Под куполом, стр. 135

— Расслабься, Лин, — сказала Джеки, кладя руку подруге на плечо.

— Сама расслабься, — ответила Линда. — Это не у тебя муж считает, что ты помогла упаковать в тюрьму невиновного человека.

— У меня нет мужа, — ответила ей Джеки, и вполне справедливо, подумала Джулия, это на её счастье; мужья часто становятся усложняющим фактором.

— Зато я знаю место, куда мы можем пойти. Там уютно и всегда открыто, — она немного посудила, — так, по крайней мере, всегда было. Но с этим Куполом теперь я даже и не знаю.

Джулия, которая как раз перед этим думала, кого бы ей проинтервьюировать первым, не имела намерения выпускать из рук эту парочку.

— Идём, — сказала она. — И мимо полицейского участка мы пройдём по противоположной стороне улицы, правда?

Линда на это была в состоянии улыбнуться.

— Какая замечательная идея, — кивнула она.

2

Пайпер Либби осторожно присела перед алтарём Первой Конгрегационной церкви и упала на колени, морщась даже с молитвенной подушечкой, подставленной под свои разбитые, распухшие колени. Она обхватила себя правой рукой, прижав ей к туловищу недавно вывихнутую левую. Эта рука чувствовала себя неплохо — фактически, она болела намного меньше, чем колено, — но Пайпер не хотела подвергать её испытанию. Руку очень легко вновь выбить из сустава; ей это вбили в голову (и очень сурово) ещё тогда, в школе, после травмы на футбольном поле. Она сложила руки и закрыла глаза. И моментально её язык оказался в той дыре, где ещё до вчерашнего дня у неё был зуб. Но в её жизни теперь была худшая дыра.

— Эй, Неотмирасего, — произнесла она. — Это вновь я, и я вновь прошу помощи от Твоего святейшества. — Слеза выкатилась из-под одного, того, что было распухшим, века и побежала вниз по напухшей (не говоря уже о её цвете) щеке. — Есть ли там где-то рядом моя собака? Я просто спрашиваю, потому что очень по ней скучаю. Если она там, я надеюсь, ты дашь ей духовный эквивалент вкусной косточки. Она этого заслужила.

И вновь, и ещё текут её слезы, медленные и жгучие.

— Наверно, её там нет. Большинство больших религий полагает, что собаки не попадают на небеса, хотя некоторые секты (а также «Ридерз Дайджест» [304], как мне кажется) с этим не соглашаются.

Конечно, если нет никакого рая, этот вопрос был не актуальным, сама идея такого безрайного существования, такая безрайная космология была тем приютом, куда то, что осталось от её веры, полилось всё более и более свободно. Возможно, забвение; возможно, что-то хуже. Бескрайняя пустая равнина под белым небом, например место, где время всегда — никогда, направление всегда — никуда, и рядом с тобой никого. Другим словом, просто большая, безграничная Несусветность: для плохих копов, женщин-проповедниц, детей, которые случайно застрелились, и немецких овчарок, которые погибли, стараясь защитить своих хозяек. He-Бытие без определения понятий добра и зла. Обращение с молитвой к такой концепции отдавало чем-то театральным (если не откровенно богохульным), однако иногда это помогало.

— Но дело даже не в раю, — подытожила она. — Дело сейчас сводится к тому, чтобы попробовать вычислить, сколько моей вины в том, что случилось с Кловером. Я понимаю, что сама виновата — поддалась своей вспыльчивости. Вновь. Однако же моя религия учит, что эту вспыльчивость в меня вложил Ты, а каким образом я с ней справлюсь, это уже сугубо моё дело, однако мне очень не нравится эта идея. Не то, чтобы я её полностью отбрасывала, но она мне не нравится. Это мне напоминает то, как, обычно, сдаёшь машину в ремонт и механики всегда находят средство возложить на тебя вину за неполадки в ней. Ты много на ней ездила, ты мало на ней ездила, ты забыла отпустить ручной тормоз, ты забыла закрыть окна, и дождём намочило электропроводку. И что самое плохое, знаешь? Если нет Тебя там, Неотмирасего, я даже крохотной частички вины не могу возложить на Тебя. Что тогда мне остаётся? Проклятая, сука, генетика? — Она вздохнула. — Прости мне моё богохульство; почему бы Тебе не прикинуться, словно ничего не было? Так всегда делала моя мать. Тем временем у меня есть другой вопрос: что мне нужно делать сейчас? В нашем городе происходят ужасные вещи, я хотела бы как-то помочь, но не знаю, не могу решить, каким образом. Я чувствую себя глупой, слабой, взволнованной. Думаю, если бы я была кем-то из тех ветхозаветных анахоретов, сказала бы, что нуждаюсь в знаке. В данном случае даже знаки «УМЕНЬШИТЬ СКОРОСТЬ В ШКОЛЬНОЙ ЗОНЕ» или «ОПАСНЫЙ ПОВОРОТ» подошли бы.

В тот миг, как она проговаривала эти слова, приотворились и с громким треском захлопнулись входные двери. Пайпер оглянулась через плечо, почти веря, что увидит там ангела в полном обмундировании — с крыльями и в лучезарно белом хитоне. «Если он хочет со мной бороться, то должен сначала излечить мне руку» [305], - подумала она.

Пришёл не ангел, а Ромми Бэрпи. Перед рубашки выбился у него из брюк и свисал едва ли не до колен, и на лице у него была почти такая же прибитость, которую чувствовала в своей душе Пайпер. Он двинулся по центральному проходу, но заметил Пайпер и остановился, удивлённый, что увидел её здесь, не меньше, чем она его.

— О, да это ты, — произнёс он, но с тем его льюистоновским прононсом это прозвучало: та-то-ши. — Извините, я не знал, что вы здесь. Я тогда зайду позже.

— Нет, — остановила его она, тяжело привставая с колен, вновь с помощью одной, правой, руки. — Я здесь уже закончила.

— Вообще-то, я католик, — сообщил он («Не врёт», — подумала Пайпер). — Но в Милле нет католической церкви… о чём вам, конечно, известно, как проповеднице… Однако же, знаете, как вот говорят о первом-лучшем порту во время шторма. Я решил зайти, немного помолиться за Бренду. Мне всегда нравилась эта женщина. — Он потёр рукой щеку. Среди тишины пустой церкви звук шкрябания ладонью по щетине прозвучал очень громко. Волосы, по обыкновению сбитые в высокий кок а-ля Элвис, сейчас повисли у него на ушах. — Я её по-настоящему любил. Никогда не говорил ей об этом, и, думаю, она знала.

Пайпер смотрела на него с нарастающим ужасом. Она не покидала церковной усадьбы целый день и, хотя знала о том, что произошло в супермаркете (ей звонили по телефону несколько её прихожан), о Бренде не слышала ничего.

— Бренда? Что с ней случилось?

— Убили. И ещё других. Говорят, что это тот мальчик, Барби, сделал. Он арестован.

Пайпер хлопнула себя ладонью по губам и покачнулась. Ромми поспешил к ней и обнял за талию. Так они и стояли перед алтарём, словно мужчина и женщина, которые решили пожениться, когда вновь приотворились двери из вестибюля и вовнутрь вошли Джеки, Линда и Джулия.

— Хотя, возможно, это и не лучше место, — произнесла Джеки.

Говорила она негромко, но благодаря церковной акустике Пайпер с Ромео чудесно её услышали.

— Оставайтесь, — произнесла Пайпер. — Не идите, если дело о том, что произошло. Я не могу поверить, что мистер Барбара… по моему мнению, он не способен. Он вправил мне руку после вывиха. Очень деликатно это делал, — она на мгновение задумалась. — Удивительно деликатно, особенно принимая во внимание обстоятельства. Заходите, говорите, не стыдитесь меня.

— Есть люди, которые могут вправить вывихнутую руку и вместе с тем, они вполне способны на убийство, — заметила Линда, вертя при этом на пальце обручальное кольцо и закусив себе губу.

Джеки дотронулась до её запястья.

— Линда, мы же хотели об этом украдкой, помнишь?

— Поздно, — ответила Линда. — Они нас уже увидели с Джулией. Если она напишет статью, и они будут рассказывать, что видели нас вместе, вину всё равно припишут нам.

Пайпер не имела ни малейшего понятия, о чём говорит Линда, но общую суть она уловила. Она подняла правую руку и повела ей вокруг. — Вы в моей церкви, госпожа Эверетт, всё, что здесь сказано, здесь и остаётся.