Под куполом, стр. 108

Ответом на это была тишина.

— Вы офицеры на испытательном сроке, — продолжил Большой Джим. — Если кто-то из вас имеет личное оружие, это ваше право как американцев. Но если я услышу, что кто-нибудь из вас стоял с оружием перед «Фуд-Сити», вооружённым общался с добропорядочными жителями нашего города, ваши дни в полиции сочтены.

— Абсолютно правильно, — поддержал Рендольф.

Большой Джим обвёл глазами Фрэнка, Картера, Мэла и Джорджию.

— Кто-то имеет с этим проблемы? Говорите.

Вид у них был безрадостный. Большой Джим и ожидал, что эта новость так на них подействует, но они ещё дёшево откупились. Тибодо, проверяя свои пальцы, сгибал их и разгибал.

— А если оружие незаряженное? — спросил Фрэнк. — Если пистолеты будут при нас, ну знаете, просто для осторожности?

Большой Джим по-учительски поднял палец.

— Фрэнки, я скажу вам то, что говорил мне мой отец: нет такой вещи, как незаряженный пистолет или ружье. У нас добропорядочный город. Наши люди будут вести себя пристойно, я в этом убеждён. Если они изменятся, тогда изменимся и мы. Понятно?

— Да, сэр, мистер Ренни, — невесело ответил Фрэнк.

Большому Джиму это и было нужно

Он встал. Но вместо того, чтобы отпустить их, он протянул к ним руки. Он видел их нетерпение и кивнул, так же улыбаясь.

— А теперь. Завтра будет новый большой день, а мы желаем, чтобы ни один из наших дней не прошёл без молитвы. Итак, беритесь.

Они взялись за его руки. Большой Джим закрыл глаза и наклонил голову.

— Боже правый…

Это заняло непродолжительное время.

3

За несколько минут до полночи Барби поднялся по ступенькам в своё помещение; плечи у него были налиты усталостью, единственное, чего он сейчас хотел в этом мире, это шесть часов забвения, перед тем как вскочить от звонка будильника и вновь идти в «Розу- Шиповник» готовить завтрак.

Усталость покинула его, как только он включил свет — электричество в доме, благодаря генератору Энди Сендерса, ещё было.

Здесь кто-то побывал.

Признак был таким мизерным, что сначала он его не осознал. Он закрыл глаза, потом вновь открыл и позволил им свободно блуждать по комбинированной гостиной/кухоньке, стараясь вобрать ими все. Книжки, которые он собирался оставить, не передвигали на полке; стулья стояли, где и стояли; один под торшером, второй возле единственного в комнате окна с импозантным видом на задний переулок; кофейная чашка и тарелка для тостов в сушилке возле крохотной раковины.

И вдруг до него дошло, как это по обыкновению и бывает, если сильно не давить. Ковёр. Который он мысленно называл «не Линси» [260].

Приблизительно футов пять длиной и два в ширину. «Не Линси» имел ритмичный рисунок из синих, красных, белых и коричневых ромбов. Он купил его в Багдаде, но иракский полисмен, которому он доверял, заверил его, что ковёр этот курдской работы.

«Очень старый, очень красивый, — говорил тот полисмен. Его звали Абд-Аль-Халик Гассан. Хороший служака. — Похожий на турецкие, но нет-нет-нет, — широкая улыбка, белые зубы; через неделю после того дня на базаре мозг из головы Абд-Аль-Халика Гассана выбила пуля какого-то снайпера. — Но нет, это не турецкие курды, это иракцы!»

Продавец ковров был в жёлтой майке с надписью НЕ СТРЕЛЯЙТЕ В МЕНЯ, Я ВСЕГО ЛИШЬ ПИАНИСТ [261]. Латиф его слушал, кивал. Они засмеялись вместе. Тогда торговец подёргал рукой, даже удивительно стало, в сугубо американском жесте «дрочить» и они расхохотались ещё громче.

— О чём это вы? — спросил Барби.

— Он говорит, пять таких ковёр купил себе один американский сенатор Линси Греем. Пять ковёр за пятьсот доллар. Пятьсот денежная наличность, для пресса. Больше втайне. Но все ковёр сенатора фальшивые. Только этот настоящий. Это я, Латиф Гассан, говорю тебе, Барби. Не Линси Греем ковёр.

Латиф поднял ладонь, и Барби стукнул по ней своей пятернёй. Хороший тогда был день. Знойный, но хороший. Он купил этот ковёр за двести американских долларов и DVD-плеер фирмы «Коби» [262] на все форматы. «Не Линси» был его единственным сувениром из Ирака, и он не ступал на него ногой, никогда. Всегда его обходил. Оставляя Милл, он думал его оставить здесь — в глубине души он считал это способом оставить, наконец, позади Ирак со всем своим тамошним опытом. Куда направляешься, там ты и есть. Самая главная во все века дзенская истина.

Он на него не наступал, был суеверен, что касается этого, всегда ходил вокруг, словно, наступив, мог включить какой-то компьютер в Вашингтоне и вновь оказаться в Багдаде или проклятой Фаллудже. Но кто-то наступал на ковёр, это было видно. «Не Линси» теперь имел морщинки. И был немного сдвинутым. Он лежал строго прямо, когда Барби ушёл из дома сегодня утром — тысячу лет тому назад.

Барби зашёл в спальню. Покрывало смотрелось идеально ровным, как всегда, но чувство, что кто-то здесь побывал, только усилилось. Не застарелым ли потом здесь пахнет? Или это чьи-то психические вибрации? Барби не знал и не переживал за это. Он подошёл к комоду, извлёк верхний ящик и увидел, что его самые протёртые джинсы, которые лежали сверху кучи, теперь оказались внизу. А шорты-хаки, которые он положил молнией вверх, теперь лежат молнией вниз.

Он тут же перешёл ко второй ящику, к носкам. Хватило пяти секунд, чтобы удостовериться, что пропали его личные жетоны, и это его не удивило. Нет, он абсолютно не был этому удивлён.

Он схватил свой дешёвый телефон, который хотел тоже навсегда оставить здесь, и вернулся в гостиную. Общий телефонный справочник Таркера-Честера лежал на столике рядом с дверями, книжечка такая тоненькая, чуть ли не брошюрка. Поискал нужный ему номер, не очень надеясь на то, что он там найдётся. Шефы полиции не имеют привычки делать достоянием гласности свои домашние номера.

А впрочем, кажется, в маленьких городках они это делают. По крайней мере, этот шеф повёл себя так, хотя справочник не открывал о нём всей правды: Г. и Б. Перкинс, Морин-Стрит № 28. Хоть уже перевалило за полночь, Барби не колебался и сразу набрал номер. Он не мог позволить себе ожидания. Потому что подозревал, что у него крайне мало времени.

4

Звонил телефон; конечно, это Гови звонит сказать, что будет поздно, чтобы она заперла двери и ложилась спать…

И тогда до неё дошло — словно неприятные дары из отравляющей коробки, на неё вновь просыпалось осознание того, что Гови умер. Она не знала, кто бы это мог ей звонить по телефону в… — она посмотрела на свои ручные часы — в двенадцать двадцать по полуночи, но это уже не Гови.

Садясь, она вздрогнула и потёрла шею, проклиная себя за то, что заснула на диванчике, а также проклиная того, кто звонит в такую безбожную пору, и вместе с тем освежила в памяти своё нынешнее странное, особое состояние.

Потом она подумала, что для такого позднего звонка может быть только одна причина: Купол или сам исчез, или его пробили. Она довольно сильно ударилась ногой о кофейный столик так, что листы распечаток встряхнулись, прохромала к телефону рядом с креслом Гови (как же ей больно смотреть на это пустое кресло) и схватила телефонную трубку.

— Что? Что?

— Это Дейл Барбара.

— Барби! Его проломили? Купол пробили?

— Нет. Хотелось бы мне звонить вам с такой новостью, но нет.

— Тогда зачем? Уже почти полпервого!

— Вы говорили, что ваш муж вёл следствие в отношении Джима Ренни.

Бренда старалась уловить смысл сказанного им. Она взялась рукой за шею, потрогала то место, которое ей напоследок погладил Гови.

— Он вёл, но я вам говорила, он не имел абсолютных…

— Я помню, что вы мне говорили, — заверил её Барби. — Вы должны выслушать меня, Бренда. Можете? Вы проснулись?

— Конечно, теперь уже да.