Игра ангела, стр. 62

— Я была в кабинете и видела, как вы пришли, — сообщила девушка.

Я попытался улыбнуться ей, но, наверное, не преуспел, поскольку выражение лица Исабеллы тотчас сделалось озабоченным, едва она поймала мой взгляд.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Пустяки. По-моему, я немного простыл.

— У меня бульон на плите, простуду как рукой снимет. Проходите.

Исабелла взяла меня под руку и повела в галерею.

— Исабелла, я не инвалид.

Она выпустила мой локоть и потупилась.

— Простите.

У меня не было сил спорить с кем-либо, особенно со своей упрямой помощницей, так что я позволил проводить себя до одного из кресел в галерее и рухнул в него, точно мешок с костями. Исабелла уселась напротив и с тревогой посмотрела на меня.

— Что случилось?

Я выдавил улыбку, постаравшись успокоить девушку.

— Ничего. Ничего не случилось. Ты не дашь мне чашку бульона?

— Сию секунду.

Она умчалась на кухню, и я слышал, как она там возится. Я вздохнул поглубже и закрыл глаза, просидев так, пока слух не уловил приближающиеся шаги Исабеллы.

Она протянула мне дымящуюся чашку утрированно больших размеров.

— Напоминает ночной горшок, — заметил я.

— Выпейте и не говорите гадости.

Я понюхал бульон. Аромат от него исходил восхитительный, однако мне не хотелось сдаваться слишком быстро.

— Странно пахнет, — сказал я. — Из чего он?

— Пахнет курицей, потому что сварен из курицы, а также там соль и капелька хереса. Выпейте.

Я выпил глоток и возвратил девушке чашку. Исабелла помотала головой:

— До дна.

Я сделал еще глоток. Бульон показался мне вкусным.

— Итак, как прошел день? — спросила Исабелла.

— Так, были свои нюансы. А как твои успехи?

— Перед вами новая лучшая приказчица торгового дома «Семпере и сыновья».

— Превосходно.

— До пяти часов я продала уже два экземпляра «Портрета Дориана Грея» и собрание сочинений Лампедусты весьма высокопоставленному господину из Мадрида, который дал мне чаевые. Нечего кривиться, чаевые я тоже положила в кассу.

— А Семпере-младший, что он сказал?

— Сказать почти ничего не сказал. Все время проторчал как столб, притворяясь, что не смотрит в мою сторону, и при этом не спускал глаз. Мне даже сидеть трудно из-за того, что он обжигал мне взглядом зад всякий раз, когда я забиралась на лестницу, чтобы достать книгу. Довольны?

Я улыбнулся и кивнул.

— Спасибо, Исабелла.

Она пристально посмотрела мне в глаза.

— Повторите.

— Спасибо, Исабелла. От всего сердца.

Она зарделась и отвернулась. Мгновение мы мирно хранили молчание, наслаждаясь моментом дружеского взаимопонимания, когда слова становятся лишними. В меня больше не вмещалось ни капли, но я мужественно допил бульон и показал девушке пустую чашку. Она удовлетворенно кивнула.

— Вы встречались с ней, да? С той женщиной, Кристиной, — сказала Исабелла, избегая моего взгляда.

— Исабелла, кто умеет читать по лицам…

— Скажите правду.

— Я только видел ее издалека.

Исабелла лукаво покосилась на меня, словно решая про себя, сказать или не сказать о чем-то, что занимало ее мысли.

— Вы любите ее? — просила она наконец.

— Я не умею любить. Ты же знаешь. Я эгоист, и все такое. Поговорим о чем-нибудь другом.

Исабелла уступила. Ее взгляд задержался на конверте, торчавшем у меня из кармана.

— Новости от патрона?

— Ежемесячное рандеву. Многоуважаемый сеньор Андреас Корелли изволит встретиться со мной завтра в семь утра у ворот кладбища Пуэбло-Нуэво. Не мог выбрать другого места.

— Вы думаете пойти?

— Что мне остается?

— Вы можете сесть на поезд сегодня же ночью и исчезнуть навсегда.

— Сегодня ты вторая, кто советует мне сделать это. Исчезнуть из города.

— Стоило бы.

— А кто станет твоим провожатым и наставником на тернистом пути литературы?

— Я поеду с вами.

Я улыбнулся и взял ее за руку.

— С тобой — хоть на край света, Исабелла.

Исабелла рывком выдернула руку и обиженно посмотрела на меня.

— Вы смеетесь надо мной.

— Исабелла, если однажды мне придет в голову посмеяться над тобой, я лучше застрелюсь.

— Не надо так говорить. Мне не нравится, когда вы так разговариваете.

— Прости.

Моя помощница вернулась к своему письменному столу и погрузилась в длительное молчание. Я наблюдал, как девушка перечитывает написанное за день, правит и вычеркивает целые абзацы, пользуясь набором перьев, который я ей подарил.

— Я не могу сосредоточиться, когда вы на меня смотрите.

Я встал и обошел вокруг ее стола.

— Тогда я покидаю тебя. Продолжай работать, а после ужина покажешь мне все, что есть.

— Вещь еще не готова. Я должна поправить, переписать и…

— Работа всегда не готова. Привыкай. Мы прочтем вместе после ужина.

— Завтра.

Я покорился:

— Завтра.

Она кивнула, и я собрался оставить ее наедине со словами. Закрывая дверь в галерею, я услышал, что она зовет меня.

— Давид?

Я молча остановился по ту сторону двери.

— Неправда. Неправда, что вы не умеете любить.

Я скрылся в своей комнате и запер дверь. Я лег поперек кровати, сжался в комок и закрыл глаза.

Я вышел из дома, едва рассвело. Низкие черные тучи ползли по небу, задевая крыши и стирая все краски на улицах. Я пересекал парк Сьюдадела, когда первые капли дождя забарабанили по листьям деревьев и залпом грянули по дороге, взметнув фонтанчики пыли, словно настоящие пули. На противоположном краю парка лес фабрик и газовых вышек множился, простираясь до горизонта. Багровое свечение их труб размывалось темным дождем, проливавшимся с неба смоляными слезами. Я бегом миновал неприветливую аллею кипарисов, что вела к воротам Восточного кладбища, — знакомая дорога, по которой я столько раз ходил вместе с отцом. Патрон уже прибыл. Я заметил его издалека. Он спокойно дожидался меня под дождем, стоя у подножия одного из каменных ангелов, охранявших главный вход на освященную землю. Он был одет в черное, и только глаза отличали его от сотен статуй за прутьями ограды. У него не дрогнула ни одна ресница, пока расстояние между нами не сократилось до пары метров и я, не зная, как себя вести, не помахал ему рукой. Было холодно, и ветер нес запах извести и серы.

— Случайные приезжие наивно думают, что в этом городе всегда жарко и солнечно, — промолвил патрон. — Но я полагаю, что древняя душа Барселоны, темная и тревожная, рано или поздно просто обязана найти отражение в небесах.

— Вам следовало бы издавать туристические путеводители вместо религиозных текстов, — подал я идею.

— Результат получится таким же. Что значат в наши дни мир и спокойствие? Как ваши успехи? Вам есть чем меня порадовать?

Я расстегнул пиджак и протянул ему сложенную пополам пачку бумаги. Мы зашли на территорию кладбища в поисках приемлемого укрытия от дождя. Патрон остановил выбор на старом мавзолее с куполом, опиравшимся на мраморные колонны и окруженном ангелами с заостренными лицами и слишком длинными пальцами. Мы сели на холодную каменную скамью. Патрон одарил меня характерной хищной улыбкой и подмигнул. Желтые поблескивающие зрачки сузились до черных точек, в которых я видел отражение своего лица, бледного и внешне бесстрастного.

— Расслабьтесь, Мартин. Вы придаете слишком большое значение антуражу.

Патрон невозмутимо принялся за чтение принесенного мною отрывка.

— Пожалуй, я погуляю, пока вы читаете, — сказал я.

Корелли кивнул, не отрываясь от текста.

— Не убегайте далеко, — пробормотал он.

Я удалился так быстро, как мог, стараясь, чтобы мой уход не выглядел бегством, и затерялся среди тропинок и закоулков некрополя. Я огибал обелиски и гробницы, устремившись в сердце кладбища. Надгробная плита была на месте, отмеченная пустой посудиной, где стоял остов мумифицированного букета. Видаль оплатил погребение и даже заказал довольно известному в похоронной гильдии скульптору изваяние Сострадания, стоявшее на страже у могилы, воздев очи к небу и молитвенно сложив руки на груди. Я опустился на колени у плиты и очистил от мха надпись, выбитую резцом: