Охота за головами на Соломоновых островах, стр. 74
Возвращаясь к вопросу о прическе, надо сказать, что она была ахиллесовой пятой нашего героя. И мы решили, что если Монки увидел оголенную женщину, то почему бы женщине не увидеть оголенную голову Монки? Мы принялись многословно и обстоятельно объяснять Монки классическое правило справедливого возмездия и сообщили, что собираемся сделать. Маргарет взяла Монки за плечи, а я отхватила ножницами небольшой клок волос как раз посередине головы. Произошла небольшая стычка, после которой наступило самое для нас страшное. Монки заморгал ресницами и разревелся так, как только плачут маленькие дети. Еще мгновение, и он выбежал из комнаты и больше не появился.
На следующий день мы встретили его в суде, куда он принес на нас жалобу.
«Малира» в точном значении этого слова является любовным наваждением, но оно применяется гораздо шире и охватывает очень многое, включая наказуемую черную магию, при помощи которой «напускаются» разные болезни.
Нас вызвали для полуофициальной беседы с судьей, чтобы изложить суть дела по обвинению нас в использовании черной магии против туземного слуги. Оказывается, взволнованный Монки явился в суд и, продемонстрировав выстриженное место, заявил, что мы отрезали у него клок волос с целью отдать их колдуну.
В несколько минут мы изложили обстоятельства дела, но наши объяснения не успокоили мальчугана. Он был убежден, что раз у него пропал клок волос, то произойдет нечто ужасное.
У туземцев отлично развито чувство справедливости, и, если бы Монки был старше, он несомненно понял бы, что с ним поступили точно так же, как он поступил с женщиной. Но Монки был ребенком, да притом еще испугавшимся, а Маргарет и я — самыми жалкими творцами правосудия.
Судья посоветовал нам вернуть Монки отрезанный клок волос. При этом было объяснено, что суд никак не заинтересован в каком-либо признании возможностей черной магии, но поскольку дело идет о ребенке, который может заболеть от самовнушения, то лучше с этим делом поступить попроще.
Мы были бы рады вернуть этот клок волос, но его не оказалось. Перерыв без пользы все корзины и мусорные ящики, мы отправились к редактору газеты и попросили помочь нам достать клок волос цвета киновари, так как в данный момент Монки носил волосы ярко-красного цвета. Редактор кликнул Томбата и приказал достать за наличный расчет клок волос. Томбат вытаращил глаза, улыбнулся, исчез и вскоре вернулся с клоком ярко-желтых волос. Где он их достал, мы не узнали, но он был пройдоха-парень, а шиллинги всегда остаются шиллингами. Клок волос был нами выкрашен в ярко-красный цвет, передан мальчику, а сам мальчик отправлен обратно в миссионерскую школу для дальнейшего просвещения.
Глава тридцать третья
Повествование о Монки не заканчивается тем, что о нем рассказано в предыдущей главе. Самое суровое наказание, которое мы могли придумать для Монки, вкусившего сладость городской жизни, было направить его обратно в миссионерскую школу. Но он бежал оттуда, вернулся к Томбату а Томбат пытался всучить его нам, чего мы решительно не желали, опасаясь, что он нас самих доведет до тюрьмы.
Теперь нас обслуживал один из слуг, присланных Сэмми. Монки, неизменно находившийся под покровительством Томбата, вертелся вокруг нас и озорничал, выливая воду для мытья, нагретую нашим слугой, или утаскивая из душевой наши полотенца. Он не позволял нам позабыть о нем и, несомненно, сам все время думал о нас.
Вскоре у меня началось ужасающее воспаление уха. Я лежала в постели, и по ночам меня мучили кошмары, в которых я неизменно видела себя терзающей темнокожего херувима. Маргарет рассказывала, что я все время бормотала: «Долой голову… голову долой…» Видимо, я хотела избавиться от собственной головы. На третий день боль достигла страшной силы, и мы поняли, что это не просто боль в ухе, а болезнь, требующая вмешательства врача.
Болезнь уха — обычное явление на здешних островах — возникает от морской воды. Мы не очень верили этой версии и ходили купаться, хотя нас и предупреждали. Болезнь эта серьезная, так как она связана с непрерывно возрастающей глухотой. (К сведению тех, кто когда-либо заболеет «тропическим ухом», можем сообщить, что эта глухота теперь успешно лечится специальным применением электротерапии.) В момент моего заболевания здешний врач получил новое средство, и применение на мне в экспериментальном порядке нового вливания привело к обмороку, длившемуся несколько минут.
Когда я себя почувствовала лучше, меня навестил редактор газеты и сказал: «А он все-таки доканал вас…»
Сразу поняв его мысль, я смутилась и вспомнила, что редактор предупреждал нас о том, что Монки собирается нам мстить, а совсем недавно мы нашли в углу на кухне спрятанный и завернутый в листья пучок моих волос. Маргарет решила, что это какое-то гнездо, но когда мы внимательно разобрались, то поняли намерение Монки применить против нас колдовскую «малиру». Эту курьезную историю мы рассказали редактору газеты и приняли за шутку его предложение заявить властям о поступке Монки. Мы уже знали, что лучшее противодействие колдовству — сжечь волосы, смешать золу с имбирем и закопать полученную смесь в землю. Мы не верили в колдовство, как не верили в дурные намерения Монки; он мог быть шалуном, но не злодеем.
А теперь, хотя и подсознательно, но я в это поверила. На протяжении всех мучивших меня по ночам кошмаров мне мерещился Монки, а сейчас я как-то сразу поняла, что подразумевал редактор фразой: «А он все-таки доканал вас…»
Пробыв достаточно долго среди первобытных людей, вы начинаете верить в чудеса. Конечно, проживая далеко от этих островов в обстановке сугубо реалистического отношения к фактам, чудеса считаешь абсурдом. Однако болезнь и смерть, вызванные внушением, являются даже предметом разбирательства здешних судебных инстанций. Если бы эта черная магия не имела дурных последствий, то с какой стати не верящие в чудеса государственные чиновники накладывали бы на виновных наказание, приравнивая магию к запугиванию. И если бы это запугивание иногда не имело вредных, а порой и роковых последствий, то оно не было бы наказуемым.
Я отлично понимаю, что становлюсь еще одним из многочисленных рассказчиков случаев смерти от черной магии, но приводимый мною случай базируется на судебных отчетах и тем самым освобождает меня от репутации одержимого пылкой фантазией художника, готового верить чудесам. Мы не были свидетелями рассказываемой истории, а почерпнули ее из отчетов суда Новой Гвинеи и бесед с местным чиновником, участвовавшим в судебном разбирательстве этого дела.
Недалеко от Рабаула проживал деревенский колдун, которому сильно приглянулась одна из женщин той же деревни. Тогда колдун стал приставать к женщине с «недостойными предложениями», но женщина не захотела иметь дело с колдуном, и последний пригрозил напустить на нее «чары». Здесь принято считать, что напускание чар (в случае несогласия женщины) неминуемо приводит к смерти, а потому туземные женщины избирают путь наименьшего сопротивления. Эта женщина оказалась более упрямой и сообщила мужу о приставаниях колдуна. Оскорбленный супруг поговорил как следует с колдуном и посулил ему всех чертей, если он немедленно не снимет чары. Запугать колдуна ему удалось, но, по-видимому, не удалось охладить любовного пыла, и, хотя колдун обещал «смыть» с женщины чары, именно процесс смывания привел колдуна в суд, где его обвинили в попытке изнасилования. Дальше я пересказываю события так, как они изложены в судебном отчете. Колдун потребовал, чтобы женщина уединилась с ним в хижине, встала на колени и локти, после чего он начал поливать женщину содержимым небольшой бутылки, а потом потребовал, чтобы она сняла набедренную повязку. Это вызвало с ее стороны столь шумный протест, что ворвался муж, и финал сцены привел всех участвующих в суд, где колдун выдвинул встречное обвинение — покушение на убийство. Колдуна осудили и отправили в тюрьму, а вещественное доказательство — содержимое бутылки — подвергли анализу, который гласил: «Грязная вода». В присутствии женщины и ее супруга, крайне перепуганных тем, что «смывание чар» не было закончено, бутылка с содержимым была заперта в судебный несгораемый шкаф. Но, несмотря на то что колдун и грязная вода были упрятаны за замок, женщина была уверена в близкой смерти. Судебный чиновник из любопытства решил проследить за дальнейшим развитием дела; женщине было велено периодически являться на медицинский осмотр. Прежде чем покинуть Рабаул, она прошла полное освидетельствование в местной больнице. Никаких болезненных симптомов у нее обнаружено не было, но биение пульса было слабее нормального, что объяснялось реакцией туземной женщины на мучительную процедуру суда. Прошло не более шести месяцев, и сердце молодого существа перестало биться лишь потому, что женщина была убеждена в неизбежности близкой смерти. При каждом посещении рабаульской больницы не отмечалось какого-либо ухудшения здоровья женщины, но биение пульса становилось все слабее, и вскоре женщина превратилась в скелет, обтянутый кожей.