Охота за головами на Соломоновых островах, стр. 30

С этого дня мы поняли, почему хозяйка, которая была незначительно старше нас, имеет измученный вид и часто не умеет держать себя в руках.

Вечером того же дня, сидя задрав ноги на перила южной веранды, Маргарет и я под аккомпанемент гитары распевали прелестные старинные английские песенки, чудесно звучавшие под покатой крышей. От востока до юга небо переливало бесконечным количеством тонов. Вечер был сказочно хорош, словно вознаграждая нас за перенесенную вчера бурю.

— Я даже не помню, когда мне было так радостно, как сегодня… — сказала наша хозяйка.

Очевидно, состояние радости настолько редкое явление в ее жизни, что оно нуждается в специальном упоминании. Мы задумались над этими словами и замолчали. Вдруг я услышала непонятный звук и увидела, что стволы пальм начинают принимать оранжевую окраску.

— Боже мой!.. — раздался крик, и хозяйка с быстротой молнии убежала с веранды.

Пожар!.. Шум пожара напоминал грохот проходящего поезда метро. В нижней части плантации деревья и пальмы шевелились, словно живые существа, а снопы искр взвивались над их кронами. Мы бежали вслед за хозяйкой…

— Копра!.. Моя копра!.. — кричала она.

— Мы бежали напрямик через заросли травы, спотыкаясь о лежащие на земле кокосовые орехи. Споткнувшись, я свалилась в канаву. Пожар превратился в огромный столб пламени, пожиравшего тонны жирной копры. Навстречу огню бежала кричащая хозяйка, а со всех сторон сбегались с отчаянными воплями полуголые туземцы. Фонтан огня широко разбрасывал сверкающие кометы, поджигавшие сухую кору деревьев.

Мне стыдно признаться, но я была потрясена красотой величественного зрелища: весь огромный собор озарялся мистическим светом пламени горящей серы. Вершины соседних пальм трепетали от адской жары. Все — хозяйка, туземцы и мы — работали изо всех сил, пытаясь загасить горящую траву пальмовыми листьями и мешками из-под копры. Но мешки были пропитаны маслом и быстро загорались. Туземцы с отчаянными воплями влезали на деревья и сдирали горящие волокна коры. Вспыхивающие листья они срубали, сбрасывали вниз, и мы сгребали их в кучи. Кто-то из местных жителей ударил в барабан, и звонкая дробь послужила сигналом всем окрестным деревням.

Грохот барабана, крики туземцев, бушующее пламя — нее это придавало дикий и безумный вид сцене пожара.

Я увидела рабочего из сушилки: он работал так же яростно, как и все остальные.

Ветер дул с моря. Заметив, что искры летят в направлении нашего дома, я вспомнила нашу крышу, сухую, как стог сена. Достаточно одной искры, и все будет кончено… Я побежала домой, снова свалившись в ту же канаву, но добралась до места, вынесла спящих детей и, взяв младшего на руки, отвела всех троих на берег. Самый младший был в восторге и все время твердил: «Чудный огонь, чудный огонь…»

Я приказала старшему мальчику никуда не уходить и следить за малышами, а сама снова направилась к дому, не избежав и на этот раз недоразумения с канавой. Возле кухни я зачерпнула ведро воды и полезла на крышу. Ноги проваливались сквозь настил, толщина которого достигала полутора футов. Большие куски настила оставались в моих руках, когда я за него цеплялась. Длина веревки позволила мне взобраться только до половины ската, и тут я застряла, чтобы спасать том коричневые фигуры напоминали демонов преисподней. Вверху надо мной в ясном небе спокойно сияла огромная белая луна, а далеко на юге дремали в безмятежном покое горы, озаренные лунным светом.

Туземцы, жившие на склонах этих гор, не знавшие лесных пожаров, предполагали, что белые люди устроили грандиозное празднество или же правительственные чиновники сжигают в порядке отмщения непокорную деревню.

Пожар уничтожил деревья, росшие между двумя просеками. За полтора часа сгорел весь запас подготовленной к отправке копры, превратившейся в кучу жирной, раскаленной до бела массы. Стволы лишенных крон деревьев тлели покореженными обломками.

На плантации стало тихо, словно островные духи вернулись к вечному безразличию к жалким человеческим усилиям.

Когда мы снова собрались на веранде, хозяйка потребовала воды, чтобы обмыть больную руку. Мы сидели молча, жалкие и ничтожные по сравнению с этой женщиной, развязывавшей почерневшую повязку. Она опустила больную руку в воду, которая была слишком горячей. Выдернув руку, она опустила ее вновь, как бы пересиливая боль. Я увидела, как капли слез брызнули в таз с водой. Было просто непонятно, почему хозяйка не положила голову на стол и не разрыдалась, как это сделала бы любая на ее месте.

Я встала и ушла. И сделала это ради нее.

Ни единого слова мы не услышали больше о погибшей копре. В доме было безмолвно, как будто в семье кто-то умер. И на протяжении всего нашего пребывания в Танакомбо штабели очищенного кокосового ореха покрывались для защиты от дождя ветками пальм.

Мало-помалу начала строиться небольшая новая сушилка. Материал для нее нарубили поблизости, в лесу, а постройкой руководил все тот же старший рабочий.

Его нельзя было обвинить в поджоге, поскольку пожар можно было приписать несчастному случаю из-за несовершенства прежней сушилки.

Глава шестнадцатая

Когда в порту Сидней мы впервые увидели «Матарам», он показался нам жалким суденышком по сравнению со стоявшими рядом океанскими лайнерами, прибывшими из всех стран мира.

Сегодня, когда мы подъезжали к нему на моторной лодке плантатора, «Матарам» казался нам океанским экспрессом, прекраснее и больше самой «Куин Мэри». Мы никогда не предполагали, что вид судна может вызвать у нас столь сильное волнение, напоминающее переживание при возвращении в родной дом после длительной разлуки. На мостике «Матарама» знакомой и приветливой улыбкой светилось круглое, пышащее здоровьем лицо нашего капитана.

— Где привезенные для нас краски? — закричали мы.

В ответ нам вручили кипу писем, но груза для нас на «Матараме» не было.

— Проверьте еще раз… — просили мы. — Вы должны были привезти из Сиднея целый ящик красок… Может быть, его выгрузили в Биренди или Руавату?

Но никакой груз в Руавату или Биренди не выгружался и вообще на «Матараме» не перевозился, забастовка сиднейских докеров продолжается, и ни один пароход не грузится.

— Позвольте, но ящике красками — не груз; магазин мог бы доставить его на судно, не прибегая к помощи докеров.

— Мы заказали краски, и они должны быть где-то на судне, — настаивали мы.

«Матарам» вывернули наизнанку, но наших красок не оказалось. Мы стали просить капитана по возвращении в Сидней лично закупить, погрузить, и привезти все нам необходимое, и доставить через шесть недель, когда «Матарам» вернется снова в эти края.

— Не понимаю, какие магазинные краски вам нужны… — рычал капитан. — Размажьте жидкую грязь по парусине, приклейте к ней немного матрацного волоса, и вы получите отличный портрет современного каннибала…

Капитан был в восторге от собственной шутки, но мы услышали в его словах нечто очень важное.

Парусина!.. Возможно, что он прав… А если попробовать краски, которыми работает пароходный маляр? Правда, эти краски не отличаются стойкостью, но какое это имеет значение? Все равно мы пишем этюды, которые придется переписывать.

Капитан познакомил нас с судовым плотником (он же маляр), и мы сразу получили десять фунтов свинцовых белил. Такие белила ядовиты и не применяются художниками, но придется быть осторожнее и следить, чтобы они не попадали на наши болячки. Свинцовый сурик тоже опасен, но у него цвет хорошей киновари. Потом мы получили целую кварту черной краски и немного лака. Вот и все, что нам удалось достать.

Из ведра, наполненного кистями, мы выбрали несколько хороших, которые надо было переделать на нужный нам размер. Нам предложили взять огромный рыжий брезент, который можно было использовать вместо холста, если хорошенько прогрунтовать. Мы с радостью согласились и взяли в придачу большое количество льняного масла. Имелась еще красильная марена, но мы решили обойтись без нее, равно как и без зеленой краски, которую мы могли получить смешиванием синей и желтой. Мы помнили, что все великие произведения живописи написаны основными красками.