Игра ангела, стр. 67

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы переварить информацию.

— Зачем кому-то понадобилось это делать?

— Сведение счетов? Обычная жестокость? На ваш выбор. На мой взгляд, кто-то пытался затруднить опознание тела Марласки, чтобы выиграть время и сбить с толку полицию.

— Кто?

— Хако Корбера.

— Агент Ирене Сабино.

— Который исчез в день смерти Марласки с большой суммой денег, снятой с личного счета адвоката в Испано-колониальном банке, о котором его жена не подозревала.

— Сто тысяч французских франков, — промолвил я.

Сальвадор покосился на меня с любопытством.

— Как вы узнали?

— Не важно. Но что делал Марласка на асотее водосборника? Случайно там оказаться невозможно.

— Это второй неясный момент. В кабинете Марласки мы нашли ежедневник, где он сделал пометку о предстоящем свидании в том месте в пять часов дня. По крайней мере впечатление складывалось именно такое. В ежедневнике были записаны только час, место и инициал. Буква «К». Возможно, Корбера.

— И что, по вашему мнению, произошло? — спросил я.

— По моему мнению, и оно косвенно подтверждается уликами, Хако обманул Ирене Сабино, чтобы иметь возможность влиять на Марласку. Известно, что адвокат увлекался этими мошенническими сеансами спиритизма и прочими подобными фокусами, особенно после смерти сына. У Хако был партнер, Дамиан Роурес, подвизавшийся в этой сфере. Настоящий прохиндей. Вдвоем, с помощью Ирене Сабино, они заморочили Марласке голову, обещая, что смогут установить связь с погибшим мальчиком в мире духов. Марласку обуревало отчаяние, и он был готов поверить чему угодно. Троица кровососов превосходно устроила свои делишки, только Хако оказался из них самым жадным и хитрым. Некоторые считали, что Сабино не имела злых умыслов, поскольку искренне любила Марласку и верила во всю эту спиритическую чушь, как и он. Мне подобная версия представляется неубедительной, но на исход дела это в любом случае не повлияло. Хако проведал, что у Марласки лежит крупная сумма в банке, и задумал отнять у него все и сбежать с деньгами, запутав следы. Свидание, назначенное на асотее водосборника, могло быть фальшивой уликой, оставленной Сабино или Хако. Нет доказательств, что Марласка сделал запись своей рукой.

— А откуда взялись сто тысяч франков на счету у Марласки в Испано-колониальном?

— Сам Марласка внес наличные за год до гибели. Представления не имею, где он раздобыл такую сумму. Зато я знаю точно, что остаток денег обналичили утром в день смерти Марласки. Адвокаты потом твердили, что деньги были переведены на особый счет попечительского фонда, а вовсе не пропали, будто бы Марласка решил перераспределить свои средства. Но мне с трудом верится, что человек, желая реорганизовать финансы, снимает со счета утром почти сто тысяч франков, а вечером сгорает заживо, и эти события не связаны между собой. Сомневаюсь, что деньги поступили в какой-то таинственный фонд. До настоящего времени ничто меня не разубедило, что деньги не прибрали к рукам Хако Корбера и Ирене Сабино. Хотя бы на первых порах, так как считаю, что в дальнейшем она не увидела ни сентима. Хако удрал с деньгами. И как в воду канул.

— И что с ней сталось?

— Эта сторона дела также наводит меня на мысль, что Хако надул Роуреса и Ирене Сабино. Вскоре после смерти Марласки Роурес завязал с загробными делами и открыл лавку магических предметов на улице Принцессы. Насколько мне известно, он до сих пор там. Ирене Сабино пару лет проработала в кабаре и других заведениях, опускаясь с каждым разом все ниже. Затем она занималась проституцией в Равале и прозябала в нищете. И это последнее, что я о ней слышал. Очевидно, что она не видала тех франков как своих ушей. Как, впрочем, и Роурес.

— А Хако?

— Скорее всего он покинул страну под чужим именем, живет себе где-нибудь в уютном местечке и стрижет купоны.

Услышанная история не только не прояснила для меня картину, но породила еще больше сомнений и вопросов. Сальвадор, должно быть, почувствовал мое огорчение и улыбнулся с сочувствием.

— Валера с приятелями из мэрии позаботились, чтобы пресса опубликовала версию о несчастном случае. Он устроил королевские похороны, чтобы никто не совал нос в дела конторы, ибо эти дела главным образом имели отношение к мэрии и членам городского совета. Ему удалось обойти молчанием странное поведение сеньора Марласки в последние двенадцать месяцев жизни, после того как тот ушел из семьи, расторг партнерство и купил ветхий дом в квартале, где прежде ноги его в безупречной обуви не бывало, чтобы посвятить себя, по словам бывшего компаньона, литературе.

— Валера говорил, что собирался написать Марласка?

— Книгу стихов или что-то вроде.

— А вы как думаете?

— На службе я повидал много странных вещей, друг мой, однако состоятельные адвокаты, которые бросают все, чтобы писать сонеты, в списке не значатся.

— Следовательно?

— Следовательно, с моей стороны было бы разумнее, послушавшись совета, забыть о деле.

— Но вы поступили иначе.

— Да. И не потому, что был героем или кретином. А потому, что всякий раз, когда я встречался с этой бедной женщиной, вдовой Марласки, у меня внутри все переворачивалось. Я не мог смотреть себе в глаза в зеркале, не сделав того, за что мне будто бы платили.

Он повел рукой, указывая на убогую, холодную дыру, служившую ему домом, и усмехнулся.

— Поверьте, если бы я знал, то предпочел бы пойти на попятную и не выпадать из обоймы. Не могу пожаловаться, что меня не предупреждали. Адвокат был мертв и погребен, настало время перевернуть страницу и обратить усилия на поимку умирающих от голода анархистов и школьных учителей, пропагандировавших сомнительные теории.

— Вы сказали, погребен… А где похоронен Диего Марласка?

— Думаю, что в семейном склепе на кладбище Сан-Жервасио, неподалеку от дома, где обитает вдова. Можно спросить, чем вызван ваш интерес к данному делу? Только не говорите, что в вас случайно проснулось любопытство только потому, что вы живете в доме с башней.

— Трудно объяснить.

— Хотите дружеский совет? Посмотрите на меня и не повторяйте моих ошибок. Не касайтесь больше этого дела.

— Был бы счастлив. Но проблема в том, что я не уверен, что дело перестанет меня касаться.

Сальвадор пристально посмотрел на меня и кивнул. Он взял лист бумаги и написал номер.

— Номер телефона моих соседей снизу. Они отзывчивые люди, и только у них в нашем подъезде есть телефон. По этому номеру вы сможете связаться со мной или оставить сообщение. Спросите Эмилио. Если понадобится помощь, не стесняйтесь, звоните. И будьте осторожны. Хако исчез со сцены много лет назад, но еще остались люди, не заинтересованные ворошить прошлое. Сто тысяч франков — большие деньги.

Я взял бумажку с номером и спрятал в карман.

— Спасибо.

— Не за что. Итак, я могу что-то еще для вас сделать?

— Нет ли у вас фотографии Диего Марласки? Я не нашел ни одной в доме.

— Уж не знаю… Наверное, где-то должна быть. Дайте посмотреть.

Сальвадор подошел к письменному столу в углу гостиной и вытащил набитую бумагами жестянку.

— Я все еще храню материалы дела. Как видите, годы мало чему меня научили. Вот, взгляните. Эту фотографию мне дала вдова.

Он протянул мне старый студийный портрет, где на фоне бархата улыбался в камеру высокий красивый мужчина сорока с лишним лет. Чистый открытый взгляд завораживал, и я недоумевал, возможно ли, чтобы за безмятежным челом таился сумеречный мир кошмаров, открывшийся мне на страницах «Lux Aeterna».

— Можно мне ее взять?

Сальвадор заколебался.

— Ладно, возьмите. Только не потеряйте.

— Обещаю вернуть ее вам.

— Лучше обещайте соблюдать осторожность для моего спокойствия. А если не получится и вы попадете в переделку, дайте мне знать.

Я протянул ему руку, и он пожал ее.

— Договорились.

Солнце садилось, когда я распрощался с Рикардо Сальвадором на холодной асотее и вернулся к пласа Реаль, омытой рассеянным приглушенным светом, окрашивавшим в красноватые тона силуэты праздных гуляк и прохожих. Я пустился в путь, и ноги сами принесли меня в единственное убежище в этом городе, где я всегда чувствовал себя желанным и защищенным. Я добрался до улицы Санта-Ана, когда книжная лавочка «Семпере и сыновья» уже закрывалась. Сумерки наползали на город, на небе оставалась лишь одна светящаяся голубовато-сизая полоска. Я остановился у витрины. Семпере-сын провожал к дверям попрощавшегося покупателя. Заметив меня, молодой человек улыбнулся и приветствовал меня с той застенчивостью, что более всего сродни скромности и достоинству.