Под куполом, стр. 36

— «На берегу» [114], - произнёс Барби.

— Эй, принимаю вашу ставку и повышаю её: «Горе тебе, Вавилон» [115]. Весьма депрессивная местность. На снимках Пита напоминает фюрербункер перед самым концом. Там есть что-то наподобие кладовки — полки и полки консервов — и с полдюжины топчанов. И какое-то оборудование, поставленное правительством. Включая счётчик Гейгера.

— Пища в жестянках, наверняка, прибавила во вкусе за пятьдесят лет.

— На самом деле они заменяют консервы время от времени. Там даже есть маленький генератор, который приобрели после одиннадцатого августа. Просмотрите городские отчёты и увидите, что каждые четыре года или около того выделяются средства на приобретение чего-то для хранилища. Когда-то было по триста долларов. Теперь шестьсот. Итак, счётчик Гейгера вы уже себе нашли. — Она кинула на него взгляд. — Конечно, Джеймс Ренни рассматривает все вещи, которые находятся в городском совете, как свои собственные, от чердака до бомбоубежища, и потому он захочет знать, зачем вам вдруг понадобился счётчик.

— Большой Джим Ренни ничего об этом не будет знать, — ответил Барби.

Она оставила это замечание без комментариев.

— Хотите со мной в редакцию? Посмотреть выступление Президента, пока я буду верстать газету? Работа, могу вас уверить, будет быстрая и грязная. Одна статья, полдесятка фотографий для местного употребления, и никакой рекламы осенней распродажи в Бэрпи.

Барби взвесил предложение. Завтра у него много дел, и не только стряпня, а и много других вопросов. С другой стороны, если он сейчас вернётся в своё помещение над аптекой, разве он сможет заснуть?

— Хорошо. К тому же, возможно, мне не следовало было бы об этом говорить, но у меня незаурядный талант офис-боя. И ещё я могу варить бешеный кофе.

— Мистер, вы приняты, — она подняла с руля правую руку, и Барби хлопнул ей по ладони.

— Можно мне задать вам ещё один вопрос? Абсолютно не для публикации.

— Конечно, — сказал он.

— Этот фантастический генератор. Вы верите, что найдёте его?

Пока она припарковывалась перед фасадом редакции «Демократа», Барби взвешивал шансы.

— Нет, — наконец ответил он. — Это было бы очень легко.

Она вздохнула и кивнула. И тогда схватила его за пальцы.

— Как вы думаете, вам поможет, если я буду молиться за ваш успех?

— Не помешает, — согласился Барби.

4

В День Купола в Честер Милле существовало только две церкви; и обе поставляли протестантский набор товаров (хотя и в очень разных упаковках). Здешние католики посещали храм Пресвятой Девы в Чистых Источниках в Моттоне, а около десятка городских евреев, когда испытывали потребность в духовном утешении, ездили в синагогу Бет Шалом в Касл Роке. Когда-то в городе была также Унитарианская церковь [116], но пришла в упадок за неимением прихожан в конце восьмидесятых. Да и ещё к тому же все сходились во мнении, что это было не церковь, а какой-то хипповый сумасшедший дом, теперь в её здании находился магазин «Новые & Подержанные книги».

Оба действующих в Честер Милле пастора в тот вечер находились, как любил выражаться Большой Джим Ренни, в «смиренном состоянии», но тональности их молитв, ход мыслей и желания очень отличались.

Преподобная Пайпер Либби, которая проповедовала своей пастве с кафедры Первой Конгрегационной церкви, больше не верила в Бога, хотя не делилась этим фактом со своими собратьями. Напротив, вера Лестера Коггинса достигла уровня святого мученичества или безумия (впрочем, это те два слова, которые, наверняка, означают одно явление).

Преподобная Либби, все в той же субботней одежде, в которой она работала у себя во дворе — и все ещё беспримерно красивая в свои сорок пять, чтобы симпатично в ней выглядеть, — стояла перед алтарём на коленях почти в сплошной тьме (в Конго не было генератора), а позади неё расположился Кловер, её немецкая овчарка, пёс лежал с понурыми глазами, воткнув нос себе в лапы.

— Эй, Неотмирасего, — воззвала Пайпер. Неотмирасегодняшним она начала называть Бога с недавних пор. В начале осени она имела для него другое имя — Большой Возможный. А летом он был Всемогущим Возможным. Ей нравилось это имя, в нём чувствовалось что-то звонкое. — Ты знаешь, что со мной творилось… Конечно, должно быть, я Тебе уже этим полные уши натолкала, но сегодня я здесь не для того, чтобы вновь толочь о том же сам. Наверняка, Тебе от этого только легче.

Она вздохнула.

— У нас тут творится такой беспорядок, Друг. Надеюсь, хоть Ты понимаешь, что здесь творится, потому что сама я отнюдь. Но мы оба знаем, что завтра в этом помещении будет полно людей, которые будут искать, как заведено, небесной поддержки в катастрофическом несчастье.

Тишина стояла в церкви, тишина во дворе. «Волшебная тишина», как говорили в старых фильмах. И разве она хоть когда-нибудь слышала такую странную тишину в Милле, да ещё и в субботний вечер? Ни машин на улицах, ни звука басов какого-либо очередного бэнда, который прибыл поиграть в «Диппере» (ПРЯМО ИЗ БОСТОНА! — как всегда писалось в рекламе).

— Я не буду просить Тебя проявить Твою волю, потому что не верю больше, что у Тебя на самом деле есть воля. Но на всякий случай, если Ты, наконец, где-то там действительно существуешь — вероятность такая есть, и я более чем рада это признавать, — прошу Тебя, помоги мне сказать им что-то поддерживающее. Надежда не на небесах, надежда здесь, на земле. Потому что…

Её не удивили собственные слезы. В последнее время она частенько рыдала вслух, хотя всегда делала это в одиночестве. Жители Новой Англии весьма неодобрительно относятся к слезам у проповедников и политиков.

Кловер, чувствуя её отчаяние, и сам заскулил. Пайпер на него шикнула и вновь обернулась к алтарю. Крест на нём часто направлял её мысли к бантику-логотипу «Шевроле», товарному знаку, который родился сто лет тому назад, потому что один парень случайно заметил его в узоре обоев какого-то парижского отеля, и он ему понравился. Чтобы считать такие символы божественными, наверняка, надо быть безумным.

Тем временем она упрямо продолжала:

— Потому что я уверена, Ты сам знаешь, земля — единственное, что мы имеем. Это то, в чём мы уверены. Я хочу помочь моим людям. Это моя работа, и я все ещё желаю её делать. Надеясь, что Ты там всё-таки есть и Тебе это не безразлично — сомнительные надежды, должна признать, — прошу, помоги мне, пожалуйста. Аминь.

Она встала. Фонарика у неё не было, но ей не составляло проблемы выйти отсюда во двор, ни на что, не натолкнувшись, не ударив обо что-нибудь колено. Она знала это помещение от ступеньки до ступеньки, от первой дощечки до последней. И любила его. Она не обманывала себя в отношении отсутствия в ней веры и присутствия упрямой любви к самой идее Бога.

— Идём, Клов. Через полчаса будет Президент. Ещё один Большой Неотмирасегодняшний. Мы его послушаем в машине по радио.

Кловер, не проникаясь вопросами веры, послушно последовал вслед за ней.

5

Вдалеке, на Малой Суке (которую прихожане Святого Спасителя всегда называли дорогой номер три), происходило действие намного более динамичное, и при ярком свете. Дом богослужения Лестера Коггинса обслуживал генератор, к тому же почти новенький, даже транспортные ярлыки ещё не отклеились с его ярко оранжевого бока. Генератор стоял в собственном сарайчике, тоже выкрашенном оранжевым, рядом со складом позади церкви.

Пятидесятилетний Лестер находился в такой прекрасной форме — благодаря фамильным генам и собственным напряжённым усилиям по поддержанию порядка в храме собственного тела, — что выглядел лет на тридцать пять (этому также способствовали рассудительно применяемые средства «Только для мужнин» [117]). В этот вечер на нём были только спортивные шорты, по правой брючине которых шла надпись прописными буквами «Oral Roberts Golden Eagles» [118], и почти каждая мышца на его теле была рельефной.