Приключения Джима Пуговицы, стр. 7
— Как это печально звучит, — сказал Джим и вспомнил госпожу Каак.
— Да, это кто-то тоскует по своему ребенку, — отозвался Лукас. — Может, он умер или заболел. Или его похитили.
Пинг-Понг между тем управился с ужином и сказал:
— Это стихотворение, высокочтимые чужеземцы, сочинил сам великий император. Он велел написать его на всех палочках для еды в Ландае, чтобы мы все постоянно помнили об этом.
— О чем? — в один голос спросили Джим и Лукас.
— Сейчас! — Пинг-Понг бегом отнес на кухню посуду и взял в руки лампу:
— Идемте, высокочтимые чужеземцы! — Но уже через несколько шагов остановился и обернулся к ним: — У меня есть одна просьба: нельзя ли прокатиться на паровозе?
— Почему же нет! — ответил Лукас. — Ты только покажи, куда ехать!
Джим взял маленького Пинг-Понга на руки, они влезли в кабину и поехали.
Кажется, Пинг-Понгу стало немного не по себе от страха, хоть он и продолжал храбро и воспитанно улыбаться.
— Немного потише! — пискнул он. — Следующая улица, пожалуйста, налево. По-моему… — начал он, тревожно ощупывая свой животик, но тут же перебил сам себя: — Теперь, прошу вас, направо. По-моему, я… Теперь прямо. По-моему, я слишком быстро выпил мое молоко. Теперь по мосту, пожалуйста. Это для детей в моем возрасте вредно. Еще раз, пожалуйста, направо. Очень вредно. О, потише, прошу вас!
Через несколько минут они очутились на другой площади. Она была круглая, посередине стоял громадный, как тумба, фонарь темно-красного цвета. В лунном свете он выглядел очень грозно.
— Стоп! — вполголоса сказал Пинг-Понг. — Приехали. Это центр Ландая. И там, где стоит фонарь, самый центр мира. Пуп земли. Это вычислили наши мудрецы. Поэтому площадь называется просто: Пуп.
Они остановили Эмму и сошли на землю. Подойдя поближе к фонарю, они увидели на его освещенной боковой поверхности надпись — ландайскими буквами, написанными в столбик. Это выглядело так:
Лукас изумленно присвистнул.
— Что там написано? — нетерпеливо теребил его Джим. Лукас прочитал вслух.
Маленький Пинг-Понг, между тем, беспокоился все сильнее:
— Нет, я действительно слишком быстро выпил мое молоко, — лопотал он. И вдруг воскликнул: — Ах, боже мой!
— Что такое? — участливо спросил Джим.
— Ах, высокочтимые чужеземцы, — горестно ответил Пинг-Понг, — вы же знаете, как это бывает с младенцами в моем возрасте! Ах, сколько хлопот в такой поздний час! К сожалению, мне надо поменять мои пеленки!
И они скорее поехали назад к дворцу, и Пинг-Понг спешно распрощался с ними.
— Грудным младенцам, как я, давно пора спать, — сказал он.
— Итак, до завтра! Спокойной ночи, высокочтимые чужеземцы! Я очень рад был познакомиться с вами!
Он поклонился и исчез в тени дворца. Было видно, как открылась и снова закрылась дверь императорской кухни. И снова стало тихо и темно. Оба друга с улыбкой глядели вслед младенцу.
— По-моему, — сказал Джим, — это не от молока, а от страха. Из-за поездки на нашей старой Эмме.
— Вполне вероятно, — признал Лукас. — Он же еще такой маленький и ехал впервые. Идем, Джим, спать. Столько событий за один день!
Они поднялись в кабину и уютно устроились.
— Как ты думаешь, — тихо спросил Джим, заворачиваясь в одеяло, — не попробовать ли нам освободить принцессу?
— Я тоже об этом подумал, — ответил Лукас, выбивая свою трубку. — И если нам это удастся, Джим, то император наверняка разрешит нам проложить по Ландаю железную дорогу. И тогда наша старушка Эмма наконец снова будет ездить по настоящим рельсам. И мы сможем остаться тут.
Джим подумал, что ему не так уж и хочется тут оставаться. Конечно, в Ландае хорошо. Но лучше было бы поехать туда, где поменьше народа. И где люди, по крайней мере, не на одно лицо. Ласкания, к примеру, такая славная страна! Но Джим не стал говорить это вслух, а то еще Лукас подумает, что у него началась тоска по родине. Он только спросил:
— А ты умеешь обращаться с драконами? Я боюсь, что это не так просто.
Лукас радостно сообщил:
— Я их ни разу не видел, драконов, даже в зоопарке. Но думаю, наша Эмма найдет на них управу.
— С одним-то, может, она и управится, но с целым городом драконов! — голос Джима прозвучал не очень храбро.
— Ну, поглядим, старина, — ответил Лукас. — А пока давай поспим. И не волнуйся, все обойдется. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Лукас, — пролепетал Джим.
И еще немножко подумал про госпожу Каак. Что она там теперь делает? И помолился, чтобы господь утешил ее, если ей грустно. И чтобы все объяснил ей.
После этого он еще прислушался к ровному глубокому дыханию Эммы, которая давно спала.
И только потом задремал сам.
Девятая глава, в которой появляется цирк и кое-кто замышляет злое против Лукаса и Джима
Когда, наутро, оба друга проснулись, солнце стояло уже высоко. Вчерашняя толпа зевак опять собралась на площади глазеть на паровоз.
Лукас и Джим встали и пожелали друг другу доброго утра.
— Хороший день сегодня! — сказал Лукас. — Как раз подходящая погода, чтобы навестить императора и сообщить ему, что его дочь скоро будет освобождена.
— Может, сперва позавтракаем? — спросил Джим.
— Я думаю, на завтрак нас пригласит император, — ответил Лукас.
Они снова поднялись на девяносто девять ступеней серебряной лестницы и нажали бриллиантовую кнопку звонка. Смотровое окошечко в двери открылось, и снова выглянуло желтое официальное лицо.
— Что будет угодно досточтимым господам? — все так же любезно, как вчера, пропел он тоненьким голосом, сладко улыбаясь.
— Нам угодно к ландайскому императору, — сказал Лукас.
— К сожалению, и сегодня императору некогда, — ответило лицо и хотело исчезнуть.
— Погоди, дружище! — остановил его Лукас. — Доложи-ка императору, что здесь пришли двое, хотят освободить его дочь из драконьего города.
— О! — блаженно прошептало официальное желтое лицо. — Это меняет дело. Не будете ли вы так добры подождать минуточку?
И он захлопнул окошко.
Друзья остались ждать перед дверью.
Они ждали.
Ждали.
И ждали.
Минуточка давно прошла. Много прошло минуточек. Но лицо никак не появлялось в окошке.
Наконец Лукас не выдержал:
— Ты был прав, Джим, вначале лучше позавтракать. А у императора тогда пообедаем.
Джим оглянулся, ища маленького Пинг-Понга, но Лукас сказал:
— Нет, Джим, не годится все время быть гостями грудного младенца. Что мы, сами не можем о себе позаботиться?
— Ты думаешь, нам надо еще раз испробовать Эмму в качестве карусели? — усомнился Джим.
Лукас выпустил несколько колец дыма.
— Я придумал кое-что получше, — сказал он. — Послушай-ка, Джим!
И он плюнул двойной петлей, но маленькой, так что никто, кроме Джима, и не заметил этого.
— Сообразил? — спросил он, довольно подмигнув.
— Нет, — с недоумением ответил Джим.
— А помнишь вчерашних акробатов, которых мы видели на улице? Ну, мы ведь тоже кое-что умеем. Дадим цирковое представление!
— Ух ты! — воодушевился Джим. Но тут же сник, вспомнив, что сам ничего не умеет. — А что же буду делать я?
— Ты будешь валять дурака и помогать мне, — сказал Лукас.
— Сейчас увидишь, как это важно — обладать каким-нибудь талантом!
Они взобрались на крышу Эммы и принялись, как и накануне, выкрикивать попеременке:
— Почтеннейшая публика! Мы бродячие циркачи из Ласкании и сейчас дадим представление, какого вы еще никогда не видели! Сюда, спешите скорее сюда, почтеннейшая публика! Представление сейчас начнется!
Люди с любопытством подходили поближе.
Для начала Лукас, «самый сильный в мире человек», под восхищенные возгласы публики завязал кочергу бантиком. Зрители громко захлопали в ладоши.
Следующим номером Джим высоко поднял зажженную спичку, а Лукас искусным плевком потушил ее на расстоянии в три с половиной метра. При этом Джим, которому по роли полагалось валять дурака, притворился, что боится, как бы Лукас не попал плевком в него.