Под куполом, стр. 131

— Он — как те олени, — сказала она. — Перед бедным мишкой не было реки, в которую он мог бы броситься, и он разбил себе голову о телефонный столб.

— Может, у него было бешенство, — заметил Бэнни тоненьким голосом.

Джо рассудил, что технически такая вероятность существует, но он в это не верил.

— Я думал о версии самоубийства, — ему ненавистна была дрожь в собственном голосе, но, вопреки всему, он никак не мог её унять. — Это делают и киты, и дельфины — выбрасываются на берег. Я видел по телевизору. А отец мне говорил, что и восьминоги такое делают.

— Что за речь, — предостерегла его Норри. — Осьминоги.

— Да какая разница. Отец говорил, что, когда их среда становится совсем загрязнённой, они отгрызают сами себе щупальца.

— Чувак, ты хочешь, чтобы я вновь вырыгал? — спросил Бэнни. Голос у него звучал жалостливо и утомлено.

— И, именно это сейчас мы видим здесь, загрязнение среды? — спросила Норри. — То есть окружающей среды?

Джо покосился глазом на желтоватое небо. Потом показал на юго-запад, где остался висеть после причинённой ракетным обстрелом пожара чёрный осадок, лишая небо цвета. Этот мазок выглядел на футов триста в высоту и тянулся где-то на милю в ширину. Может, и больше.

— Конечно, — согласилась она. — Но есть и кое-что другое. Разве нет?

Джо пожал плечами.

— Если нас ожидает внезапный порыв к самоубийству, то, может, нам лучше просто сейчас вернуться назад? — произнёс Бэнни. — У меня есть кое-что, ради чего следует ещё пожить. Я пока ещё не начал побеждать в «Боевом молоте» [300].

— Проверь счётчик на медведе, — сказала Норри.

Джо потянулся сенсорной трубкой к медвежьему трупу. Стрелка не опустилась, но и не поднялась.

Норри показала на восток. Прямо перед ними дорога выходила с густо поросшей черным дубом [301] полосы, от которой она когда-то и получила своё название. Выбравшись из этой дубравы, подумал Джо, они смогут увидеть на верху холма яблоневый сад.

— Давайте проедем дальше, пока, по крайней мере, не выедем из-под деревьев, — сказал он. — Замеряем оттуда, и, если уровень будет возрастать, сразу вернёмся в город и расскажем обо всём этом доктору Эверетту, или этому парню, Барби, или им обоим. Пусть решают, что дальше.

Бэнни посмотрел с сомнением в глазах.

— Ну, я не знаю…

— Если почувствуем что-то плохое, сразу же разворачиваемся и назад, — сказал Джо.

— Если мы способны помочь, мы должны это сделать, — сказала Норри. — Я предпочитаю выбраться из Милла раньше, чем ополоумею от клаустрофобии.

Она улыбнулась, показывая, что это только шутка, но голос у неё звучал далеко не шуточно, и Джо отнёсся к её словам серьёзно. Многие любили насмехаться с Милла, какой он крохотный — возможно, именно поэтому здесь была такой популярной эта песня Джеймса Макмертри — и городок действительно, в формальном смысле, был маленький. И в демографическом. Он смог припомнить у них лишь одну американку азиатского происхождения — Памелу Чен, которая иногда помогала Лиссе Джеймисон в библиотеке. А чёрных жителей, после того как семья Леверти переехала в Оберн, у них нет совсем. В городе не было «Макдоналдса», не говоря уже об «Старбакс» [302], и местный кинотеатр давно закрыт. Но до сих пор Милл всегда казался ему географически большим, богатым ещё неизведанными местами. Удивительно, как город вдруг уменьшился в его воображении, только он осознал, что они с мамой и отцом не могут больше сесть в машину и просто уехать в сторону Льюистона, купить у Йодера жареных устриц и мороженого. Конечно, ресурсов у них полно, но они же не вечные.

17

— Правильно, плач!

Голос долетал откуда-то издали, Барби старался пробиться в ту сторону, но тяжело было раскрыть пылающие глаза.

— О многом же ты ещё должен поплакать!

Голос, который сделал это заявление, звучал так, словно его хозяин и сам плачет. Знакомый откуда-то голос. Барби старался рассмотреть, но тяжёлые, распухшие веки его не слушались. Глаза под ними пульсировали в такт сердцебиению. Носовые пазухи были забиты так, что каждый глоток воздуха отдавался ему выстрелом в ушах.

— Зачем ты её убил? Зачем ты убил мой ребёнка?

«Какой-то сучий потрох прыснул мне в глаза газом. Дентон? Нет, Рендольф».

Барби был в состоянии раскрыть глаза, только приложив ладони себе к бровям и сдвинув их кверху. И увидел Энди Сендерса, тот стоял за решётчатыми дверями, и слезы катились ему по щекам. А что видел Сендерс? Мужчину в камере, а человек в камере всегда выглядит виноватым.

Сендерс вскрикнул:

— Она была для меня всем!

Позади него стоял Рендольф с расстроенным видом, он переминался, словно ученик на двадцатой минуте после того, как не получил разрешения на свою просьбу выйти в туалет. Барби не удивило то, что Рендольф позволил Сендерсу спустись сюда. Это не потому, что Сендерс первый выборный, а потому что Рендольф просто не в состоянии был сказать ему «нет».

— Хорошо, Энди, — произнёс Рендольф. — Достаточно уже. Вы хотели его увидеть, и я вам позволил, хотя это абсолютно против правил. Он закрыт крепко и надёжно и заплатит сполна за всё, что наделал. Итак, идём уже наверх, и я налью вам чашку…

Энди вдруг схватил Рендольфа за грудь форменной рубашки. Рендольф был выше Энди на четыре дюйма, но на его лице отразился испуг. Барби не мог его осуждать. Мир он видел сквозь красную пелену, но насколько сейчас обозлён Энди Сендерс — ему было достаточно ясно видно.

— Дай мне твой пистолет! Суд для него слишком лёгкий исход! Он всё равно выкрутится! Имеет друзей наверху, мне Джим говорил! Я хочу ему отомстить! Я заслуживаю мести! Давай мне свой пистолет!

Барби не верилось, что услужливость Рендольфа зайдёт так уж далеко, и он передаст своё оружие Энди, чтобы тот застрелил его прямо здесь, в камере, как какую-то крысу в водостоке, но полной уверенности у него не было; кроме трусливой льстивости, за всем этим могла прятаться и другая причина, которая побуждала Рендольфа привести сюда Сендерса, и привести его одного.

Барби был в состоянии подняться:

— Мистер Сендерс, — немного перечного газа попало ему в рот. Язык и горло распухли, голос неубедительно гундосил. — Я не убивал вашей дочери, сэр. Я никого не убивал. Если вы рассудите здраво, сами поймёте, что вашему приятелю Ренни просто нужен козел отпущения, а моя кандидатура годится лучше все…

Но Энди находился не в том состоянии, чтобы хоть что-то осознавать. Он уцепился в кобуру Рендольфа кобуру, стараясь вытянуть пистолет. Рендольф старался ему помешать.

В это мгновение на ступеньках появилась угловатая фигура, вопреки своим габаритам, Большой Джим спускался грациозной походкой.

— Энди! — гаркнул Большой Джим. — Энди, друг мой! Иди-ка сюда!

Он развёл руки. Энди перестал бороться за пистолет и бросился скорей к нему, словно заплаканное дитя папочке в объятия. И Большой Джим его приласкал.

— Я хочу пистолет, — канючил Энди, задрав своё зарёванное, все в соплях, лицо к лицу Большого Джима. — Дай мне пистолет, Джим! Сейчас! Прямо сейчас! Я хочу его застрелить за то, что он сделал! Это моё право как отца! Он убил мою девочку, мою кровиночку!

— Может, и не только её, — сказал Большой Джим. — Может, не только Энджи, Лестера и несчастную Бренду.

Словесный поток прекратился. Энди впялился в глыбу лица Большого Джима. Ошарашенный. Приворожённый.

— Возможно, также и твою жену. И Дюка. И Майру Эванс. И всех других.

— Но…

— Кто-то же виноват в том, что появился Купол, друг… или я не прав?

— Ко… — на большее Энди был не в состоянии, однако Большой Джим великодушно кивнул.

— И, как мне кажется, люди, которые это организовали, должны были иметь, по крайней мере, одного сообщника внутри. Того, кто будет помешивать заваренную ими кашу. А кто же лучше в помешивании каши, чем ресторанный повар? — Он положил руку на плечо Энди и повёл его к Рендольфу. На покрасневшее, распухшее лицо Барби Большой Джим взглянул, словно на какую-то разновидность насекомого. — Мы найдём доказательства. Несомненно. Он уже продемонстрировал, что ума у него недостаточно, чтобы скрывать собственные следы.