Собрание сочинений в 10 томах. Том 8, стр. 94
Через несколько минут пришла Розамунда, и, когда она откинула покрывало, братья увидели ее бледное и печальное лицо. Она поклонилась Салах ад-Дину и братьям, которым не позволили пожать ее руку.
— Привет вам, дядя, — поклонилась молодая девушка султану, — и вам, мои двоюродные братья, привет. Что вам угодно от меня?
Салах ад-Дин знаком предложил ей сесть и попросил Годвина объяснить, в чем дело. Тот повиновался и в заключение спросил:
— Чего желаете вы, Розамунда? Должны ли мы остаться пленниками, или вы велите нам сражаться вместе с франками во время будущей великой войны?
Розамунда посмотрела на них, потом сама задала вопрос:
— Кому вы присягали раньше — вашему Господу или вашей даме? Я окончила.
— Такого ответа мы и ждали от вас, — воскликнул Годвин, Вульф только кивнул головой и обратился к Салах ад-Дину:
— Султан, мы просим у вас пропускную грамоту до Иерусалима и оставляем нашу родственницу на ваше попечение, полагаясь на данное вами слово не принуждать ее переменить религию и защищать от всякой опасности.
— Вам будет дан пропуск, — заверил Салах ад-Дин, — и мое дружеское расположение пойдет за вами. Если бы вы поступили иначе, я был бы о вас худшего мнения. Ну, с этих пор мы в глазах людей — враги, я буду стараться убить вас, а вы — меня. Что же касается моей племянницы, не бойтесь. Я исполню данное обещание. Проститесь же с ней, потому что вы никогда больше не увидите ее.
— Кто вложил такие слова в ваши уста, султан? — удивился Годвин. — Разве вам дано читать будущее? Разве вам ведомы постановления Божий?
— Я хотел сказать, — пояснил султан, — что вы не увидитесь с ней, если мне удастся разделить вас. Можете ли вы жаловаться на это, раз оба отказались жениться на ней?
Розамунда в изумлении подняла глаза, а Вульф произнес:
— Объясните ей все, султан. Скажите, что ей предложили бы выйти замуж за того из нас, который преклонил бы колена перед Магометом, и дали бы возможность сделаться главой его гарема; я думаю, теперь она не будет порицать нас.
— Никогда на свете я не сказала бы ни слова давшему другой ответ, — подтвердила Розамунда, а Салах ад-Дин нахмурился. — О, дядя, — продолжала она, — вы были добры и высоко подняли меня, но я не стремлюсь к величию: ваши обычаи чужды мне, и я не следую вашей религии. Отпустите меня, молю вас, поручите меня двум моим родственникам…
— Этого не будет, племянница, — прервал Салах ад-Дин. — Я горячо люблю вас, но, даже зная, что вы умрете, оставаясь здесь, я не отпустил бы вас, так как сновидение раскрыло мне, что от вас зависит сохранение многих тысяч жизней. Что же значат ваша жизнь, жизни этих рыцарей или даже моя собственная в сравнении со спасением тысяч людей? Все, что в моей власти, — у ваших ног, но вы останетесь здесь, пока не исполнится мой сон, и, — посмотрел он на братьев, — смерть будет уделом того, кто украдет вас у меня.
— Значит, когда исполнится ваш сон, я стану свободной? — спросила Розамунда.
— Да, — ответил султан, — свободной, если только не попытаетесь бежать.
— Вы слышали постановление султана, двоюродные братья, и вы, принц Хасан? Запомните его. О, я молюсь, чтобы не лживый дух прислал вам, дядя, этот сон. Только как могу я принести мир? Ведь до сих пор я вызывала только кровопролитие. Теперь уйдите, братья, но оставьте мне Масуду, у которой нет других друзей. Идите, я вас люблю и благословляю. Да благословят вас Иисус и все Его святые и да сохранят в час битвы.
Розамунда закрыла лицо покрывалом, чтобы скрыть слезы. Годвин и Вульф преклонили перед ней колени и на прощанье поцеловали ее руку. Султан не остановил их. Когда же она ушла и братья также, он обернулся к эмиру Хасану и великому мулле, все время сидевшему молча:
— Скажите же мне, ты, мудрый, и ты, Хасан, — которого из двух любит эта девушка? Скажи, Хасан, ты хорошо знаешь ее.
Но Хасан отрицательно покачал головой.
— Одного или другого, а может быть, ни одного, не знаю, — прошептал он, — ее чувства скрыты от меня.
Тогда Салах ад-Дин с тем же вопросом еще раз обратился к мулле, хитрому молчаливому человеку.
— Когда оба неверные будут на краю смерти (что, я надеюсь, случится), мы, может быть, узнаем ее ответ, но не раньше, — произнес мулла, и султан запомнил его слова.
На следующее утро Розамунда, узнавшая, что д'Арси поедут мимо ее дворца, подошла к одному из окон и действительно увидела их. Они были во всех доспехах и сидели на своих великолепных лошадях, за ними двигалась свита мамелюков, темнолицых людей в тюрбанах, и солнечный свет играл на их кольчугах. Рыцари на мгновение остановились против ее дома и, зная, что Розамунда смотрит на них, хотя и не видя ее, обнажили мечи и подняли их в виде салюта. Потом, снова вложив громадные лезвия в ножны, молчаливо двинулись дальше и скоро исчезли из виду. Розамунда не надеялась когда-нибудь встретиться с ними, зная, что если даже война окончится благоприятно для христиан, ее увезут куда-нибудь далеко, где Годвин и Вульф не найдут ее. Знала она также, что из Дамаска ей бежать нельзя, что хотя Салах ад-Дин любил братьев, как он любил все честное и высокое, он не принял бы их дружески.
Они уехали навсегда, звук копыт их лошадей замер в отдалении. Она осталась одинока и боялась за них, в особенности за одного… Если он не вернется, во что превратится ее жизнь, несмотря на богатство, которым ее окружал Салах ад-Дин? И, склонив голову, Розамунда заплакала. Вдруг подле себя она услышала стон, обернулась и увидела, что Масуда тоже плачет.
— О чем вы плачете? — спросила она.
— Служанка должна подражать своей госпоже, — ответила Масуда с жестким смехом. — Но о чем плачете вы, госпожа? Вам, по крайней мере, на любовь отвечают любовью, и, что бы ни случилось, этого никто не отнимет у вас. Это ведь меня ценят меньше, чем хорошего коня или верную собаку.
Их глаза встретились, и в голове Розамунды вдруг промелькнула ужасная мысль. Между ними стоял стол с инкрустацией из слоновой кости и перламутра, покрытый пылью, поднявшейся на улице и проникавшей в комнату через окно. Масуда наклонилась над ним и указательным пальцем вывела одну арабскую букву, потом ладонью стерла пыль. Грудь Розамунды раза два высоко поднялась, потом успокоилась.
— Почему же вы, свободная, не поехали за ним? — задала Розамунда вопрос.
— Потому, что он желал, чтобы я осталась здесь и охраняла девушку, которую он любит. И я до смерти буду охранять вас.
Масуда говорила медленно, ее слова падали, как тяжелые капли крови из смертельной раны, потом она будто надломилась и упала в объятия Розамунды…
VI. Вульф расплачивается за отравленное вино
Прошло много дней с тех пор, как братья простились с Розамундой. В одну жаркую июльскую ночь они сидели на своих лошадях, и лунный свет блистал на их кольчугах. Неподвижны, как статуи, были рыцари, с высокой скалистой вершины они смотрели на серую сухую долину, которая простирается от Назарета до начала гор и расположенной у их подножия Тивериады на берегу моря Галилейского. У ног д'Арси раскинулся большой франкский лагерь, который они охраняли как часовые. Тысяча триста рыцарей, двадцать тысяч пеших солдат и орды туземцев, вооруженных сарацинским оружием, ждали приказаний. На расстоянии двух миль к юго-востоку от лагеря белели дома Назарета, святого города, где тридцать лет жил Спаситель мира.
Завтра, по слухам, войска должны двинуться через пустынную равнину и дать сражение Салах ад-Дину, который со своими силами стоял близ Хаттина, выше Тивериады. Годвин и Вульф понимали, что безумно вступать в бой, они видели силы сарацин и недавно ехали по этой безводной пустыне под летним солнцем. Но смели ли они, двое бродячих рыцарей без свиты, возвысить голоса, противореча властителям страны, привыкшим к войнам в пустыне? Однако сердце Годвина смущалось.
— Я поеду караулить там, а ты оставайся здесь, — сказал он Вульфу и отъехал ярдов на шестьдесят, на выступ горы, обращенной к северу. Тут он не мог видеть ни лагеря, ни Вульфа, ни одного живого существа. Годвин сошел с седла и, приказав стоять своему коню, который слушался его, как собака, сделал несколько шагов к утесу; преклонив колени, он стал молиться от всего своего чистого сердца.