Слишком много клиентов, стр. 33

– Простите, что снова вас беспокою, миссис Перес, но… – начал он, увидел нас и замолк.

Странно все-таки устроен мозг. Мой, вместо того чтобы мгновенно оценить положение, за десятую долю секунды сообщил, до чего же мне повезло, что Стеббинз еще не успел войти и не стоял с миссис Перес в прихожей, когда мы вышли из лифта. Сознание, какой я везунчик, здорово мне помогло.

– Ты? – сказал Стеббинз, переступив порог. – И вы, миссис Йигер?

– Мы уходим, – сказал я. – Мы уже поговорили с миссис Перес.

– О чем?

– О ее дочери. Вам, полагаю, известно, что миссис Йигер поручила мистеру Вульфу найти убийцу ее мужа. Она вчера говорила Кремеру. Она и сама в душе немножечко сыщик. Прочитав сегодня в газете, что девушка по имени Мария Перес убита выстрелом в голову, а жила она на той же улице и в том же квартале, где нашли тело Йигера, и что ее тело тоже отвезли и бросили в другом месте, она подумала, нет ли связи между двумя убийствами? Мистер Вульф посчитал это возможным, я тоже. Миссис Йигер предположила, что Мария могла видеть, как убийца спускал тело Йигера в яму, – видеть с тротуара, когда возвращалась домой, а может, и из дома, из окна. Были, конечно, трудности, но мистер Вульф решил, что мне не помешает поговорить с родителями Марии, и миссис Йигер захотела прийти со мной. Получилось бы совпадение, если бы вы явились сюда с такой же идеей как раз тогда, когда мы уходим. Верно?

Разливаясь перед ним соловьем, я чувствовал, как нескладно у меня получается. Во-первых, прорехи так и зияли, а во-вторых, это было на меня не похоже. Когда Стеббинз выпаливает вопрос типа «О чем?», я, само собой, отвечаю «О погоде» или в том же духе, и он это знает. Такого, чтоб удостаивать его долгим, подробным объяснением, за мной не водилось, но тут пришлось – ради миссис Йигер и миссис Перес. Скорее всего, затея была обречена на провал, но имелся шанс, что они сориентируются и помогут мне как-то выпутаться.

На самом деле все обернулось, лучше, чем можно было надеяться. Я столько знаю об этом доме и этой комнате, что не сообразил толком: Стеббинзу-то про них ровным счетом ничего не известно, а полиция и окружная прокуратура три дня как считают, будто Йигера убили в другом месте, тело же привезли сюда и сбросили в яму, потому что так было удобнее спрятать концы, и ни у кого там нет ровным счетом никаких оснований связывать его с этим домом. Миссис Йигер оказалась сущим подарком. Она не сыграла бы лучше, репетируй мы с нею хоть целый час. Она протянула руку миссис Перес и произнесла безошибочно верным тоном:

– Спасибо, миссис Перес. Мы обе лишились близких. Мне нужно уходить, я и так опаздываю. Мы не хотели отнимать у вас столько времени, вы были очень добры. Вам, мистер Гудвин, я позвоню потом, или вы сами мне позвоните.

Дверь была открыта, и она ушла. Я мог бы расцеловать ее в обе щеки.

Стеббинз смерил меня взглядом так, словно хотел надавать мне пинков по обеим половинкам, но это было в порядке вещей.

– О чем ты спросил миссис Перес, и что она ответила? – потребовал он. Он грубил, но это тоже было в порядке вещей. Такая уж у него реакция на нас с Вульфом, особенно на Вульфа.

Это был дельный вопрос. По тому, что я ему наплел, мы пришли расспросить миссис Перес, где находилась и что делала ее дочь в воскресенье вечером, и, надо полагать, она нам рассказала. Я же не имел ни малейшего представления о том, где была Мария в тот вечер. Отличный вопрос. Поэтому я снова стал самим собой.

– О чем, по-твоему, я ее расспрашивал? Хотел выяснить, имела ли ее дочь возможность увидеть, как кто-то спускает тело Йигера в эту яму и лезет следом, чтобы накрыть брезентом. А что она сказала – можешь услышать из первых уст. Она здесь, ее и спрашивай.

– Я тебя спрашиваю. Стеббинз не дурак.

– А я подожду отвечать. Я ничем не обязан миссис Перес, но у нее право самой решать, что именно она хочет сказать для официального протокола. Мы с миссис Йигер – частные лица, а ты полицейский.

И, ей-богу, миссис Перес тоже не подвела.

– Я сказала ему все как было, – заявила она. – Если бы дочь чего такого даже и видела в воскресенье, она бы все мне рассказала.

– Она весь вечер пробыла дома?

– Да. Пришли две подруги, они смотрели телевизор.

– Когда пришли подруги?

– Около восьми.

– А когда ушли?

– Сразу после одиннадцати. После их любимой программы.

– Ваша дочь вышла с ними?

– Нет.

– В тот вечер она выходила из дома?

– Нет.

– Вы уверены?

Она кивнула:

– Уверена. Мы всегда знали, где она.

– Вчера вечером не знали. А ночью, воскресной ночью, она в любое время могла пойти в комнату с окнами на улицу и поглядеть в окошко. Могла ведь?

– Зачем ей? Зачем ей было так делать?

– Не знаю, но она могла. – Стеббинз повернулся ко мне: – Значит, так, Гудвин, поедешь со мной в центр. Расскажешь обо всем инспектору.

– О чем обо всем? Чего тут рассказывать?

Он выпятил челюсть.

– Слушай, ты, в понедельник вы начали наводить справки о мертвеце за два часа до того, как было найдено тело. Когда инспектор отправляется поговорить с Вульфом, он застает там вдову и его потчуют обычным дерьмом. Вдовица поручила Вульфу найти убийцу мужа, что, может, и не противоречит закону, но противоречит работе Полицейского управления города Нью-Йорка. Я прихожу сюда, расследуя не это, а совсем другое убийство, – и, как Бог свят, снова ты, и вдова в этом доме, где жила убитая девушка, расспрашиваете ее мать. Либо ты едешь в центр, либо ты арестован как важный свидетель.

– Так я под арестом?

– Нет. Я сказал: либо – либо .

– Хорошо иметь выбор. – Я достал из кармана монету в двадцать пять центов, подбросил, поймал и посмотрел, как легла: – Я выиграл. Едем.

Меня вполне устраивало увести его подальше от миссис Перес и этого дома. Поднимаясь на улицу по трем ступенькам, я думал о том, насколько все могло быть по-другому, приди он на полминуты раньше или спустись мы на полминуты позже. Влезая в полицейский автомобиль, я от души зевнул. Проспав менее трех часов, я весь день хотел основательно зевнуть, да все дела не давали.

Через шесть часов, в полвторого ночи, я сидел на кухне, уплетая черный хлеб (выпечки Фрица), копченую осетрину, сыр бри и молоко и просматривая утренний выпуск «Таймс» за пятницу, который прихватил по пути домой из окружной прокуратуры.

Я был на пределе. Днем я порядком набегался, а вечер – час с Кремером и четыре часа с парой помощников окружного прокурора – меня по-настоящему вымотал. Нелегко отвечать на добрую тысячу вопросов, которые ставят профессионалы, когда знаешь, что: а) нужно защищать границу между двумя группами фактов – общеизвестными и теми, которые им не дай Бог узнать; б) протокол допроса может подвести под статью, от которой вряд ли удастся отвертеться; в) малейший промах может загубить все дело. Из всех допросов, каким меня подвергали в полицейском управлении и в окружной прокуратуре, это был самый трудный. Мне дали всего две передышки – когда оставили в покое на десять минут, чтобы я смог перекусить несъедобным сандвичем с ветчиной и пинтой снятого молока, и около десяти часов, когда я заявил, что либо мне разрешат позвонить, либо пусть запирают на всю ночь.

Те, кто думает, что автоматы в этом здании не прослушиваются, могут, конечно, так думать, но у меня свое мнение. Вот почему, когда Вульф поднял трубку и я сообщил ему, откуда звоню, мы повели разговор в безопасном ключе. Я доложил о встрече со Стеббинзом и сказал, что Стеббинз и ребята из окружной прокуратуры, как обычно, считают, будто я скрываю информацию, которую обязан им сообщить, что, как он прекрасно знает, чистый бред. Он ответил, что знает о моей встрече со Стеббинзом, что миссис Йигер ему позвонила, он попросил ее приехать к нему, и они обсудили положение. Он спросил, стоит ли Фрицу держать на огне тушеные почки, я ответил – не стоит, сижу на диете. В конце концов меня отпустили без четверти час; когда я вернулся, огни в доме были потушены, и на столе у меня не было записки.