Державы верные сыны, стр. 47

– Ждать некогда, мсье. Я не убью вас при одном условии. Вы собственноручно напишите согласие быть нашим агентом и перечислите всех, кто враждебен нам во Франции. Кто выдал нас. Ждать некогда. Да или нет? – выкрикнул подлинный пан Ярошевский, выше вскидывая пистолет и показывая, что готов выстрелить.

В этот момент дверь с силой открылась, выбитая тяжелым ударом Ядвиги, и она с подлокотником в руках вылетела на середину комнаты.

– Ай да пани! Вы готовы ради русского кресла ломать? – с издевкой заметил Манульский.

Вид Ядвиги был крайне возбужденный. В глазах ее таилась безрассудная решимость. Лицо пылало гневом. Но, как ни странно, – красота этой женщины странно завораживала даже в эту минуту…

Вдруг Ядвига кошкой метнулась вперед, заслоняя Зорича, крикнула:

– Нех пан утека! [49]

Грянул выстрел, зазвенело разбитое оконное стекло, – реакция Ярошевского была безотчетно мгновенной. Он растерянно вскрикнул. Александр, метнувшись к входной двери, заметил, как обмякло упругое женское тело, как бесчувственно завалилась голова Ядвиги. На выстрел влетели «пираты»! Драка была скоротечной. Связанные поляки остались под присмотром одного из матросов, а второй бросился разыскивать лодку, чтобы доставить «пьяных господ, находящихся в беспамятстве» на русское судно, вставшее вблизи бухты…

Зорич бежал, держа раненую на руках, к дому доктора, указанному на карнавальной улице. Ядвига не приходила в сознание, хотя кровотечение ослабло после того, как перевязал ее, разорвав плащ. Он бежал среди всеобщей радости и проказ, среди яркого мишурного блеска, хмельного многолюдства, ничего этого не замечая. Спешил, моля Бога, спасти женщину, благодаря которой сам остался жив. Так истово он давно не обращался к Спасителю, потеря человека не представлялась ему такой нелепой, хотя он немало знал об этой польке, воспринимаемой заговорщицей. Теперь уже как о свершенном думалось о поимке злоумышленников. Обоих панов доставят на корабль главнокомандующего, и суд будет суров…

Доктор, вовсе не похожий на комедийного персонажа, достаточно молодой и хваткий болонец (его выдавал диалект), узнав, что произошло, обследовал раненую и провел операцию. Ядвиге повезло: пуля прошла навылет, не задев крупные сосуды. В сознание, как заверил эскулап, мадам вернется через несколько часов. К тому же, получив денег больше, чем потребовал, он угодливо предложил мсье Вержену оставить пациентку до выздоровления у себя, под присмотром помощницы.

Ночью, при свече, Ядвига открыла глаза и по-польски попросила пить. Зорич, помня запрет доктора, только смочил ей из ложки губы. Со страхом и удивлением посмотрела страдающая на лицо Александра, склонившееся над ней.

– Кто вы есть?

– Ваш друг.

– А-а… Пан шпион? – узнав, с огорчением произнесла полька.

– Нет, пан друг.

– Я натворила лиха… Что с Яцеком и Тадеушем?

– Они в очень надежном месте.

– Я так не хотела ехать сюда. Нет ничего унизительней, чем развлекать публику, случайный сброд… Они заставили, чтобы отомстила за погибшего мужа… И вот что… Лишилась из-за вас рассудка!

– Вы спасли мне жизнь. Почему?

– Не ведаю. Может, на миг вспомнился муж… Вас ведь тоже любят…

– Я повстречал вас. И прошлое уже не имеет значения.

Пальцы Ядвиги зашевелились, она слабо приподняла руку и погладила его ладонь, протянутую навстречу…

15

С церковной колокольни целую ночь разносился набат. Все, собравшиеся в Наурской, с тревогой ожидали начала вражеского приступа. Спали только малые дети, а старики и взрослые, даже подростки готовились к отражению крымских злотворцев. Напоминанием о них было зарево догорающих казачьих станиц и удушливый запах пожарищ, поднятый ветром.

И наступило утро 11 июня, праздник православный, день памяти святых апостолов Варфоломея и Варнавы!

Наперекор всем опасностям, казачки оделись к заутрене в лучшие наряды. Казаки молились в цепи, не спуская глаз с окрестных полей и дубовых лесов вдоль Терека. Около семи утра один из вернувшихся разведчиков доложил, что полчище османов двинулось к станице.

Ремезов со своими казаками находился на валу возведенного редута. Уже припекало солнце, предвещая зной и безветрие. Сквозь голоса, крики, грохот телег улавливался ровный шум Терека, полноводный от выпавших в горах дождей. За ним начиналась вражья сторона, чужеземный край. Он простирался к горам, а потом и за горы, и еще невесть до каких рубежей. А здесь, на левобережье, стояла казачья станица, никому не причиняя вреда, только сама подвергающаяся нападению. И Леонтий четко осознал, что он – воин казачьего полка, войска российского. Вместе с казаками сражался, чтобы страна родная крепла и обретала славу. Рассуждения путались, прерывались. И Леонтий, с досадой понимая свою малограмотность, дал зарок, что возмется за книги, как только возвратится в полк. А что непонятно, будет разузнавать у офицеров…

– Иду-ут! – всполошенно пронесся над редутом зычный крик.

Леонтий, с застучавшим сердцем, встал к бойнице, стараясь разглядеть тех, кто стремился к станице. Но с того места, где находился, ничего пока не было видно. Между тем это магическое слово «иду-у-ут!» будто ветром раздуло по городку. Из церкви высыпали прихожане, бабы стали собираться возле оборонительного вала, о чем-то оживленно советуясь.

Наконец, из-за рощицы на холме стремительно вынеслась кабардинская конница, за ней – крымчаки. Вооружены они были, как обычно, саблями, луками, копьями, но Леонтий заметил, что во вражеском войске добавилось ружейников. За крымчаками предстали в пестрых одеяниях ногайские отряды, вдогон им рысили, также выделяясь своей формой, некрасовские казаки. И войску этому не было, не было конца!

– Знакомые наши – воскликнул Плёткин, беря в руки ружье. – Крымчаки в лисьих шапках, а командиры их в горностаевых. А в папахах – горцы! Сурьезная комиссия!

– Это почище, чем Емелька Пугач, – пробасил бородач в черном чекмене. – Был он у нас здеся два года тому. Мы и ведать не ведали, что он есть за злодей.

– Дурни были, энто ты верно, – подхватил вертлявый малый, со шрамом от сабли на щеке. – У него, архаровца, губы и зубы говорят. Учинили мы сход трех станиц, собрали в складчину двадцать целковых и отправили его к императрице, чтоб подал от нас ходатайство в Военную коллегию. Как есть мы донские казаки, переселенные на Терек, то почему жалованье положили нам меньше, чем тутошним терцам? А он сгинул с деньгами, и бунт окаянный поднял…

– Отставить разговоры! – скомандовал есаул Базиков, в наклонку пробегая вдоль вала. – Стрелять по команде!

Вражеское полчище с гиканьем и ревом приближалось к станице! Сквозь нарастающий гул тысяч копыт, от которого содрогалась земля, пробивались одичалые вопли: «Ай-ай-да! Ай-ай-дасы!» и какой-то кликушеский устрашающий визг. Под солнцем отблёскивали высоко вознесенные сабли!

Полковник Савельев, глядя в «першпективную трубу», отдавал приказания, которые передавались есаулами по цепи. Горские рыцари, в шлемах и кольчужках, уже были на расстоянии выстрела. Но Савельев медлил и дал команду «пли», когда конники замешкались уже у самого рва. Грохот пушек и ружейная пальба оглушили! Клубы сизого порохового дыма окутали вал и пространство перед ним. И через минуту в поредевшей заволоке стали видны поверженные всадники и их лошади.

Но картечный ливень штурмующих не остановил! Гонимые калгой, они пытались преодолевать ров, уставленный рогатинами, и попадали под прицелы казачьих ружей и пищалей. Ремезову пистолеты заряжал молодой казачок. Леонтий бил из каменной бойницы, которую и враги держали на примете. Трижды с шелестящим шумом пронеслись над его головой стрелы, ружейная пуля насквозь прошила верх казачьей шапки. Не отставали от него и подчиненные, паля из ружей.

Напор крымчаков со всех сторон нарастал, тысячи татарских и горских ратников лезли на вал, добираясь кое-где до рукопашной. Численно они превосходили казаков во много раз, а владели холодным оружием ничуть не хуже. Открытое столкновение не сулило защитникам выгод!