Шпионские игры царя Бориса, стр. 19
Воевода, князь Василий Иванович Буйносов-Ростовский не жалел средств для того, чтобы угостить Его Высочество. И при этом нисколько не жалел о затраченных деньгах, ибо тратил не свои, а государственные, заранее выделенные предусмотрительным царем Борисом на встречу принца в Ивангороде. Отныне принц и его фаворитка переходили на полное государственное обеспечение. Что вовсе не радовало принц Густава. Он просто не понимал, сидя за воеводским столом, как можно всё это съесть. Ну ладно, сидело бы за столом человек тридцать, можно было бы попробовать осилить хотя бы поданную к столу целиком половину воловьей туши, зажаренной на вертеле, и отъесть от огромного осетра, привезенного из далекой Астрахани значительную часть. Но ведь их здесь всего семь человек! К тому же деликатес, невиданный в Данциге и Риге, – черная икра оказалась столь приятной на вкус, что принцу было не до осетра или зажаренного на вертеле мяса. Он подумал, что сиятельный князь мог бы велеть подать к столу только черную икру, каравай хлеба, орехи в меду, да замечательно засоленные огурчики – и этого оказалось бы более чем достаточно! Но как объяснить хозяину стола, что у него, Густава, было трудное детство, что он должен был постоянно экономить, и не научился так много есть? А Катарина Котор – простая горожанка из скромной семьи, где никто никогда не переедал. И вообще, она же может так фигуру испортить! Но как дать понять хлебосольному русскому князю, что все это угощение лишнее, не обидев его?!
Князь Василий словно угадал мысли принца Густава. Пожилой воевода по-отечески посмотрел на него, рукой дал знак слуге, чтобы положил на тарелку принцу кусочек осетра и что-то сказал Тимофею Выходцу по-русски.
Заметим, что Тимофей, попав за княжеский стол, нисколько не стеснялся. На черную икру он внимания не обращал, налегал на жареную на вертеле говядину, отдал должное также гусю, отведал пирогов с капустой и рыбой.
Как раз в тот момент, когда князь что-то сказал, Тимофею было не до разговоров. Лишь тщательно прожевав гусятину, переводчик воспроизвел слова воеводы на немецком:
– По русскому обычаю, обязанность хозяина – угощать гостя. А хочет гость есть это или же не хочет, его дело. Главное, была бы честь предложена.
Принц воспрял духом и на радостях съел ложку черной икры. Князь Буйносов-Ростовский снова что-то сказал, на сей раз чуть смущенно. Тимофей перевел:
– Еда эта коварна, если много ложек съесть, живот заболит.
От себя же Тимофей добавил:
– Ваше Высочество, отведайте лучше огурчика, очень хорошо им анисовую закусывать.
Принц закусывал, а Катарина, перепуганная в Нарве тем, что они могут и не добраться до Ивангорода, снимала напряжение анисовой и слегка опьянела. Что, впрочем, было воспринято воеводой и Тимофеем вполне нормально: напилась за накрытым столом, так то дело житейское, бывает. Потому на пиры женщин обычно и не пускали – не умеют они пить, как мужики. И какая разница, что Катарина Котор – будущая королева – почему на нее водка должна действовать не так, как на других женщин?!
Воевода между тем радовался про себя: выгодное дело, принимать у себя принца. Теперь неделю тем, что останется, семью и холопов своих верных от царских щедрот вкусно кормить можно. Небольшой, но прибыток.
Князь знал, что в Москве служилые люди регулярно получают от царя дачи: в праздники, порой просто на выходные. Царевы слуги разносили по домам чиновникам приказов провизию: кому – бараний бок, кому – осетра или белугу… И велика была радость, коли царский подарок отдавали на металлическом блюде, ведь серебряное блюдо могло стоить дороже десятков баранов и даже оловянное или чугунное ценилось побольше осетра. Но чиновники одаривались государем в столице, а до Ивангорода щедрые дары, увы, не доходили. Жалованье же было очень маленьким, да и выплачивалось нерегулярно. Поэтому во всех городах происходило то, что не предусматривал закон. Раз в год тысяцкий обходил горожан и говорил, сколько надо дать. Причем о «неуплате налога» речи идти не могло, тысяцкий называл сумму, исходя не из декларации о доходах, написанной на бумаге. Знал ведь, кто в городе в какой шубе ходит, каким домом владеет, словом, как кто на самом деле живет. С бедной вдовы мог вообще ничего не взять, богатому купчине предлагал раскошелиться. Так и скидывались горожане на жизнь для своего воеводы и его помощников. Вот только Нарва перетянула на себя всю транзитную торговлю, Ивангород был мал и беден, тысяцкий приносил для князя Буйносова-Ростовского весьма небольшую сумму. А поместье у князя было далеко от места службы, и получалось, что провиант для прокорма князя и его домочадцев с их родовой вотчины везти невыгодно. Поэтому мысль о сэкономленных продуктах была для воеводы весьма приятна…
Пока принц Густав и князь Василий Буйносов-Ростовский ужинали, на границе к мосту через реку Нарову подскакал польский офицер и стал озабоченно расспрашивать стражников:
– Не проезжал ли на Русь важный господин с белокурой красавицей?
– Нет, сегодня в Ивангород проехал лишь купец Тимотеус с несколькими возчиками. Так он ведь нередко ездит туда-сюда.
Польский офицер согласно закивал головой: кто же не знает купца Тимотеуса… Но уехал он, недоумевая, ведь принц Густав словно сквозь землю провалился…
Когда после ужина Густав и Катарина вошли в выделенную им опочивальню, то были не только сыты, но и слегка пьяны. Кстати, поздно вечером их чуть не разделили. Князь говорил Тимофею:
– Коли он принц, а Катарина жена его, то должны по обычаю в разных покоях спать – ведь они будущие король и королева Ливонии, а не купец с купчихой или холоп с холопкой.
Тимофей с трудом убедил его:
– В Неметчине обычаи другие, коли разлучат мужа и жену, те испугаются.
В покоях пьяной Катарине взгрустнулось. Вспомнился Данциг, который она больше никогда не увидит, родственники. Принц, видя ее грусть, проворно раздел красавицу и стал ласкать.
– Ненасытный! – кокетливо пробормотала она. – После столь обильной еды лучше было бы спокойно спать.
– Но мне интересно, что будет. Отличается ли любовь в русской земле от страсти нежной в земле немецкой, – невозмутимо ответил принц.
Катарина прыснула от смеха, а через несколько секунд руки принца добились своего. Она почувствовала вожделение от настойчивых ласк любимого и уже не думала больше о Данциге, о родственниках. Странное дело: любовь в русской земле словно и в самом деле отличалась от любви в Неметчине. После пережитых днем треволнений они почему-то стали неутомимы и никогда ранее не были близки друг с другом столь много раз…
Утром пожилой князь Буйносов-Ростовский в сердцах сказал Тимофею Выходцу:
– Нет, надо было их поодиночке разместить, а не вместе, рядом с моими покоями. Всю ночь женские стоны да крики слышал, заснуть не сумел. В полночь решил жену кликнуть, чтобы в мои покои явилась, так жаль ее стало – небось уже десятый сон видела, не велел будить.
Тимофей слушал молча и думал про себя, ну что тут скажешь?!
Завтракал воевода, конечно же, вместе с принцем. Еда вновь была разнообразна: на закуску – буженина, соленые боровики, пирог с яблоками, из горячего – несколько рыбных и мясных блюд. Но Густав и Катарина под одобрительным взглядом ивангородского воеводы ограничились каждый тарелкой перловой каши, вареным яйцом, краюхой хлеба с маслом, крошечным блюдечком черной икры, куском медового пирога, орехами и кувшинчиком кваса – словно почти и не ели ничего из того, что было поставлено на стол.
Только собрались завершать завтрак, как воеводе шепотом доложили: в Ивангород тайно прибыл дьяк Казанского дворца Афанасий Власьев…
Глава 9. Письмо ливонского короля шведскому герцогу
Узнав о визите важного гостя из Москвы, князь Василий Иванович Буйносов-Ростовский тут же выпил кружку кваса и встал, попросив Тимофея перевести:
– Воеводство у меня не маленькое, очень срочные дела обнаружились. Не обессудьте, вынужден вас покинуть, но надеюсь на скорую встречу, – извинился он перед принцем Густавом и остальными гостями.