Под куполом, стр. 139

— Что нашли, Джой?

— Я не знаю точно, не хочу делать поспешных выводов, но, похоже, это та вещь, которая генерирует Купол. Почти наверняка это она. Мы видели проблесковый маяк, как те, что стоят на радиобашнях для предупреждения самолётов, только этот был на земле, и не красный, а пурпурный. Ближе, чтобы лучше рассмотреть, мы не подходили. Мы упали в обморок, все трое. А когда очухались, были в полном порядке, но уже начало смерка…

— Упали в обморок!? — Клэр это буквально прокричала. — Что ты имеешь в виду, как это вы упали в обморок? Немедленно домой! Немедленно езжай домой, чтобы я на тебя посмотрела!

— Все обстоит благополучно, мама, — успокоительно произнёс Джо. — Я думаю, это было… ну, знаешь, как вот у людей, которые впервые дотрагиваются до Купола и получают электрический удар, а потом уже ничего. Понимаешь? Так и здесь, в первый раз ты теряешь сознание, а потом приобретаешь, ну, вероятно, какой-то иммунитет, так мне кажется. Становишься настроенным. И Норри так считает.

— Меня не интересует, что тебе кажется или что она считает, мистер! Ты немедленно должен быть дома, чтобы я могла тебя увидеть, потому что иначе порцию иммунитета получит твой зад!

— Хорошо, ма, но нам ещё надо увидеться с этим чуваком, с Барбарой. Это же именно он придумал использовать счётчик Гейгера и, просто ховайся, как он это угадал. И доктору Расти нам надо рассказать. Он только что проехал мимо нас, Бэнни ему махал, но он не остановился. Мы пригласим его и мистера Барбару прийти к нам домой, хорошо? Должны прикинуть наши следующие шаги.

— Джо… Мистер Барбара сейчас…

Клэр заткнулась. А хватит ли ей духу сказать своему сыну о том, что мистеру Барбаре, которого много людей в городе уже начали называть «полковник Барбара», предъявлено обвинение в нескольких убийствах и арестовано?

— Что, — переспросил Джо. — Что с ним? — из радостно-триумфального его голос сменился на тревожный.

Она подумала, что сын улавливает её настроение не хуже, чем она его. И ясно, что он возлагал большие надежды на Барбару, и Бэнни с Норри, наверняка, тоже. Это не та новость, которую она смогла бы от них спрятать (как бы ей этого не хотелось), но и по телефону рассказывать она об этом не будет.

— Двигай домой, — произнесла Клэр. — Здесь уже обо всём поговорим. И ещё, Джо, я ужасно тобой горжусь.

8

Джимми Серойс умер в этот день под вечер, в то время, как Пугало Джо с друзьями мчались назад к городу на своих велосипедах.

Расти сидел в коридоре и обнимал одной рукой Джину Буффалино, позволив ей поплакать у себя на груди. Ещё недавно он чувствовал бы себя крайне неловко, если бы ему пришлось так сидеть с девушкой, которой неизвестно исполнилось ли семнадцать, но теперь времена изменились. Достаточно было взглянуть на этот коридор, который, вместо флуоресцентных панелей с потолка, теперь освещали шипящие фонари Коулмена [311], чтобы понять, что времена изменились. Его больница превратилась в галерею теней.

— Тут нет твоей вины, — приговаривал он. — Ни твоей, ни моей, и даже его вины нет. Он не просил себе диабета.

Хотя, видит Бог, есть люди, которые сосуществуют с этой болезнью продолжительное время. Люди, которые проявляют заботу о себе. Джимми, который жил нелюдимом вдали от города, возле дороги Божий Ручей, не принадлежал к их числу. Когда, наконец-то, привёз сам себя на машине в амбулаторию — в прошлый четверг это было, — он не мог даже своими силами выбраться из машины, просто сигналил, пока Джинни не вышла посмотреть, кто там и что случилось. Стянув со старика штаны, Расти, осмотрел его хлипкую правую ногу, она была холодной, синюшного цвета. Даже если бы Джимми со временем пошёл на поправку, сосуды у него, вероятно, были уже поражены неоратимо.

— Доктор, мне там совсем не больно, — заверил его Джимми прежде чем впасть в кому. После того он то приходил в сознание, то вновь терял сознание, а нога выглядела все хуже, Расти откладывал ампутацию, хотя и понимал, что если у Джимми и есть какие-то шансы, то без неё не обойтись.

Когда выключилось электричество, капельницы продолжали подавать антибиотики Джимми и ещё двум пациентам, но остановились флоуметры, из-за чего стало невозможным точно регулировать количество вливаемого раствора. Что хуже, у Джимми перестали работать кардиомонитор и аппарат искусственного дыхания. Расти отсоединил респиратор, пристроил к лицу старика маску мешка Амбу и быстро ввёл Джину в курс того, как работать с этим ручным прибором искусственной вентиляции лёгких. Она хорошо поупражнялась, очень пунктуально, но около шести вечера Джимми всё равно умер.

Теперь она сидела безутешная.

Подняв от его груди своё испачканное слезами лицо, она спросила у Расти:

— Может, я слишком много подавала ему воздуха? Или мало? Может, это я его так задушила, убила его?

— Нет. Джимми, вероятно, всё равно умер бы, а таким образом он избежал очень тяжёлой ампутации.

— Мне кажется, я больше не смогу ничего делать, — начала она вновь рыдать. — Это так страшно. Теперь это ужасно.

Расти не знал, что на это ответить, но ему и не пришлось.

— Всё будет хорошо с тобой, — прозвучал скрипучий, сдавленный голос. — Ты будешь работать, милая моя. Потому что ты нам нужна.

Это была Джинни Томлинсон, она медленно шла к ним по коридору.

— Не следовало бы тебе подниматься, — сказал Расти.

— Возможно, что и так, — согласилась Джинни и, облегчённо вздохнув, села по другой бок Джины. С перевязанным носом и полосками пластыря под глазами она была сейчас похожа на хоккейного голкипера после тяжёлой игры. — Но я всё равно вышла на дежурство, и так этому и быть.

— Может, лучше завтра… — начал Расти.

— Нет, сейчас, — она взяла Джину за руку. — И ты тоже, дорогуша. Вспоминаю, как в медицинской школе говорила нам старшая сестра, крутая такая: «Свободны вы только после того, как родео закончилось, когда уже сохнет кровь».

— А если я буду делать ошибки? — прошептала Джина.

— Все их делают. Хитрость в том, чтобы делать их по возможности меньше. И я буду тебе помогать. Тебе и Гарриэт. Ну, что скажешь?

Джина с сомнением посмотрела на распухшее лицо Джинни, ранения которой немалой мерой были обусловлены старыми очками, которые Джинни где-то когда-то нашла.

— А вы уверены, что уже сможете работать, мисс Томлинсон?

— Ты будешь помогать мне, я — тебе. Джинни и Джина, боевые женщины, — подняла она кулак. Сподобившись на кривенькую улыбку, Джина стукнула своими костяшками о костяшки кулака Джинни.

— Все это очень круто, по-студенческому легкомысленно звучит, но мы же здесь не дерьмо по трубам гоняем, — сказал Расти. — Поэтому, если только начнёшь ощущать приближение слабости, найдёшь себе кровать, ляжешь и отлежишься. Это официальный приказ доктора Расти.

Джинни скривилась в невольной улыбке, от которой взялись морщинками крылышки её носа.

— Зачем кровать? Есть старый диванчик Рона Гаскелла в комнате отдыха.

У Расти зазвонил мобильный. Он махнул женщинам, чтобы шли. Они отправились прочь, о чём-то говоря. Джина обнимала Джинни за талию.

— Алло, Эрик слушает.

— Это жена Эрика, — прозвучал подавленный голос. — Она звонит по телефону, чтобы попросить у Эрика прощения.

Расти зашёл в пустой осмотровый кабинет и прикрыл двери.

— Не надо извинений, — произнёс он… хотя сам не был уверен, что это так. — Горячка, все такое. Его уже отпустили? — Он считал этот вопрос вполне уместным, учитывая то, насколько он уже успел узнать Барби.

— Я бы не хотела обсуждать это по телефону. Ты можешь приехать домой, дорогой? Пожалуйста. Нам надо поболтать.

Расти подумал, что именно сейчас он сможет. Он имел одного действительно критического пациента, который значительно упростил ему профессиональную жизнь тем, что умер. Однако, ощущая облегчение от того, что его отношения с любимой женщиной вдруг улучшились настолько, что они вновь могут говорить друг с другом, ему в то же время не нравилась эта новоприобретённая осторожность, которую он расслышал в её голосе.