило.

Много раз Гефестион заговаривал об этом с Александром. Однако тот останавливал его:

— Пусть он распускает хвост, как павлин, над этим можно слегка посмеяться. Но он умеет воевать, а это — главное.

Теперь, подметив эту недобрую усмешку Филоты, Гефестион возмутился. Он, с глубокой обидой за царя, понял, что Филота смеется над Александром.

— Ты видел? — спросил Кратер, стоявший рядом.

Гефестион сразу догадался, о чем он говорит.

— Я видел, — ответил Гефестион, — я уже давно многое вижу и слышу. А когда говорю об этом, царь становится глухим.

— Отойдем, — сказал Кратер.

Это было на празднике очередного жертвоприношения богам в благодарность за то, что они позволили царю благополучно вернуться из храма Аммона.

Гефестион и Кратер, два знатных военачальника, незаметно отошли в сторону.

— Ты видел пленницу Филоты? — спросил Кратер.

— Какую пленницу? Откуда?

— Красавицу Антигону. Он привез ее из Дамаска.

— Она любит его?

— Она его ненавидит.

— Он жесток с нею?

— Не то. Он даже как будто ценит ее. Но этот человек даже и любя не может не унижать.

— Это так. Но почему мы говорим об этой женщине?

— Если эта женщина войдет в шатер к царю и расскажет, что она слышит в шатре Филоты, царь не останется глухим.

Гефестион понял.

— Я берусь устроить это.

Александр готовил войска к выступлению в глубь Азии. Забот было много, он любил все проверить сам: и как одето войско, и в каком состоянии вооружение, и как обеспечивается провиантом, и в исправности ли осадные машины, и хватит ли фуража для лошадей и для вьючных животных — ослов, верблюдов, мулов…

Среди всех этих дел он успевал побывать и в будущей Александрии. Стены Александрии заметно росли, главные улицы, выложенные гладко отесанным камнем, уже лежали посреди города; закладывались фундаменты будущих храмов и царского дворца; понемногу возникали широкие дороги…

— Вот это будет город! — гордо и самодовольно говорил Александр. — Мой город. Он останется на века — и мое имя останется с ним. Александрия!

И вот в эти дни, когда ему не терпелось ринуться дальше в азиатские владения царя Дария, когда он, чувствуя свою военную силу, укрепленную многими победами, стремился к новым завоеваниям, до него стали доходить назойливые слухи. Друзья сообщали о недовольстве в войсках. Старые македонские военачальники недоумевали: зачем им надо идти в неизвестную и такую огромную азиатскую страну? Они и так не мало захватили богатств и земель — пора бы домой, в Македонию…

— Я уже слышал такие разговоры и раньше, — нетерпеливо отвечал Александр, — войска пойдут туда, куда я прикажу.

Эти слухи его раздражали, но не задевали. Однако когда ему стало известно, что македоняне кое-где подшучивают над его божественным происхождением, это его ранило.

— Ничего не понимают, ничего! — с досадой жаловался он своим друзьям. — А если эти жрецы меня признали сыном бога — это не победа ли?! Тупицы! Побеждают не только мечом… Но где им понять это!

Вскоре Александру принесли из лагеря письмо от Филоты. Очень любезное, даже слишком любезное, а, как известно, все, что слишком, часто обращается в свою противоположность.

Филота поздравлял царя с великой победой — сам Зевс признал Александра сыном. Но вот каково-то им, бедным, будет служить под руководством сына Зевсова!

Александр тотчас почувствовал острую насмешку, которая своим ядом пронизывала письмо. У него по лицу пошли красные пятна, он швырнул на пол папирус и молча стиснул зубы.

В это время к нему заглянул Гефестион:

— Что случилось, Александр?

Александр небрежным жестом указал на свиток, лежащий на полу:

— Прочти.

Гефестион поднял, развернул, прочел.

— Я как раз хотел поговорить с тобой об этом человеке, — сказал Гефестион, — вернее, я бы попросил тебя, Александр, выслушать, что он говорит о тебе… как он отзывается…

— Ты сам слышал это?

— Нет. Но с тобой будет говорить человек, который сам слышал.

— Хорошо, — хмуро ответил Александр, — пусть придет и скажет.