Рождественская вечеринка, стр. 4

Он поставил бокал на стойку, быстро прошагал к двери и вышел. Пять секунд спустя он вернулся с бутылкой в руке. Когда он повернулся к Санта Клаусу и попросил чистый бокал, я разглядел этикетку «Перно». Кирнан извлек из горлышка пробку, которая на две трети торчала наружу – было ясно, что бутылку уже откупоривали, – наполнил бокал наполовину и протянул Боттвайлю со словами:

– Вот, теперь мы все насладимся.

– Спасибо, Эл. – Боттвайль взял из его рук бокал с перно. – Мой тайный явный порок. – Он поднял бокал. – Итак, я повторяю, что бывают времена, когда царствует любовь… Санта Клаус, а где ваш бокал? А, вам, должно быть, маска мешает… Бывают времена, когда крохотные демоны прячутся по своим норкам и даже безобразие принимает прекрасное обличье; когда свет озаряет самые темные углы; когда теплеют самые холодные сердца; когда трубят трубы, возвещающие о наступлении эпохи счастья и доброжелательства вместо эпохи тьмы, зависти и злобы. Вот сейчас как раз такое время. Веселого Рождества всем! Поздравляю вас!

Я уже собрался было чокнуться, но, увидев, что и душечка и босс подносят бокалы к губам, последовал их примеру, как и все остальные. Я подумал, что красноречие Боттвайля заслуживает большего, чем один глоток, поэтому залпом опорожнил бокал и краешком глаза заметил, что и босс от меня не отстает, явно воздавая должное своему перно. И тут заговорила миссис Джером:

– Как это было прекрасно, – провозгласила она. – Просто изумительно. Я хочу записать эту речь и опубликовать ее. Особенно ту часть, где трубят трубы… Курт! В чем дело? Курт!

Боттвайль выронил бокал и обеими руками ухватил себя за горло. Когда я шагнул вперед, он вдруг резко выбросил руки вперед и хрипло крикнул что-то вроде «поздравляю» – я не вслушивался. Остальные тоже устремились к нему, но я, будучи специально натренированным на подобные случаи, подоспел первым. Когда я подхватил Боттвайля на руки, он уже хрипел и задыхался, а в следующую секунду его тело пронзила настолько сильная судорога, что оно едва не вырвалось из моих объятий. Вокруг что-то восклицали, хотя никто не кричал и не визжал, а кто-то вцепился в мою руку. Я велел им расступиться и дать мне побольше места, но в этот миг тело Боттвайля так резко обмякло, что я едва не упал; или даже упал бы, если бы Кирнан не успел схватить Боттвайля за руку и удержать.

– Позовите врача! – выкрикнул я, и Черри кинулась к столику, на котором стоял вызолоченный телефонный аппарат. Мы с Кирнаном уложили Боттвайля на ковер. Боттвайль был без сознания, часто и мелко дышал, а вокруг губ выступила пена.

– Сделайте что-нибудь! Да сделайте же хоть что-нибудь! – причитала миссис Джером.

Но ничего сделать было нельзя – я это знал. Еще несколько секунд назад я уловил знакомый запах, теперь же, нагнувшись и принюхавшись, я окончательно убедился в своей правоте. Нужно было подсыпать большую дозу, чтобы яд подействовал с такой убийственной силой и быстротой. Кирнан развязал потерявшему сознание Боттвайлю узел галстука и ослабил воротник. Черри Квон сказала, что одного врача не застала и пытается дозвониться до другого. Марго, сидя на корточках, стаскивала с Боттвайля туфли; я мог бы сказать ей, что с таким же успехом он может умереть и обутым, но смолчал. Я держал Боттвайля за запястье, приложив ладонь другой руки к его груди, и буквально ощущал, как уходит из него жизнь.

Когда пульсирование и сердцебиение прекратилось, я взял его за руку, сжатую в кулак, разогнул средний палец и надавил на ноготь, пока тот не побелел. Когда я отнял свой палец, ноготь остался белым. Я отщипнул от ковра ворсинку, приказал Кирнану не шевелиться, приложил ворсинку к ноздрям Боттвайля и сам задержал дыхание на тридцать секунд. Ворсинка не шелохнулась.

Я встал и произнес:

– Его сердце больше не бьется, и он не дышит. Если бы врач подоспел в течение первых трех минут и промыл ему желудок особыми средствами, которых у него наверняка бы с собой не оказалось, один шанс из тысячи еще бы оставался. Так же…

– Может быть, вы хоть что-нибудь сделаете? – прокудахтала миссис Джером.

– Нет, ему уже не помочь. Я не представляю закон, но, будучи частным сыщиком, мог бы…

– Сделайте что-нибудь! – истошно завопила миссис Джером.

Из-за моей спины донесся голос Кирнана:

– Он мертв.

Я не стал поворачиваться и спрашивать, каким способом он это определил. Вместо этого я сказал:

– Его напиток был отравлен. До прихода полиции никто не должен ни к чему притрагиваться, особенно к бутылке перно, и никто не имеет права выходить из этой комнаты. Вы должны…

Я замер, как громом пораженный.

– А куда делся Санта Клаус?

Все головы повернулись к стойке бара. Бармен исчез. Чтобы проверить, не упал ли старина Санти в обморок, я протолкался между Лео Джеромом и Эмилем Хетчем, заглянул за стойку, но и на полу никого не было.

Я резко развернулся.

– Кто-нибудь видел, как он выходил?

Очевидцев не нашлось.

– К лифту не выходил никто, – заметил Хетч. – Я уверен. Должно быть, он…

И он устремился к двери.

Я преградил ему дорогу.

– Оставайтесь здесь. Я посмотрю сам. Кирнан, вызовите полицию. Спринг семь три один сто.

Я вышел в левую дверь, прикрыл ее за собой и влетел в кабинет Боттвайля, в котором мне уже приходилось бывать прежде. Кабинет занимал по размерам примерно четверть студии и выглядел куда скромнее, хотя и отнюдь не убого. Я подошел к дальней стене, увидел через стеклянную панель, что личного лифта Боттвайля на месте нет, и нажал кнопку вызова. Что-то клацнуло, и кабинка с жужжанием стала подниматься. Когда она остановилась, я открыл дверцу и увидел на полу Санта Клауса, вернее, то, что от него осталось. Санта Клаус растаял. На полу валялись шуба, шаровары, маска, борода, парик… Я не стал проверять, все ли на месте, поскольку должен был успеть сделать еще кое-что, а времени уже почти не оставалось.

Приперев дверцу лифта стулом, чтобы она не захлопнулась, я обогнул покрытый тончайшей золотой фольгой письменный стол Боттвайля и склонился над золоченой корзинкой для бумаг. Она была полна примерно на треть. Я начал было в ней рыться, потом решил, что теряю время, перевернул ее, высыпав все содержимое на пол, после чего принялся просматривать все бумажки подряд и поочередно швырять их в корзинку. Мне попадались кое-какие обрывки, но ни один из них не умел ни малейшего отношения к моему брачному разрешению. Покончив с бумажками, я уже решил было, что из-за спешки смотрел недостаточно внимательно и собрался повторить всю процедуру, как со стороны студии послышался звук, напоминающий стук остановившегося лифта. Я быстро вернулся в студию, где застал двоих полицейских, которые явно пытались определить, кем в первую очередь заняться – мертвым или живыми.

Три часа спустя мы все сидели, сбитые в одну кучу, а мой закадычный враг и приятель, сержант Пэрли Стеббинс из уголовной полиции Манхэттена высился над нами, шаря по нашим лицам бдительным взором – прямой, как палка, крупный, мощный, с квадратным подбородком.

Наконец, он заговорил:

– Мистер Кирнан и мистер Хетч поедут со мной в контору окружного прокурора для дальнейшего выяснения обстоятельств этого преступления. Остальные могут быть пока свободны, но с одной оговоркой: вы должны находиться дома, по тем адресам, которые дали нам. Однако прежде, чем отпустить вас, я хочу еще раз задать вам вопрос про человека, который находился здесь под видом Санта Клауса. Вы все заявили, что ровным счетом ничего о нем не знаете. Никто из вас не хочет сейчас пересмотреть свое заявление?

Стрелки на моих часах показывали без двадцати семь. Полицейские, коронер, врач, дактилоскописты, санитары – кодла, которая насчитывала добрых две дюжины муниципальных служащих, – покончили с обычной для подобных случаев возней, включавшей и допрос свидетелей с глазу на глаз. Наивысшей чести удостоился я – меня допрашивали поочередно Стеббинс, следователь из ближайшего полицейского управления, а затем еще и лично инспектор Кремер. Последний отбыл около пяти, чтобы организовать облаву на Санта Клауса.