Зачарованный книжник, стр. 42
Грегори с привычной наблюдательностью заметил эти изменения.
— Вы выглядите уставшей, мадемуазель, — произнес он. — Должно быть, сказываются ужасы последних дней. Давайте спешимся и разобьем лагерь на ночь.
— Я… я могла бы проехать еще немного, — неуверенно сказала Перегрина. — Попробуем протянуть хотя бы до сумерек.
— Не стоит, — возразил Грегори. — В конце концов, у нет нужды так спешить. Давайте устроим привал здесь, у ручья.
— Как… как пожелаете, сэр, — в голосе девушки явственно слышалось облегчение.
Они спешились и привязали лошадей к кустарнику.
Грегори снял седла и уздечки" уверился, что путы обеспечивают хорошее пастбище для лошадей, и занялся костром. Скоро его походный котелок уже кипел на огне.
— Мы не должны задерживаться надолго, — слабым голосом протестовала Перегрина. — Я ни в коей мере не хочу задерживать вас.
— У меня достаточно времени, — уверил ее Грегори. — Я направляюсь в Раннимид, а такой большой город никуда не денется за время нашего пути. Ваша же цель — ближайший город, где вам будет обеспечено убежище. Не думаю, что у него больше шансов затеряться, чем у королевского замка.
— Это правда, — Перегрина говорила сдержанно, но он чувствовал, как в ней снова поднимается печаль.
Вот уже упала первая слезинка, и Грегори завладел рукой девушки, придумывая слова утешения.
— Не стоит горевать, мадемуазель, — уговаривал он. — Ведь со старой жизнью покончено, впереди вас ждет новая — более светлая и хорошая!
— Если б только это было правдой, — голос Перегрины прерывался слезами.
— Не сомневайтесь, — уверил Грегори, накрывая ее руку своими. — Вы молоды и прекрасны, у вас впереди долгие счастливые годы. Кто знает, какие радости ожидают вас в будущем. Возможно, вас ждут не дождутся в каком-нибудь теплом, дружелюбном городке. Может, молодой красавец-купец мечтает встретить вас и влюбиться с первого взгляда!
— Или, может быть, меня ждет холодная, бесчувственная деревня, где все будут презирать несчастную падшую женщину, — слезы уже вовсю катились по ее щекам.
— Да что вы!
Перегрина в отчаянии покачала головой.
— Кто же захочет взять распутницу в жены, сэр? — горько спросила она. — Передо мной только два пути в жизни. Первый — путь обмана, если мне удастся убедить какого-нибудь бесстрашного юношу, что я — все же девственница, пусть только в душе. Второй же, простейший, — путь блудницы, и он сулит мне в конце горькое, одинокое существование отшельницы в лесу.
— О, нет! Ни в коем случае! — вскричал Грегори. — На свете много найдется мужчин, которые отнесутся с пониманием к обманутой женщине, — ведь многие из них в свое время были такими же обманщиками.
— Уж у них-то соблазненная женщина не вызовет ничего, кроме презрения, — с горечью возразила Перегрина, и судорожные рыдания заглушили ее слова.
Грегори заключил девушку в объятия, прижав к груди.
— Ах, милая мадемуазель! Не все мужчины такие грязные животные! Ведь есть и такие, что сами перенесли трагедию. Они были влюблены в корыстных женщин, прельстившихся их деньгами. Когда же выяснилось, что у них нет ни наследства, ни богатства, их безжалостно бросили! Уверяю вас, такой человек сумеет понять вашу боль, переболеть ею, как своей, и навечно прилепиться к вам сердцем!
— Не вы ли один из таких обманутых? — в словах Перегрины слышался отголосок безумной надежды.
Она подняла к нему свое лицо, все еще залитое слезами, и у Грегори дух захватило от ее красоты.
Перегрина почувствовала его отклик, уловила напряжение в каждой клеточке его тела. Она увидела выражение восторга и томления на лице юноши и потянулась, чтобы встретить его поцелуй.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Поцелуй поверг Грегори в состояние ступора; казалось, все его тело превратилось в ледяную глыбу. Затем в этом айсберге выделились, оттаяв, сиротливые губы и ринулись на поиски. Поиски увенчались успехом: они встретились с такими же жадными губами девушки — и возликовали! Когда, наконец-то, этот безумный поцелуй кончился, Грегори едва перевел дух.
— Но мадемуазель… это неподобающе… — отстраняясь, простонал он.
— А по мне — именно так и подобает, — возразила Перегрина, снова притягивая его к себе. — И, сдается мне, вы тоже так думаете — я чувствую это по вашему поцелую! О, сэр, насладитесь же моей любовью и подарите взамен свою!
Но Грегори высокомерно выпрямился.
— Я бы никогда не посмел посягнуть на вашу добродетель…
— О, да посягните же! Заберите ее, заберите всю меня! Только взамен дайте себя! — Перегрина задыхалась. — И ничего не говорите мне про стыд! Мне только-только удалось познать экстаз любви. Ведь я всего-то несколько и успела побыть с моим Корином, как он пресытился мною и бросил на посмешище всей деревни! Моя любовь обратилась в пепел, радость превратилась в горечь, казалось, навечно. И вот теперь вы возродили оба эти чувства к жизни! Ваш поцелуй воспламеняет меня, ваше тело — возбуждает. И только я снова вкусила от этой сладости, как вы лишаете меня ее! Умоляю вас, не сдерживайтесь! Придите ко мне, обнимите, растворитесь во мне и верните тот трепет и восторг, что я утратила!
— Нет… я не должен, — пробормотал юноша. — Если б я так поступил, это было бы бесчестно, вдруг мне пришлось бы бросить вас, как Корин…
— Пусть так! — ее голос дрожал от страсти. — Может, завтра я пожалею, но сегодня мне нет до того дела, сегодня — время радости. Это будет ночь нашего слияния, время ласк и наслаждения! Завтра можете отвергнуть меня, если пожелаете, но не бросайте сегодня!
— Такой союз заключается не на одну ночь, и даже не на один год…
— Ах, будь что будет! Пусть боль, пусть позор — я все приму! На этот раз я знаю, что заслужила наказание за свое распутное поведение! Я иду на это с открытыми глазами, без каких-либо требований и условий! О, сэр, мне так нужна ваша любовь, не отказывайте мне, молю вас!
— Но должно быть еще что-то, гораздо больше того, о чем вы просите, — голос Грегори прерывался от сдерживаемого желания. — Возможно, вам неизвестно, что для истинного экстаза необходимо, чтобы слились не только тела, но и души. А этого я не могу вам дать.
— Так полюби меня! — задохнулась Перегрина. — Плевать, надолго или нет! Люби меня сейчас, дай насладиться своей любовью!
— Нет! — крик Грегори, казалось, вырвался из самой глубины его души. — Человек не может любить других, если противен сам себе, а я заглядываю в себя и вижу там так много низкого и презренного.
— Тогда позвольте показать вам нечто чудесное!
— О, мадемуазель, вы просто кладезь прекрасного, так что я вряд ли когда-нибудь буду достоин даже вашего прикосновения, — юноша говорил с полной искренностью. — И отказать вам сейчас — не значит ограбить, а, напротив, значит сохранить храм для того, кто более достоин. Того, кого вы ждете, кто рожден, чтобы любить вас и дарить сокровенное наслаждение! Мне известен монастырь, где вас приютят на время вашего ожидания. Позвольте мне проводить вас туда!
— Монастырь? — Перегрина замерла, будто заледенела в его объятиях.
Но тотчас вновь оттаяла, согрелась и превратилась в пламень.
— Как вы можете говорить о монахинях, когда, я знаю: в вас горит огонь желания! Не отказывайте мне, ведь вы тем самым отказываете себе самому! Поступайте, как требует того ваша натура, как это делаю я!
Любите меня, занимайтесь со мною любовью, примите мою капитуляцию и купайтесь в триумфе!
— Но я… я не любовник…
— Это не правда! — Перегрина отодвинулась — самую капельку, только чтобы заглянуть ему в глаза, прямо и неожиданно трезво. — Если вы не способны полюбить, что ж, ладно! Превращайтесь снова в то бесчувственное бревно, каким были минувшей ночью! Но только я знаю: это невозможно, ведь любое дерево сгорит от огня, что пылает внутри вас. Вы можете снова замкнуться в своем бдении, и я не стану докучать вам. Что ж, попытка — не пытка! Но, поверьте, ничего у вас не получится, пока я здесь, в ваших объятиях!