Охота за головами на Соломоновых островах, стр. 18
Дорога проходила через плантацию, и только сила воли удерживает меня от подробного описания красоты представшего перед нами пейзажа.
Вырубка, на которой расположилась миссионерская школа, была окаймлена высокими кокосовыми пальмами, но между ними и видавшими виды зданиями не было ни малейших признаков растительности. По этому голому плацу разгуливало множество туземных девушек, одетых в длинные прямые рубахи, закрывавшие их от горла до некрасивых, худых икр. Если это делалось скромности ради, то цель явно не достигалась. Что могло быть более волнующим для злонамеренных мыслей, чем две острые точки грудей, упрямо торчавших под рубашкой! Наши парни, видимо, имели вполне нормальную склонность к злонамеренности и подняли такой галдеж, что им велели убраться с площадки. Впрочем, они отошли недалеко и заняли отличную позицию для наблюдения; их тоже было хорошо видно, а голоса доносились с предельной ясностью.
Наш полуторачасовой мучительный визит закончился безрезультатно. Духовная миссия не могла, во всяком случае в настоящее время, предоставить нам натурщиц. Прежде всего, уехал отец настоятель — единственный человек, владеющий английским языком. Он отправился в деревни читать проповеди и собирался вернуться, насколько мы смогли понять сестер-монахинь, через три недели. Обе монахини говорили только по-французски, а мы только по-английски, произнося для понятности слова с плохим французским акцентом. Мы все же сумели объяснить, что мы художницы, и, казалось, почти достигли цели, но тут монахини поняли, что мы желаем писать девушек голыми, без их рубах. Увидев, насколько монахини шокированы, мы отступили и были готовы согласиться писать девушек даже в енотовых шубах, но было поздно. Во время переговоров мы все обливались потом, а монахини в черных выгоревших облачениях благоухали так, что мы старались не дышать носом.
В конце концов мы расстались друзьями и удалились, горя желанием изрубить в лапшу этих тощих, бледных святош.
Они ничего не могли для нас сделать до возвращения отца настоятеля.
Глава одиннадцатая
Обо всех событиях, происходящих на острове, в доме плантатора становится известно с черного хода, через слуг, ловящих слухи на лету. Обо всех новостях, приходящих с моря, первым узнает плантатор. При первом же сигнале он выбегает на веранду и исследует горизонт в лежащий наготове бинокль. Задолго до подхода судна плантатор узнает, кто плывет к острову. На этот раз мы узнали раньше, чем взволнованные жители деревни, что «Божий ковчег» вошел в пределы нашего тесного мира, и помчались в деревню.
Этой шхуной мы заинтересовались еще в Окленде, когда нажимали на все кнопки, включая кнопки архиепископского облачения, чтобы получить разрешение добраться на «Божьем ковчеге» до Соломоновых островов. Но «Божий ковчег» возил только людей, избравших христианство своей профессией, а наша профессия была гораздо ближе к язычеству. Наше нынешнее стремление скорее посетить «Божий ковчег» объяснялось не только интересом выяснить, что мы потеряли, не попав на шхуну раньше, но и желанием использовать находящегося на ковчеге святого Ноя, который, будучи авторитетом для местных жителей, мог бы объяснить на понятном им языке сложную проблему позирования, рисования и оплаты. Несомненно, что, выступая от нашего имени, Ной сильно поднял бы наш престиж, который в таком подъеме нуждался.
Жители деревни были уже в лодках, готовые устремиться к медленно подплывавшему «Божьему ковчегу». Мы ринулись в полосу прибоя и вскочили в переполненную туземцами лодку. Не успели на шхуне спустить трап, как мы уже были на борту.
Будучи единственными белыми посетителями, мы пользовались исключительным вниманием и были немедленно приглашены к чаю, разносимому темнокожими христианами. Мы познакомились с новым священником — туземцем, прибывшим к месту службы. Затем нам удалось посмотреть альбом великолепных рисунков, сделанных новообращенным христианином, которого везли в Окленд для религиозного просвещения. Местный Ной подарил нам туземные браслеты и плетеные корзинки, собранные на различных островах, и объяснил туземному старосте наши желания. Получив от него обещание все исполнить, он отправил нас к берегу на собственной шлюпке. Туземные матросы перенесли нас на руках через линию прибоя.
Вернувшись в Руавату, мы в ожидании отплытия «Божьего ковчега» и успокоения жителей принялись за портрет наследника наших хозяев и заодно написали их портреты.
Все это было не к добру.
Следующая неделя после отплытия «Божьего ковчега» казалась бессодержательной по сравнению с предыдущей. На фоне окружавших нас песка, моря и неба не происходило ничего; с таким же успехом Руавату мог бы находиться на рифе среди океана.
Обычно в Руавату останавливалось судно, развозившее товары из Тулаги и принимавшее заказы от потребителей. Но теперь даже и это судно не появлялось. Наш хозяин высказывал предположение, что судно обслуживает волонтерскую армию на острове Малаита. Мы придерживались другого мнения и считали, что причиной является забастовка Докеров в Сиднее, что заставило «Матарам» привезти только почту и казенный груз. По этой причине не стало горючего для частных моторных лодок, и пользоваться ими стали крайне осмотрительно.
С продуктами стало очень трудно. Руавату терпел недостаток консервированного масла и чая, а керосина осталось так мало, что с наступлением темноты мы пользовались свечами, да и то очень экономно.
Жизнь белых плантаторов крайне хрупкая штука, если происходящая в полутора тысячах миль отсюда забастовка могла поставить жизнь под угрозу (блокада, могущая возникнуть в дни войны, полностью изолирует эти острова).
Мы чувствовали себя крайне неловко, помогая уничтожать скудные запасы хозяйского продовольствия, но ничего не могли поделать. Мы находились в таком месте, откуда нельзя было послать самим себе телеграмму, срочно вызывающую нас домой. Ничто не могло спасти хозяев от нашего присутствия до прихода «Матарама». Положение становилось еще более острым из-за продолжающейся засухи. Мы наблюдали черные столбы ураганов, проносившихся в морской дали, но ни единая капля дождя не упала на железную крышу Руавату. Уровень чистой воды в цистерне не достигал четверти, и эта вода использовалась только для питья, готовки пищи и купания ребенка. Ни о какой ванне в Руавату нам нечего было и мечтать.
Через плантацию протекала река, в которой можно было плавать. Мы спросили, есть ли в реке аллигаторы (точнее, крокодилы), и нам ответили, что крокодилы водятся в ограниченном количестве, но зато есть акулы, которых следует опасаться. Океанский прилив на берегу Гвадалканара отличается большой мощью, и волны, затопляя песчаный бар, глубоко врываются в устья рек. Вместе с приливом попадают в реку акулы, которые остаются в реке, поскольку песчаный бар непроходим после отлива. С окончанием прилива река становится темно-коричневой от прогнивших обломков деревьев и каких-то извивающихся морских существ. Помимо этого, река протекает мимо туземных деревень, и, плавая в ней, можно наглотаться вдосталь возбудителей дизентерии. Несмотря на все, единственным препятствием для наших экспериментов с крокодилами, акулами и бактериями дизентерии были наши раны. Все они были результатом расчесывания мест укусов всяких насекомых. Стоило почесать укушенное место, как немедленно возникало пятно, которое не исчезало даже при ежедневном лечении и перевязках. Оно становилось шире и глубже, доставляя нам серьезное беспокойство.
К аллигаторам надо было отнестись со всей осмотрительностью, так как привезенные нами из Биренди драгоценные курицы, обязанные нас снабжать свежими яйцами и даже собственным мясом, исчезли сразу в одну ночь. По этой причине мы опасались без соответствующей молитвы ходить в темноте в уборную. Это сооружение находилось над рекой, в конце мостков, и, хотя мы брали с собой керосиновый фонарь, постоянная угроза встречи с крокодилом отбивала всякую охоту ходить туда. К вышеизложенному надо добавить кусающихся москитов и часто находимых на сиденье сороконожек. Что находилось под сиденьем, известно лишь Богу.