Северная звезда, стр. 59
– Неужели? – Черты его правильного лица исказились, глаза потемнели. – Ты говоришь, что хочешь спасти своего муженька. Интересно, как ты собираешься сделать это? Без золота вы просто сдохнете с голодухи!
А потом вдруг порывисто сжал девушку в объятиях и повлек к ложу…
…Их тела сплелись, стали неделимым целым, Мария чувствовала, что ее сопротивление постепенно сменяется любовной игрой, ощущала сладостную дрожь, осознавала с ужасом, что страсть Николая против ее воли рождает в ней ответное желание. Ее тело с готовностью откликается на его ласки, а сознание не в силах бороться с преступным влечением, перед которым тускнеет целый мир и обращаются в ничто мораль, долг, память.
Боже мой!
Если бы это могло хоть что-то изменить!
Если бы!!
Но Дмитрий Одинцов по-прежнему остается ее мужем, и она уже сделала свой окончательный выбор…
Она стояла у окна, в сотый раз за день разглядывая прохожих и унылые бревенчатые постройки, выходившие на главную улицу Сэркла.
Дмитрий проснулся, сел на кровати и жалобно посмотрел на Марию:
– Послушай, почему мы должны уезжать отсюда? Я хочу, чтобы мы остались. Твой Николай оставил достаточно денег, чтобы купить провизию и нанять кого-нибудь, кто был бы моими руками и ногами. Да хоть бы этого иннуита, Сунувика. Я уверен, что, если ему хорошо заплатить, он не откажется помогать мне. Пойми, я не могу уехать отсюда, не найдя своей золотой жилы. И не уеду.
Прошло четыре дня. Дмитрия перевезли в гостиницу, в комнату Марии. Теперь он лежал, завернутый в одеяло, на той самой постели, где в последний раз с такой жгучей, горькой страстью Николай любил ее. На ногах, голове и правой руке Одинцова белели повязки. Сунувик приходил каждый день, чтобы помыть его и переодеть. Колетти дал Марии пузырек с настойкой опия и объяснил, когда и как давать ее больному, добавив, что у ее супруга «организм молодого лося». Маша не почувствовала особенного воодушевления, когда узнала об этом. Она знала, что это зелье сгубило многих. Да и её собственного отца, если на то пошло.
– Ты что, не слушаешь меня? Я говорю, что хочу остаться здесь и еще раз попытать счастья. Колетти говорит, что если повезет, то можно застолбить участок…
Резко обернулась.
– Меня не интересует, что говорит этот докторишка! – закричала и тут же почувствовала себя виноватой. – Прости, Дмитрий. Мне не следовало так говорить. Но как же ты не можешь понять?..
Дмитрий мечтательно смотрел в потолок и как будто не слышал ее.
– Я слышал от проезжих геологов, что здесь поблизости простирается большая золотоносная провинция. Вот было бы здорово напасть на неё! Я назову новый участок в твою честь. Хочешь? Прииск «Мария»! Что скажешь, женушка?
Мария спокойно и терпеливо повторила:
– Дорогой, мы должны ехать домой. Врач сказал, что ты не можешь больше искать золото.
– Но, милая, ведь здесь…
– Я не хочу больше слышать про золото! Ни единого слова о нем! Как же я ненавижу его! – закричала она, срывая голос. – Да, не-на-ви-жу! Давай ищи его, придурок, уж точно этого золота найдешь столько же, сколько в бочке у любого золотаря!
Выкрикнув все это ему в лицо, она разрыдалась.
Вот уже четыре дня, как она только и слышит от него о грандиозных планах и надеждах разбогатеть. Как же он не понимает, что для него в этом смысле все кончено? Искать золото очень тяжело и опасно, это под силу только здоровым и выносливым мужикам. А не такому калеке, каким он стал. Нет, это абсолютно невозможно!
Ее мысли обратились к Николаю. Когда он уходил, его глаза, бездонные, как голубое арктическое небо, были холодны и наполнены болью.
– Ты сама сделала выбор, Маша.
– Нет, Ник, ты не понимаешь…
– Я понимаю больше, чем ты думаешь. Ну что ж, счастья вам, сударыня Одинцова…
– Николай!
Он развернулся и ушел, а Мария смотрела ему вслед, еле сдерживаясь, чтобы не закричать, не побежать вслед, не броситься в объятия и умолять, чтобы он никогда не оставлял ее.
Но она позволила ему уйти.
В этом диком краю, в безграничной холодной пустыне, ветер странствий переносит людей с места на место, как семена чертополоха. Расставание здесь подобно смерти. Прощаясь с человеком, никогда не знаешь наверняка, увидишь ли его вновь.
А она отказалась от любви во имя долга!
Откуда-то издалека до нее доносилось бормотание Дмитрия. Что-то о самородках, породе, слухах… Не вникала в смысл его слов. Знала, что скоро Дмитрий возненавидит ее.
Казалось, он так ничего и не понял. Когда однажды она попыталась помочь ему и покормить с ложки, он швырнул тарелку прямо ей в лицо. Он раздраженно говорил о костылях, которые Мария заказала у столяра за двадцать долларов, как будто это она была виновата в том, что он не может ходить без их помощи. Но самое главное – жена удерживает его вдали от золота, мешает исполнению его заветной мечты.
А любила ли она его когда-нибудь?
Любила…
Но к черту!
Девочка, вчерашняя гимназистка, которую приводило в трепет прикосновение красавчика мужчины, не имеет ничего общего с нынешней Марией! Или, если угодно, миссис Одинцофф…
Чтобы как-то отвлечься от этих грустных мыслей, Мария Михайловна рассеянно взглянула на улицу.
День близился к концу. От домиков протянулись черные длинные тени. Мимо окна прошли четверо старателей, неся на спинах тяжелые мешки с провиантом. Вероятно, они направлялись к одному из речных протоков, лелея надежду, что, может быть, на этот раз на дне лотка или бутары блеснет долгожданное золотое сияние. Скольким из них улыбнется удача? Одному из десяти? Одному из ста? Сколько из них получат вместо золота и счастья смерть в ледяной стране?
На глаза навернулись слезы…
Часть четвертая
Тьма из прошлого
…Окутанная хаотическим мраком, ничего не видя, ничего не чувствуя, она все же сознавала, что еще жива.
Ей чудилось, что она опять на «Онтарио», который тихо покачивалось на волнах моря. Её окружала беспросветная ночь, и она была одна. Пыталась звать на помощь, кричать, но язык не повиновался.
Потом Мария услышала голоса. Вначале они сливались в невнятное бормотание, затем ей показалось, что говорят два человека. По-английски.
Она открыла глаза. Прежде всего, увидела солнечные лучи, которые освещали стену комнаты. Затем в поле её зрения оказалось чье-то лицо. Сфокусировав взгляд, она выяснила, что оно принадлежит неаккуратно выбритому мужчине средних лет, наклонившемуся над ней.
– Очень рад, что ты не умерла, Мэри, – произнес он хриплым голосом.
– Спасибо, – ответила.
Голова у неё перестала кружиться.
– Спасибо. Где я? Кто вы?
Край жестяной кружки разжал ее стиснутые зубы. Ей пришлось сделать глоток, чтобы не захлебнуться. Жидкость обожгла гортань, во рту остался горьковатый привкус. Мария закашлялась, ее чуть не стошнило.
– Давай пей. Это поможет тебе успокоиться. Видит Бог, тебе это необходимо после всего, что ты пережила. Пей, Мэри. Что и говорить, солоно тебе пришлось, но теперь все будет в порядке.
Девушка была совсем измождена, поэтому не могла ничего возразить незнакомцу. Ей было все равно…
Человек, поивший её, был коренастым, большеротым, с рябым лицом.
Он снова поднес к ее губам кружку:
– Выпей еще. Это самогон местной выделки, из ягод и патоки, он очень крепкий и поможет тебе заснуть. К тому же это прекрасное средство против простуды, по себе знаю.
Незнакомец говорил с ней, как с маленьким, неразумным ребенком, – терпеливо, но настойчиво.
– Я не хочу ничего пить. И спать не хочу. Я хочу…
Прежде чем она успела закончить начатую фразу, тот запрокинул ей голову и насильно влил в рот самогон, так что Мария Михайловна закашлялась, и на глазах у нее выступили слезы.
Почувствовала, что её вот-вот вырвет, но сдержалась. Оглядевшись внимательнее вокруг себя, она поняла, что находится в самой обычной юконской хижине, сложенной из толстых бревен. Притом что на улице ярко светило солнце, в комнате был полумрак. На маленьком столике горели две свечи.