Черный передел, стр. 53

При всем при этом служба шла на… древнееврейском языке. Естественно, простые караимы его не знали. Они только распевали псалмы вслед за газаном – священником в белом халате с воротом, расшитым золотыми нитями, и в головном уборе, наподобие чалмы. По просьбе Вирковича газан соборной кенасы разрешил чужестранцам присутствовать на праздничном субботнем богослужении. Им отвели места у двери, напротив амвона. Там, на скамьях, обитых войлоком и кожей, сидели дряхлые старики, уже не способные выстоять службу на коленях и молиться, а также – люди, скорбящие об умерших недавно родственниках.

Аржанова терпеливо слушала протяжные напевы. После молитвы Виркович обещал показать ей свою коллекцию старинных книг и манускриптов. Они хранились в соборной кенасе. Он с гордостью говорил русской путешественнице, что в молодости побывал в Персии, Аравии и Турции и собрал около ста раритетов на арабском, тюркском и древнееврейском языках, которые сам знал отлично.

Когда кенаса, наконец, опустела, почтенный старец открыл резную дверцу бокового шкафа и весьма торжественно извлек на свет не книгу, как ожидала Анастасия, а деревянный цилиндр размером не менее сорока сантиметров в длину и сантиметров пятнадцати в диаметре. Он повернул задвижку где-то сбоку, и цилиндр распался на две равные половины, напоминая чем-то грецкий орех. В нем лежала рукопись, намотанная на два штыря, исполненная старинным куфическим, то есть «квадратным» письмом на плотной пергаментной бумаге.

– Что это? – спросила молодая женщина.

– «Книга светил». В X веке ее составил Абу-Юсуф Якуб аль-Киркисани, последователь нашего вероучителя Анана бен Давида…

Чтобы прочитать целиком столбец из рукописи, Аржанова чуть отвернула бумажную ленту с правого штыря, расправила ее и повела пальцем по строчкам справа налево, читая по-тюркски медленно и громко:

«… вы вкусили, что благ Господь.
Приступя к нему, камню живому,
человеками отверженному, но Богом
избранному, драгоценному, и сами будьте,
как живые камни, устраивайте из себя
дом духовный и священство святое,
дабы приносить духовные жертвы,
благоприятные Богу, следуя заповедям
Иисуса Христа, безгрешного сына Божьего…»

Тут Анастасия остановилась и посмотрела на Вирковича. Обитатели крепости Чуфут-кале удивляли ее все больше. Найти имя Христа и хвалебный отзыв о Нем в манускрипте, написанном на тюркском языке и, возможно, действительно в X веке, – это ли не загадка для досужего путешественника?

– Безусловно, Киркисани хорошо знал Евангелие, – сказал ей седобородый старец.

– Вы тоже его знаете?

– Мы, крымские караимы, священной книгой почитаем Тору.

– Как интересно! – восхитилась Анастасия совершенно искренне…

Нет, не скоро вышли они из соборной кинасы. Вдохновленный ее словами, Авраам Виркович одну за другой доставал с полки свои сокровища. Он открывал цилиндрические деревянные футляры и прокручивал в них бумажные ленты, испещренные древнееврейскими буквами. Он листал ломкие страницы фолиантов, переплетенных в коричневую кожу, читал ей отрывки на арабском языке и комментировал их, переходя на тюркско-татарский. Книги и рукописи, в основном, повествовали о религиозных исканиях, о царствах и народах, исчезнувших с лица Земли.

Мало кто из обитателей «Старого» и «Нового города» хотел слушать речи любителя древностей. Соплеменники Вирковича ценили простые, обыденные знания, которые помогали им культивировать фруктовые сады и виноградники, ухаживать за домашним скотом, обрабатывать кожу, изготовлять на продажу сыр и масло. О прошлом они задумывались, когда хоронили своих близких на священном кладбище «Балта тиймэз», а о будущем – когда платили хану налоги, постоянно возраставшие.

Как истинный философ, Авраам Виркович был одинок, пользовался репутацией человека странного, хотя и обеспеченного. Состояние, нажитое его дедом и отцом посредством успешной виноторговли, позволяло ему жить, не заботясь ни о чем, и иметь в «Новом городе» усадьбу, не меньше, чем у Аджи-аги Бобовича. Именно туда он и пригласил Аржанову на традиционный субботний караимский обед.

Под аркадой у соборной кенасы уже не было никого из прихожан. На скамье сидел лишь князь Мещерский. Он ждал Анастасию. В двух словах она объяснила адъютанту светлейшего ситуацию и сказала, что, по-видимому, приглашение Вирковича надо принять.

– Они открыли и Малые, и Большие ворота, – ответил молодой офицер. – По улицам крепости сейчас шатается немало праздного люда. Сдается мне, далеко не все они – здешние жители…

– Суббота. Караимы отмечают свой выходной.

– На всякий случай я объявил боевую готовность. Люди вооружены и несут караул на отведенных им местах.

– Правильно! – одобрила она.

– Вот ваши «Тузик» и «Мурзик», – Мещерский из-за спины достал дамскую сумочку, сшитую из гобеленовой материи, – Николай почистил их, проверил и зарядил.

– Ура! Верные друзья снова со мной! – пошутила Аржанова и прижала сумочку к боку, локтем ощутив изогнутую рукоять, взведенный вверх курок с кремнем и шестигранный ствол одного из них.

Обед для гостей сервировали не в доме, а во дворе, в деревянной беседке. Там лежал ковер и подушки, в центре стоял низенький столик. На нем размещалось очень большое медное блюдо, уставленное тарелками, мисками, пиалами, узкогорлыми кувшинами. Мясо во всех видах – вяленое, сушеное, жареное, вареное – являлось главным действующим лицом на этом празднике чревоугодия.

Виркович настойчиво советовал гостям отведать «къой айакълары» – бараньи ножки. Их готовили в Крыму только караимы по старинному кочевническому рецепту. Ножки ягнят чистили, тщательно мыли, натирали специями, сушили в тени и потом вялили на ветру, что дует на горном плато постоянно. Мясо получается мягким, нежным. С ним отлично идет и буза, и «ракы» – виноградная водка.

Пропустив по стаканчику вышеназванного напитка, все развеселились. Виркович, управляя трапезой на манер опытного тамады, рассказывал разные смешные истории из караимского фольклора.

Вовсе не аскетами, не религиозными фанатиками, нетерпимыми к чужой вере, выступали в них караимы. Наоборот, они любили вкусно поесть, хорошо выпить, выкурить трубку доброго табаку, сыграть на деньги в карты и в кости. Они по-настоящему ценили крепкую мужскую дружбу и пылкую женскую любовь, хотели быть в мире со всеми и в полной мере наслаждаться жизнью, срок которой так мал…

В разгар пиршества скрипнула калитка. Пригнувшись под низкой ее аркой, во двор вступил сержант Чернозуб, одетый в чалму и восточный кафтан.

– Так шо дозвольте доложить, ваше благородие! – обратился он к секунд-ротмистру и по-кирасирски четко приложил руку к чалме. – Зараз на шляхе у Иосафатовой долине наблюдается отряд всадников из двадцати чоловик. Идуть до крепости. Уси воны у чорних черкеськах…

Авраам Виркович ничего не понял, но реакция гостей заставила его прервать на полуслове очередной анекдот. Аржанова и князь Мещерский вскочили на ноги и схватились за свои портупеи с саблями, отстегнутые и лежавшие рядом. Курская дворянка повернулась к старцу и спросила, распространяется ли та глубокая любовь к ближнему, которую проповедует религия караимов, на них, усталых пришельцев из северной страны. Виркович ошеломленно кивнул.

– Тогда немедленно прикажите закрыть все крепостные ворота, – сказала она. – Остальное мы берем на себя.

Глава двенадцатая

Встречный бой

Другое дело, что с просьбой обратилась Анастасия, как говорится, не по адресу. Но это выяснилось позже.

Едва Аржанова и Мещерский застегнули портупеи на поясе и вместе с Чернозубом зашагали к калитке, как створка ее с грохотом распахнулись. Пять человек, мешая друг другу, пожелали одновременно протиснуться через узкий проход во двор с диким воплем: