Окончательное решение, стр. 16

Глава 6

— Но я все же хочу знать, где вы с Гудвином были и что делали в течение последних двадцати четырех часов? — заявил инспектор Кремер, сидевший в красном кожаном кресле, вынимая изо рта изжеванную сигару. Разговор этот происходил в 12.35 дня в пятницу.

Единственное затруднение, лишавшее нас возможности правдиво ответить ему, состояло в том, что он сейчас же послал бы полицейского проверить наши слова, а мы не могли расплачиваться с доктором Волмером за его гостеприимство такой черной неблагодарностью. Говоря о гостеприимстве, не могу не признать, что я-то выспался прекрасно в предоставленной мне комнате, но Вулфу пришлось помучиться. Хотя там были книги для чтения, но ни одного подходящего для него кресла не нашлось, а лежа он читать не может. Не оказалось там пижамы соответствующего размера, и он вынужден был спать в нижнем белье; еда была хоть и неплохая, но не для такого гурмана, как он; пиво, лишь одного сорта, да и не того, какое он всегда пьет; всего две подушки, причем на одной он спать не мог — низко, а на двух — слишком высоко; полотенца или слишком маленькие, или слишком большие; мыло пахло туберозой, а не франью, как он привык. И все же, принимая во внимание, что Вулф больше года уже не ночевал вне дома, первые день и ночь он держался хорошо, хотя, конечно, был мрачен, но и у вас вряд ли было бы лучше настроение, если бы по не зависящим от вас обстоятельствам вам пришлось бы в спешке бежать из дома, не захватив даже зубной щетки.

Мы не звонили Фрицу, чтобы справиться о визитерах, так как не знаем много о последних изобретениях в области электроники, да и кто вообще-то знает? Мы знали, что установить, откуда звонили, дело довольно сложное, но вдруг полицейские использовали какой-нибудь нейтрон, позитрон или еще какой-нибудь «трон», который немедленно засечет, откуда последовал звонок? За новостями мы следили по газетам, вышедшим в четверг вечером и в пятницу утром. Лон сдержал слово, и «Газетт» не обмолвилась о похищении; ничего не было также ни в «Нью-Йорк таймс», ни в «Последних известиях», переданных по радио в одиннадцать часов. Правда, о Джимме Вэйле было написано предостаточно, однако сутью всего было именно то, что сообщил мне Лон; в 9.05 утра в четверг в библиотеку зашла Маргот Теддер и обнаружила отчима под бронзовой статуей Бенджамина Франклина, продавившей ему грудь.

Пятеро, а не один видели его в последний раз живым вечером в среду — жена, ее сын и дочь — Ноэль и Маргот Теддер; ее брат — Ральф Парселл и ее адвокат Эндрю Хлад. Все они собрались в библиотеке после ужина (о теме их совещания ничего не сообщалось), а вскоре после десяти часов вечера Джимми Вэйл заметив, что не спал как следует в течение трех ночей (о причине этого в газетах не говорилось), улегся здесь же на кушетке. Он все еще спал, когда примерно через час члены семьи разошлись. Ноэль и Маргот Теддер и Ральф Парселл отправились к себе, а Хлад, вместе с миссис Вэйл, поднялся к ней в кабинет. Часов около двенадцати ночи Хлад уехал, а миссис Вэйл легла спать. Видимо, раньше она тоже недосыпала, потому что находилась все еще в постели в четверг утром, когда ее сын и дочь прибежали к ней, чтобы сообщить о несчастье с Джимми.

Все в доме, конечно, включая и прислугу, знали, что статуя Франклина неустойчива. «Газетт» даже поместила заключение эксперта о различных способах закрепления ног бронзовых статуй на пьедестале. Ему не разрешили осмотреть статую, упавшую на Джимми, но он все же высказал мнение, что она могла рухнуть не из-за какой-нибудь плохо завернутой гайки, а потому, что болт или болты были с браком или могли треснуть во время установки. По его словам, вполне возможно, что Джимми Вэйл, проснувшись, направился через комнату к двери, нечаянно потерял равновесие, схватился за статую, чтобы не упасть, и повалил ее на себя. Я подумал, что «Газетт» поступил чертовски умно, поместив такое сообщение. Умело поданное убийство или подозрение в убийстве, конечно, способствовало бы продаже дополнительных тысячи экземпляров, но газета давала понять, что смерть Вэйла могла явиться результатом несчастного случая.

В газетных сообщениях не было никаких ссылок на беседы с членами семьи. Миссис Вэйл лежала в постели под наблюдением врача и, конечно, не принимала. Эндрю Хлад уклонялся от встреч с репортерами, а полицейским сообщил, что, уходя домой около двенадцати часов ночи, в библиотеку он не заходил и что при уходе никто из семьи его не провожал.

Как я уже сказал, в «Последних известиях», передававшихся по радио в пятницу в одиннадцать часов утра, ничего нового тоже не было. В 11.10 я позвонил в уголовную полицию из кабинета доктора Волмера (он в это время был в больнице) и попросил дежурного передать инспектору Кремеру, что у Ниро Вулфа есть для него кое-какая информация о Джимми Вэйле. В 11.13 я позвонил в прокуратуру в Уайт-Плейнс, связался с одним из помощников прокурора и попросил его передать Хоберту, что Вулф готов ответить на все интересующие его вопросы, В 11.18 я позвонил Лону Коэну в «Газетт» и сказал, что он может использовать мои сведения, как он найдет нужным, я даже разрешил ему сослаться на нас, как на источники информации при условии, что он правильно напишет наши фамилии. Разумеется, ему хотелось узнать что-нибудь еще, но я положил трубку. В 11.24 мы поблагодарили Элен Джиллард, попросили передать нашу благодарность доктору Волмеру, вышли, прошли ярдов шестьдесят до особняка Вулфа, нашли дверь закрытой и позвонили. Дверь открыл Фриц, тут же доложивший, что сержант Пэрли Стеббинс приходил минут через десять после нашего ухода, а часов около шести появился инспектор Кремер собственной персоной. Ордера на обыск они не предъявили, однако Кремер звонил в 8.43 и 10.19. На пороге кабинета Вулф справился о мидиях, и Фриц ответил, что они прекрасно сохранились. Вулф уселся за письменный стол и закрыл глаза. Я просматривал почту, когда в дверь позвонили. Я открыл. Это был инспектор Кремер, еще более багровый, чем обычно, и сутулившийся несколько заметнее, чем во время предыдущих визитов. Даже не взглянув на меня, он прошел в кабинет и, не медля ни секунды, спросил:

— Где вы с Гудвином были вчера, начиная с полудня?

Спустя пятьдесят минут, в 12.35, Кремер снова потребовал:

— Но я все же хочу знать, где вы с Гудвином были и что делали в течение последних двадцати четырех часов?

Мы рассказали все. Большей частью говорил я, ибо весь мир… ну, скажем, человек семь-восемь… знает, что единственная разница между мною и магнитофоном заключается в том, что мне можно задавать вопросы. Да и кроме того, Вулф не был в Уайт-Плейнс и не присутствовал на семейном совещании в библиотеке Гарольда Ф. Теддера. Мы вручили Кремеру письмо, полученное почтой, сделанные мною копии обеих записок, текст телефонного разговора миссис Вэйл с Нэппом. Я несколько изменил формулировки отдельных выражений Вулфа и моих с тем, чтобы подчеркнуть главное, а именно: мы стремились прежде всего к тому, чтобы обеспечить возвращение Джимми Вэйла живым, а затем защитить его самого и его жену путем выполнения обещания, взятого с них похитителями. Разумеется, Кремер тут же зацепился за это. Почему мы хранили молчание в течение суток уже после смерти Вэйла? Да только потому, что Вулф не желал вернуть гонорар, уже положенный в банк. Но это же сокрытие информации, исключительно важной для ведения следствия по делу об убийстве!.. Создание помех отправлению правосудия в своих личных корыстных интересах!..

Вулф фыркнул, а я почувствовал себя обиженным. Должны же мы были подумать о мисс Вэйл, а кроме того, мы не знали, что Вэйл убит. Он действительно убит, да? Я читал заключение эксперта, который заявил, что он мог стать жертвой несчастного случая. Может быть, и в самом деле произошел несчастный случай, а? Кремер уклонился от ответа, да он, собственно говоря, и не требовался, поскольку визит инспектора свидетельствовал, что на этот счет вопрос остается открытым. Он заметил, что мы, очевидно, читали сообщение прокуратуры, опубликованное в утренних газетах. В нем говорилось, что вероятной причиной смерти Вэйла была придавившая его статуя, что сейчас проводится тщательное расследование и что окончательный ответ можно будет дать после судебно-медицинской экспертизы. Лишь после изложения всего этого Кремер вынул изо рта изжеванную незажженную сигарету и спросил, где мы провели последние двадцать четыре часа.