Йоханнес Кабал, Некромант (ЛП), стр. 45

10. Линдисфри — сентябрь

11. Котлхем — октябрь

12. Мёрсло — октябрь-ноябрь

13. Темпл Доррит — декабрь

14. Йаллоп — декабрь

15. Пондисбери — январь

16. Нисбридж — март

17. Монтфри — март

18. Бэнк топ — апрель

19. Джессоп Лизис — апрель

20. Пенлоу-на-Турсе — 29 апреля

ГЛАВА 10

в которой ярмарка делает последнюю остановку, и наваливаются сразу несколько трудностей

Фрэнсис Барроу подобрал ножом и вилкой последний кусочек поджаренного хлеба, воткнул в

него вилку, и вытер им остатки варёного желтка, вытекшего из яйца-пашот. Положив столовые

приборы на жирную тарелку, он взял чай и с довольным видом посмотрел в окно столовой. Конечно,

такая еда была ужасно вредна для здоровья, и его дочь разрешала ему есть такое лишь раз в две

недели. "Роскошь лишь в том случае роскошь, если нечасто её получаешь", — подумал он и взял

газету.

Когда он прочитал первую страницу, вошла Леони.

— Что-нибудь интересное? — спросила она, убирая со стола.

Он хмыкнул и стал быстро просматривать страницы.

— Да так. На перекрёстке напротив школы святого Кутберта рисуют новую "зебру", в пятницу

в приходском зале собраний состоится Битл Драйв и, разумеется, в уик-энд мы играем на Миллсби.

Дочь рассмеялась.

— Вы играете на Миллсби? — переспросила она. — Когда ты в последний раз надевал

спортивный костюм?

— Ладно-ладно, — ответил он, отложив газету. — Значит, обеспечиваем моральную

поддержку.

— Иными словами, вы с приятелями будете лежать в шезлонгах у бровки, а команда местных

мальчишек будет бегать к пивной палатке и обратно. Ты неисправим.

— В этом весь крикет, — сказал он.

Посмотрел на неё и в линии подбородка и носа увидел знакомые черты своей жены.

Прекрасные светлые волосы были её собственные, но то, как она иногда хмурила лицо... Леони уже

исполнилось двадцать пять: столько же было её матери, когда они поженились. Столько лет назад.

Его улыбка стала грустной.

В дверь лихорадочно застучали.

— Я открою, — сказала Леони и, выйдя из комнаты, прошла в холл. Барроу услышал, как она

разговаривает с Джо Карлтоном, которому, видимо, не терпелось о чём-то рассказать. Мгновение

спустя появился и сам Джо. Таким взволнованным он не был с тех пор, как чуть не стал мэром шесть

лет назад.

— Фрэнк! — воскликнул Джо. — Ты должен это видеть! Пошли!

Он чуть ли не подскакивал, что выглядело уже как-то чересчур

— Уймись, а то ещё удар хватит, — сказал Фрэнк.

Джо только ещё больше раскраснелся.

— Из-за чего сыр-бор?

— Из-за станции!

Ноги Джо в любую секунду готовы были снова запрыгать.

— О чём речь?

— Она опять появилась!

* * *

Никто бы не назвал то утро скверным. Воздух был свеж и чист, в небе — да так высоко, что

казались меньше точек — летали и пели птички. Под голубым небесным сводом вовсю зеленели поля

— всё было настолько идеально, что он едва не забыл, что ему предстоит увидеть нечто

невообразимое. Карлтон довольно быстро замолк, и пребывал теперь в ожидании увидеть выражение

лица Барроу, которое непременно появится, как только они доберутся. Все знали, что Барроу было не

так-то просто удивить, и Карлтон ничем не хотел выдать то, что случилось. Он надеялся, что это

зрелище произведёт нужный эффект. Они прошли по мощёной дорожке, которой давно уже никто не

ходил, повернули у ненужного больше моста, и были на месте.

— Ну что сказать? — произнёс Барроу, достал кисет и начал набивать трубку. — Охренеть

можно!

Станция и вправду опять появилась.

Эту станцию построили столетием раньше, раньше даже, чем был изобретён фотоаппарат,

который запечатлел бы её первоначальный облик. Даже тогда, возможно, она не выглядела так же

хорошо, как сейчас. Красиво выкрашенные водосточные трубы спускались от желобов на крыше,

черепица на которой была положена с аккуратностью, превосходящей скромные человеческие

возможности; бригада из двадцати профессиональных кровельщиков с синдромом навязчивых

состояний и микрометровыми резьбомерами могли бы промаяться год и близко не подобраться к

подобному совершенству. Окна — такие чистые, что, казалось, они по собственной воле отталкивают

грязь и жир — все до единого держались в рамах так крепко, как ни один кусок стекла никогда не

держался. На крюке у двери в зал ожидания висело пожарное ведро; свет не видывал ведра краснее, а

песка внутри такого чистого, что любой разрыдался бы, затуши в нём кто-нибудь сигарету.

И всё же...

И всё же, вид сверхъестественно красивой станции не понравился Фрэнку Барроу. Совсем не

понравился. Она казалась ему холёной, лоснящейся и очень довольной собой. Даже пятеро

мальчишек, нарисованные на автомате с шоколадками выглядели как-то противно и пугающе.

Впрочем, так всегда и было. Барроу всё пытался разобраться, в чём дело, когда открылась дверь

кабинета станционного смотрителя и — о, ужас — появился сам смотритель.

Он увидал Барроу и Карлтона и направился к ним, каждым шагом демонстрируя врождённую

энергичность и непринуждённость.

— Фрэнк! — находясь ещё в десяти футах от них, крикнул смотритель. Он подошёл и хлопнул

его по плечу. — Видал? Ну не чудо ли?

Он махнул рукой в сторону станции и моста, который они только что перешли. Барроу

обернулся и впервые обратил внимание на железную дорогу. Рельсы были сделаны из какого-то

чёрного, тусклого металла и лежали на шпалах, на первый взгляд, красного дерева. Барроу

повернулся к смотрителю.

— Доброе утро, Уилф. Как себя чувствуешь?

— Как себя чувствую? — от души засмеялся он, — Сам-то как думаешь? Ну не чудо ли? Старая

станция опять появилась. Да что там, ещё лучше той. А вот гляди-ка, гляди. — Он заткнул большие

пальцы в карманы жилета и встал в позу. — Новая форма! Блеск, а?

Барроу не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел такую необычную ткань — чёрную с

вкраплениями серого, как у крота с взъерошенной шерстью.

— Блеск! Рад видеть тебя счастливым, Уилф!

— А я рад снова быть счастливым, ты уж мне поверь. Снова в строю, а? — Он по-детски

радостно засмеялся. — Чудеса!

— Да, — спокойно сказал Барроу.

Он бросил взгляд на Карлтона — тот разглядывал смотрителя со странным выражением на

лице, как человек, который, разбив яйцо, обнаружил там любимого игрушечного солдатика,

потерянного в пять лет.

— Ты сильно расстроился, когда станцию закрыли и сняли рельсы.

Лоб Уилфа пошёл морщинами.

— Да. То был ужасный день.

— Ужасно было видеть, как друг загибается. Мы же тогда всем миром собрались тебе на

помощь. Да ты и сам знаешь.

— Ну да, все были очень добры.

— Вот-вот, мы очень огорчились, увидев, как ты свисаешь с моста в петле.

— Ну да, — задумчиво сказал Уилф. Затем он просиял, — как бы то ни было, надо работать.

Сегодня вечером поезд придёт. Нужно не ударить в грязь лицом перед нашими гостями. Хорошего

утра, Фрэнк, Джо. Заскочите, когда дел будет поменьше. Выпьем по чашечке.

Он повернулся и зашагал назад к платформе, остановившись, чтобы помахать им у двери в

кабинет.

— Боже мой, — тихо сказал Карлтон, — Боже, Боже, Боже.

— Отставить святотатство. К тому же, не думаю, что это божьих рук дело.

— Но, но, — Карлтон показывал на закрытую дверь кабинета, — он же умер.