Игра ангела, стр. 102

Улицы Раваля превратились в тоннели, наполненные мраком, кое-где отмеченные точками мигающих фонарей, которым с трудом удавалось немного разредить темноту. Выяснение, что представляют собой прачечные на улице Кадена, заняло у меня чуть больше получаса, подаренного инспектором Грандесом. Первая напоминала пещеру под лестницей, лоснившейся от пара. Там трудились только дети с фиолетовыми от краски руками и желтоватыми белками глаз. Вторая являлась средоточием грязи и щелочной вони, так что трудно было вообразить, что в этом месте что-нибудь может стать чистым. Ею командовала дородная тетка. При виде пары монет она стала весьма словоохотливой и тут же созналась, что Мария-Антония Санауха работает в прачечной шесть дней в неделю.

— Что она теперь натворила? — поинтересовалась матрона.

— Получила наследство. Скажите, где ее можно найти, и, возможно, вам что-нибудь перепадет.

Матрона захихикала, но ее глаза жадно заблестели.

— Насколько мне известно, она живет в пансионе «Санта-Лусия» на улице Маркиза де Барбера. Сколько она унаследовала?

Я бросил на прилавок несколько монет и вышел из этой грязной дыры, не потрудившись ответить.

Пансион, где жила Ирене Сабино, ютился в угрюмом здании. Выглядел дом так, словно его сложили из выкопанных из могил костей и краденых надгробных плит. Стенки почтовых ящиков в привратницкой проржавели. Ни одной таблички, сообщавшей об обитателях первого и второго этажа, не имелось. На третьем обосновалась мастерская по ремонту и пошиву одежды с крикливым названием «Средиземноморский текстиль». Четвертый, и последний, занимал пансион «Санта-Лусия». Лестница, ширины которой едва хватало на одного человека, тонула во мраке, запах канализации сочился сквозь стены, разъедая краску не хуже кислоты. Я поднялся на четыре пролета до наклонной лестничной площадки, куда выходила только одна дверь. Я стукнул в дверь кулаком, и через некоторое время мне открыл высокий изможденный человек, словно явившийся из ночного кошмара Эль Греко.

— Мне нужна Мария-Антония Санауха, — сказал я.

— Вы врач? — спросил он.

Я оттолкнул его и вошел. Планировка этажа не отличалась оригинальностью: гроздья узких и темных комнат теснились по обеим сторонам длинного коридора, упиравшегося в большое окно, выходившее в световой колодец. Зловоние, распространявшееся от водопроводных труб, отравляло воздух. Человек, открывший мне дверь, в растерянности замер на пороге. По-видимому, это был один из постояльцев пансиона.

— Где ее комната? — спросил я.

Он молча смотрел на меня с невозмутимым выражением. Я вытащил револьвер и помахал им перед его носом. Человек, не теряя спокойствия, указал на последнюю дверь по коридору рядом с отдушиной светового колодца. Я направился в ту сторону и, обнаружив дверь запертой, принялся взламывать замок. Остальные жильцы высыпали в коридор — сонм потерянных душ, будто бы годами не видевших солнечного света. Я вспомнил дни, когда сам бедствовал и жил в пансионе доньи Кармен. И прежнее мое жилище показалось новым отелем «Ритц» по сравнению с этим убогим чистилищем, которое являлось лишь одной из многих ячеек в сотах Раваля.

— Возвращайтесь к себе, — велел я.

Меня словно никто не услышал. Я вскинул руку, демонстрируя оружие. В следующее мгновение все разбежались по комнатам, точно испуганные мыши, кроме рыцаря печального образа. Я вновь сосредоточил усилия на двери.

— Заперто изнутри, — пояснил постоялец. — Она не выходила весь день.

Запах, навевавший ассоциации с горьким миндалем, сочился из щели под дверью. Я несколько раз грохнул в дверь кулаком, но отклика не последовало.

— У домохозяйки есть универсальный ключ, — проявил инициативу постоялец. — Если вы подождете… Полагаю, я вернусь быстро.

Вместо ответа я отступил к противоположной стене коридора и с разбегу навалился на дверь. Замок не выдержал натиска и подался. Едва я очутился в комнате, мне в ноздри ударил кислый тошнотворный смрад.

— Боже мой, — прошептал постоялец за моей спиной.

Бывшая звезда Паралело лежала, вытянувшись, на койке, бледная и покрытая испариной. Губы у нее почернели. Увидев меня, она улыбнулась. В руках она судорожно сжимала склянку из-под яда. Она выпила отраву до последней капли. Тяжкий запах ее дыхания, крови и рвоты наполнял комнату. Постоялец зажал ладонью рот и нос и ретировался в коридор. Ирене Сабино корчилась у меня на глазах, тогда как яд разъедал ее внутренности. Смерть не спешила к ее смертному ложу.

— Где Марласка?

Она посмотрела на меня мутным взглядом сквозь слезы агонии.

— Я больше ему не нужна, — сказала она. — Он никогда меня не любил.

Голос был хриплый и скрежещущий. Приступ сухого кашля исторг из ее груди душераздирающий стон, и в следующее мгновение на губах выступила темная жидкость. Ирене Сабино взирала на меня, с огромным усилием цепляясь за едва теплившуюся в ней жизнь. Схватив меня за руку, она лихорадочно стиснула ее.

— Вы прокляты, как и он.

— Что я могу сделать?

Она медленно покачала головой. Новый приступ кашля сотряс ее грудь. Сосуды в глазах полопались, и белки покрылись сеткой кроваво-красных прожилок.

— Где Рикардо Сальвадор? Он лежит в могиле Марласки, в мавзолее?

Ирене Сабино качнула головой. Губы беззвучно произнесли одно слово: «Хако».

— А где тогда Сальвадор?

— Он знает, где вы. Он вас видит. Он придет за вами.

Я решил, что у нее начался бред. Пальцы, сжимавшие мою руку, слабели.

— Я любила его, — сказала она. — Он был хорошим человеком. Хорошим. Тот, другой, его изменил. Он был хорошим человеком…

Мучительный стон страдающей плоти слетел с ее губ, тело свело судорогой. Ирене Сабино умерла, глядя мне в глаза, и унесла с собой навсегда тайну Диего Марласки. Я остался последний.

Я закрыл ее лицо простыней и вздохнул. Постоялец, стоявший на пороге комнаты, перекрестился. Я огляделся, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло помочь мне, какой-нибудь знак, указание, каким должен быть мой следующий шаг. Ирене Сабино провела последние дни в каморке длиной четыре метра и шириной не больше двух. Железная кровать, на которой покоилось ее тело, шкаф с противоположной стороны и столик у стены — вот и вся обстановка. Под койкой, рядом с ночным горшком и шляпной картонкой, виднелся чемодан. На столе стояли тарелка с хлебными крошками и кувшин с водой. Там же лежала стопка чего-то, что я издали принял за почтовые открытки и оказавшееся при ближайшем рассмотрении бумажными иконками с изображениями святых и извещениями о смерти и похоронах. Еще был предмет, завернутый в белую ткань, по форме напоминавший книгу. Я развернул его и обнаружил экземпляр «Шагов с неба», который я надписал для сеньора Семпере. Сострадание, которое я почувствовал, глядя на агонию несчастной, испарилось бесследно. Женщина убила моего близкого друга, чтобы отнять поганую книгу. Я вдруг вспомнил, что сказал мне Семпере, когда я впервые переступил порог его лавки. А он сказал, что в каждой книге живет душа — душа написавшего ее человека и всех тех, кто ее читал и мечтал над ней. Семпере умер, не изменив своей вере, и он успел понять, что Ирене Сабино, на свой лад, тоже в это верит.

Перечитав посвящение, я перелистал книгу. Первую пометку я нашел на седьмой странице. Бурые стрелки исчеркали лист, образуя шестиконечную звезду, точно такую же, как Ирене Сабино вырезала у меня на груди лезвием бритвы несколько недель назад. Я определил, что линии начертаны кровью. Я стал перелистывать страницы дальше и увидел новые рисунки. Губы. Рука. Глаза. Семпере пожертвовал жизнью ради примитивного глупого колдовства, достойного ярмарочного балагана.

Я спрятал книгу во внутренний карман пальто и опустился на колени подле постели. Вытащив из-под кровати чемодан, я вывалил содержимое на пол. Там хранились только поношенная одежда и стоптанные туфли. Я открыл шляпную картонку и обнаружил там кожаную шкатулку, где лежало бритвенное лезвие, которым Ирене Сабино нанесла знаки, украшавшие теперь мою грудь. Внезапно по полу пролегла тень, и я резко повернулся, вскинув револьвер на изготовку. Высокий тощий постоялец взирал на меня с оттенком удивления.