Острие копья, стр. 20

Она поднялась с кресла.

– О, Боже, я не знаю… не знаю…

– Пожалуйста! Сейчас говорит не разум, а чувства и страх. Я не хочу быть вашим врагом.

Она приблизилась к нему и, вскинув подбородок, посмотрела ему прямо в лицо, прямо в его глаза.

– Я верю вам, – наконец сказала она. – Я действительно верю, что вы не хотите быть моим врагом.

– Да, не хочу. До свидания, мисс Барстоу.

– До свидания, мистер Вульф.

Я сопровождал ее до самой двери, ожидая, что она попрощается и со мной тоже, но она молчала. Я посадил ее в темно-синий двухместный автомобиль, который она оставила у края тротуара.

Когда я вернулся в кабинет, Вульф снова сидел в кресле. Остановившись у его стола, я пристально посмотрел на него.

– Итак, что вам известно? – спросил я.

– Мне известно, Арчи, что я голоден. Как приятно, что снова вернулся аппетит. Целых две недели у меня его не было. – Щеки его пошли складками, а это означало, что он изволил улыбнуться.

Разумеется, я был взбешен и продолжал сверлить его разгневанным взглядом.

– Вы хотите сказать, что в пятницу, субботу и воскресенье вы…

– Да, ел, но, заметь, без всякого аппетита. Не представляешь, как я молил Господа, чтобы аппетит вернулся, и вот, видишь, он вернулся. Ланч через двадцать минут. У нас есть еще время. Мне стало известно, что в гольф-клубе имеется некая должность, которая называется – тренер-профессионал. Узнай, кто занимает эту должность в гольф-клубе «Зеленые луга», и поищи, нет ли кого среди наших благодарных клиентов, кто мог бы замолвить за нас рекомендательное словечко по телефону. Пригласи тренера отобедать у нас, и как можно скорее. Сразу после ланча отправишься в клинику к доктору Натаниэлю Брэдфорду и по дороге заедешь в библиотеку. Мне нужны кое-какие книги.

– Слушаюсь, сэр. О ком, по вашему мнению, так тревожится мисс Барстоу…

– Не сейчас, Арчи. Я, терзаемый голодом, предпочитаю эти несколько минут перед ланчем провести в спокойном его ожидании. Потом поговорим.

8

Во вторник, тринадцатого июня, в десять утра я был уже в поместье Барстоу. Ворота мне открыл полицейский. Рядом с ним был личный телохранитель семейства Барстоу, и мне пришлось долго убеждать их, что я – Арчи Гудвин и Сара Барстоу действительно меня ждет. По их мнению, я больше смахивал на проныру фоторепортера, которые готовы весь день висеть на деревьях, лишь бы получить сенсационный снимок для своей газеты.

Дом Барстоу стоял в самой низкой точке седловины между холмами, в семи милях к северо-востоку от Плезентвиля. Он был из серого камня, довольно большой, по моей прикидке, комнат на двадцать, окруженный множеством служебных построек. Проехав метров триста по обсаженной кустарником и деревьями главной аллее, я обогнул большую полого спускавшуюся вниз лужайку и остановился под навесом крыльца. Две ступени вели на выложенную плитняком террасу. Это был боковой вход, главный же находился за углом и смотрел на лужайку с купами деревьев, декоративными валунами и бассейном. Убавив скорость, я ехал по поместью не спеша, думая про себя, что пятьдесят тысяч долларов не такая уж потеря для этого семейства. Для этой поездки я облачился в темно-синий костюм и голубую сорочку с бежевым галстуком, и, конечно же, на мне была моя знаменитая панама, которую я совсем недавно получил из чистки. Словом, я считал, что одет именно так, как положено для такого визита.

Сара Барстоу ждала меня в десять, и я был пунктуален. Оставив машину на гравиевой площадке за домом, я поднялся на террасу и нажал кнопку звонка. Наружная дверь с террасы в комнаты была открыта, но за ней была другая, затянутая сеткой от москитов. Через нее я попытался разглядеть, есть ли кто поблизости, но это было бесполезно, и я стал ждать. Вскоре послышались шаги, и дверь отворилась. На пороге стоял высокий худой дворецкий в черном сюртуке. Он был чрезвычайно вежлив.

– Прошу прощения. Вы – Арчи Гудвин?

Я кивнул.

– Меня ждет мисс Барстоу.

– Я знаю, сэр. Прошу вас следовать за мной. Мисс Барстоу ждет вас в саду.

Через террасу, по дорожке вокруг дома, затем по аллее, обсаженной деревьями, кроны которых смыкались вверху, образуя свод, мы наконец вышли к цветнику. Там под тенью деревьев на скамье сидела мисс Барстоу.

– Благодарю, – сказал я дворецкому, увидев Сару. – Я уже знаю, куда мне идти.

Он остановился, отвесил почтительный поклон и, повернувшись, зашагал к дому.

Мисс Барстоу выглядела еще хуже, чем вчера. Видимо, она совсем не спала в эту ночь. Вчера, вопреки просьбе Вульфа позвонить в шесть вечера, она позвонила намного раньше, поэтому к телефону подошел я. По ее голосу я сразу понял, в каком она состоянии. Она очень коротко, по-деловому, сказала, что ждет меня завтра, ровно в десять, и тут же положила трубку.

Сара предложила мне сесть рядом. Вульф не дал мне никаких инструкций, предоставив полную свободу действий. В качестве напутствия он повторил свою любимую поговорку: любая спица приведет муравья к ступице колеса. Он, правда, упомянул еще о нашем преимуществе, о котором не следует забывать, – никто не знает, насколько мы хорошо осведомлены, но поскольку наш первый шаг увенчался успехом, все полагают, что мы знаем все.

Произнося это, он зевнул, так широко открыв рот, что в него мог свободно влететь теннисный мяч.

– Надеюсь, ты не утратишь это преимущество, – в назидание заключил он.

– У вас в саду, я вижу, нет теплиц для орхидей, – начал я свой разговор с Сарой Барстоу. – Но у вас, должно быть, много других экзотических растений?

– Возможно, – рассеянно ответила она. – Я попросила Смолла провести вас в сад, потону что здесь никто нам, надеюсь, не помешает. Вы не возражаете?

– Что вы, конечно, нет. Здесь так хорошо. Я сожалею, что вынужден надоедать вам своими вопросами, но у меня нет иной возможности собрать факты. Ниро Вульф любит утверждать, что он исследует явления, а я собираю факты. Не уверен, что в словах моего хозяина таится некий скрытый смысл. Я внимательно изучил в словаре все оттенки значения слова «явление» и пришел к выводу, что это слово следует понимать буквально.

Я вынул блокнот.

– Я просил бы вас рассказать мне о вашей семье и, разумеется, о вас самих: сколько вам лет, за кого собираетесь замуж…

Не дав мне закончить, она послушно начала рассказывать. Она сидела прямо, сложив руки на коленях.

Кое-что я уже знал из газет или из справочника «Кто есть кто», но я не прерывал ее. Кроме матери и брата, близких родных у нее больше не было. Ее брат Лоуренс, двадцати семи лет, на два года ее старше, в двадцать один год окончил Холлавдский университет и с тех пор ничем не занимался лет пять. Как я понял, не только тратил попусту время, но и испытывал отцовское терпение, пока наконец не обнаружил интерес к промышленному дизайну. Теперь он даже преуспел в этом, особенно в области самолетостроения. Отец и мать всегда были привязаны друг к другу все тридцать лет их семейной жизни. Она не помнит, когда у матери появились первые признаки ее недомогания. Но это случилось давно, когда она была еще ребенком. В ее семье никогда не делали из этого тайны, ибо не считали это болезнью, которую надо скрывать, а скорее видели в этом беду, неожиданно постигшую близкого и любимого человека, и всячески старались помочь ему с этим справиться. Доктор Брэдфорд и еще два специалиста склонны были считать это расстройством неврологического характера, но ее, Сару, это ни в чем не убеждало. Она считала, что все эти чужие и холодные слова не имели никакого отношения к ее матери, живой и любимой.

Их дом в Вестчестере был родовым поместьем, но жили они здесь лишь летом, и не более трех месяцев, ибо большую часть года находились в университетском городке. Каждое лето они приезжали сюда со всей прислугой, чтобы провести здесь какие-нибудь одиннадцать недель, а с наступлением осени закрывали дом и уезжали. Тут они знали почти всех, и вообще круг знакомых ее отца был весьма широк, и не только в Вестчестере. Многие из его близких друзей были их соседями. Сара назвала их имена, рассказала о прислуге дома. Все это я аккуратно записывал в свой блокнот и настолько был этим занят, что даже не заметил, как Сара встала со скамьи и вышла на садовую дорожку. И тут я услышал гул самолета над головой, он летел, должно быть, совсем низко и заглушил ее голос. Я взглянул вверх и увидел его и тут же торопливо записал: «Финский, одноместный, шесть ярдов, зарегистрирован в Нью-Йорке». Я бросил взгляд на девушку. Запрокинув голову, она стояла под ярким солнцем и следила за самолетом, и вдруг махнула ему платком. Я тоже вышел на дорожку, чтобы получше разглядеть самолет. Он летел теперь совсем низко, и когда оказался над нами, и с той, и с другой стороны кабины высунулась рука и помахала нам. Сделав резкий «нырок», самолет выровнялся, описал над нами круг и скрылся. Мы вернулись на скамейку.