Под куполом, стр. 165

«Старайся продержаться до следующей ночи. Если мы сможем тебя освободить, попробуй придумать безопасное место. Что с этим делать, знаешь сам».

Барби знал.

25

Где-то через час после того, как он съел записку, а потом и кашу, на ступеньках послышались тяжёлые шаги. Это был Большой Джим, в костюме и при галстуке, готовый к очередному дню управления под-купольной жизнью. За ним следовали Картер Тибодо и ещё один парень — кто-то из Кильянов, судя по форме его головы. Этот мальчик нёс стул и едва справлялся с такой деликатной работой; он был из тех парней, о которых прожжённые янки говорят «недоделанный». Он передал стул Тибодо, и тот установил его напротив камеры в коридоре. Ренни сел, деликатно поправив брюки, чтобы не помять на них стрелки.

— Доброе утро, мистер Барбара, — сделал он едва слышное самодовольное ударение на гражданском обращении.

— Выборный Ренни, — произнёс Барби. — Что я могу для вас сделать, кроме как назвать своё имя, звание и личный номер… за правильность которого я не поручусь, потому что точно не помню?

— Сознайтесь. Сэкономьте нам труд и облегчите собственную душу.

— Мистер Ширлз вчера вечером упоминал что-то о притоплении, — сказал Барби. — Спрашивал у меня, видел ли я что-то такое в Ираке.

Губы Ренни были собраны в лёгенькую улыбку, он словно проговаривал: «Скажи ещё что-нибудь, говорящие животные такие интересные».

— Я и в самом деле видел. Не имею понятия, насколько часто этот метод применялся в полевых условиях — рапорта разнятся, — но сам я это видел дважды. Один человек сознался, хотя признание оказалось ложным. Тот, кого он назвал как бомбиста Аль-Каиды, оказался школьным учителем, который выехал из Ирака в Кувейт ещё за четырнадцать месяцев до этого. Второй человек дотерпел до судорог и отёка мозга, и признаний от него так и не получили. Хотя, я уверен, он сознался бы, если бы мог. Все сознаются, когда их начинают притапливать, обычно уже через несколько минут. Я тоже сознаюсь, не имею в этом сомнений.

— Тогда сэкономьте себе немного нервов, — сказал Большой Джим.

— У вас усталый вид, сэр. С вами все обстоит благополучно?

Лёгкая улыбка сменилась лёгкой пасмурностью. Её выдала глубокая морщина, которая пролегла у Ренни между бровей.

— Моё текущее состояние не является предметом вашей заботы. Мой вам совет, господин Барбара. Не гоните мне пургу, а я не буду гнать вам. Что вас должен действительно беспокоить, так это ваше собственное состояние. Сейчас оно может быть хорошим, но все легко изменить. За пару минут. Понимаете, я на самом деле думаю подвергнуть вас притоплению. Вполне серьёзно склоняюсь к этому. Давайте, сознавайтесь в убийствах. Уберегите себя от страданий, сэкономьте нам время.

— Едва ли я соглашусь. А если начнёте меня притапливать, я начну говорить о всяком разном. Вам, наверняка, следует заранее подумать, кому следует оставаться рядом со мной, когда я начну говорить.

Ренни размышлял. Хотя и опрятно разодетый, подтянутый, особенно как для такого раннего времени, лицо он имел желтоватое, а его крохотные глазки окружала припухшая, похожая на синяки плоть. Вид он действительно имел скверный. Если бы Большой Джим вдруг взял да и умер прямо тут, у него на глазах, Барби мог ожидать двух вариантов развития ситуации. Первая — это та, что плохой политический климат в Милле улучшится, не образовывая никаких избыточных торнадо. А вторая — хаотичная кровавая баня, в котором вслед за смертью Барби (скорее всего через линчевание, а не расстрел) начнётся отлавливания его воображаемых соучастников. И первым в этом списке будет стоять имя Джулии. А вторым номером может идти Рози; напуганные люди очень склонны к ассоциативным поискам виновных.

Ренни обернулся к Тибодо.

— Отойди подальше, Картер. Туда, к ступенькам, будь любезен.

— Однако если он попробует вцепиться в вас…

— Тогда ты его застрелишь. И он это понимает. Разве не так, господин Барбара?

Барби кивнул.

— Кроме того, я отнюдь не собираюсь приближаться к нему. Вот потому и прошу тебя отступить подальше. У нас здесь будет частная беседа.

Тибодо отошёл.

— Итак, господин Барбара, о каких это вещах вы начнёте говорить?

— Я знаю все о метовой лаборатории, — Барби говорил тихонько. — Об этом знал Говард Перкинс и уже был готов вас арестовать. Бренда нашла ваше дело в его компьютере. Именно поэтому вы её и убили.

Ренни улыбнулся:

— О, которая амбициозная у вас фантазия.

— Генеральный прокурор штата не будет считать это фантазией, помня о ваших мотивах. Мы же не просто о какой-то любительской скороварке в мобильном трейлере говорим, речь идёт о «Дженерал Моторс» по производству метамфетамина.

— Ещё до конца этого дня, — начал Ренни, — компьютер Перкинса будет уничтожен. И её компьютер тоже. Я подозреваю, какие-то бумаги могут лежать в домашнем сейфе Дюка — бессмысленные, конечно; злопыхательский, политически мотивированный мусор, рождённый мозгом человека, который всегда меня не любил — ну, если так, сейф будет открыт, а бумаги сожжены. Ради блага города, не моего блага. Сейчас у нас кризисная ситуация. Всем нам надо сплачиваться.

— Бренда перед смертью передала кое-кому папку тех документов, которые она распечатала с компьютера.

Большой Джим оскалился, показав оба ряда мелких зубов.

— Ваши фантазии, господин Барбара, заслуживают взаимности. Вы позволите?

Барби развёл руками: «Ваша воля».

— В моей фантазии Бренда приходит ко мне и рассказывает то самое, что только что говорили вы. Говорит, что документы, о которых вы вспомнили, она передала Джулии Шамвей. Однако я знаю, что это вранье. Она могла хотеть это сделать, но не сделала. Да и даже если бы так… — он пожал плечами. — Прошлой ночью ваши соучастники сожгли газету госпожи Шамвей дотла. В данном случае, неразумная акция с их стороны. Или это была ваша идея?

Барбара ответил:

— Копия существует. И я знаю где. Если вы будете притапливать меня, я обнародую её местонахождение. Громко.

Ренни рассмеялся:

— Весьма искренне произнесено, господин Барбара, но я всю жизнь провёл в манипуляциях и могу узнать блеф, когда его слышу. Возможно, мне следует казнить вас по сокращённой процедуре. Город ответит аплодисментами.

— А такими ли уж громкими, если вы сначала не разоблачите моих соучастников? Даже Питер Рендольф может усомниться в законности такого решения, а он всего лишь идиот и подхалим.

Большой Джим встал. Его обвислые щеки приобрели цвет старого кирпича.

— Ты не знаешь, с кем затеял игру.

— Прекрасно знаю. Типов вашего вида я на каждом шагу встречал в Ираке. Вместо галстука они носят тюрбаны, но во всём другом точь-в-точь такие же. Вплоть до краснобайства о Боге.

— Ну, вы убедили меня отказаться от притопления, — сказал Большой Джим. — Просто стыд, я всегда мечтал посмотреть на это дело.

— Не имею сомнений.

— Пока что мы подержим вас в этой комфортабельной камере, хорошо? Я не думаю, что вы много будете есть, потому что пища мешает мышлению. Хотя неизвестно. Конструктивное мышление может помочь вам найти аргументы, которые убедят меня позволить вам и в дальнейшем жить. Имена тех в городе, кто против меня, например. Полный список. Я даю вам сорок восемь часов. А тогда, если вам не удастся убедить меня в противоположном, прикажу казнить вас на Мемориал-Плазе на глазах всего города. Вы прислужитесь в роли наглядного примера.

— Вы на самом деле неважно выглядите, господин выборный.

Ренни вперился в него тяжёлым взглядом.

— Это от таких, как ты, все неприятности в этом мире. Если бы я не считал, что твоя смертная казнь на площади в память павших в войнах послужит для консолидации нашего города и станет средством для такого необходимого нам сейчас катарсиса, я приказал бы мистеру Тибодо застрелить тебя прямо здесь.

— Сделайте это, и все откроется, — ответил Барби. — Люди из конца в конец города будут знать о ваших аферах. И попробуйте тогда найти консенсус на вашем сраном общегородском собрании, вы, опереточный тиран.