Скорость убегания, стр. 24

Дар поднял кружку трясущейся рукой и жадно влил в себя остатки пива.

— Говорю тебе, не знаю, как это выдержу.

— Ты чего? — Чолли принял пустую кружку и подал полную. — Да он тебя ни за что не признает.

— Ха, мне уже нечего ему показывать, — Дар изумленно уставился на свою кружку. — Я же только что ее выпил.

— Будет тебе, сынок, — утешал Чолли. — Планета полна чудес, а ты не можешь организовать недельное турне. Не стоит переживать. Что ты ему уже показал?

— Сейчас, дай сообразить, — Дар принялся загибать пальцы. — Стена... э... все пятьдесят километров. Двухчасовая война. Деревня вольмарцев, восьмичасовая война, потом конференция с Шаклером. Двухчасовая война. Гимнастическая площадка для солдат и рынок. Гимнастическая площадка для офицеров и рынок. Конференция с Шаклером. Двухчасовая война. Торговля с вольмарцами. Мастерские вольмарцев. Восьмичасовая война. Конференция с Шаклером. Двухчасовая война. У меня сложилось впечатление, что у Балабахера скрытая тяга к милитаризму.

— Вы будете смеяться, но у меня то же самое впечатление, — вставила Самми.

— Но ты еще не показал парадный плац и гауптвахту, — заметил Чолли.

Дар отрицательно затряс головой:

— Это вызовет тягостные эмоции.

— У кого? У Балабахера?

— Нет, у меня.

— А маленький театр с концертным залом?

— Он навеет смертную скуку.

— Почем ты знаешь? Может статься, твой наниматель обожает не только театр военных действий. Потом существуют же еще радиостудия, стереостудия, бараки...

— Далеко не самые злачные места, не находишь, — съязвил Дар.

Чолли пожал плечами.

— А кто тебя просит развлекать? Ты всего лишь гид, и думаю, тебе бы не хотелось, чтобы у Балабахера создалось превратное представление о своем спутнике.

— Да, — согласился Дар, — ты, как всегда, прав.

Бармен кряхтя распрямился.

— Как видишь, тебе некого винить, кроме себя, что с Балабахером приходится трудно.

— В том-то и странность, — Дар сдвинул брови. — С ним вовсе не трудно.

— Конечно, с ним трудно, ты сам на его ме... Повтори, что ты сказал?

— С ним вовсе не трудно, — повторил Дар. — Он становится приятнее день ото дня. Сегодня был прямо-таки душкой. Меня поражает, насколько ошибочным оказалось первое впечатление от этого человека.

— А меня поражает другое: каким прекрасным психиатром оказался генерал, — хмыкнул Чолли.

В углу что-то забибикало. Самми встрепенулась.

— Головизор? Здесь?

Чолли прошаркал к телефону.

— Супермаркет Чолли слушает... Ах, это вы генерал... Кто? Да, да он здесь... Вы хотите... Вы не хотите... Вы хотите его повидать... Прошу прощения, генерал, но что же он сделал? Так, понятно... Ага, понятно. Да, да... Так же и вы, генерал... Да.

Чолли прошел к Дару.

— Ну и ну, малыш. Плохи твои дела. Кажется, ты привлек к себе внимание.

— Что теперь делать? — пересохшим от волнения голосом спросил Дар.

— Ничего. Наверное, предстоит хорошо поработать. Генерал сказал, это касается не того, что ты сделал, а того, что ты еще сделаешь. Надеюсь, тебе понятно.

— Нет.

— Мне тоже. Но он так сказал. И если хочешь, чтобы наша совместная махинация увенчалась успехом, думаю, тебе лучше навестить старика. Поторопись, Дар.

И Дар заторопился к выходу.

— Я вам так благодарен, — сказал Балабахер. — Ваша колония стала для меня настоящим откровением.

— Благодарю, — застенчиво пробормотал Шаклер.

— Вы понимаете, молодой человек, — принялся изливать энтузиазм Балабахер на своего гида, — что генерал сумел внушить всем? Надежду! Оптимизм! Он создал на Вольмаре атмосферу равных возможностей! Динамично развивающееся общество!

— Я представлял себе нечто в подобном роде, — промямлил Дар. Он не мог понять, с чего это так распинается Балабахер. — По сравнению с тем, какой была планета, произошло настоящее чудо.

— По сравнению с Террой! По сравнению с Проксимой Центавра! Да с любым из Центральных миров! Вы хоть понимаете, какой здесь рай?

— Вы предпочитаете бегать в сортир на улицу? — изумился Дар.

— Скорее предпочту сиденье на доске здесь ватерклозету, в который превратился цивилизованный мир! — в запале выкрикнул Балабахер. — Мы закостенели там, молодой человек, наши мозги прокисли. Представляете хоть, что это значит?

— Ммм, — Дар припомнил давний разговор с Чолли о природе тирании, — я вас понял, сэр. Это значит, что вы либо слуга, либо хозяин, и этой ситуации не изменить.

Балабахер пораженно взглянул на Дара.

— Хорошо сказано, черт побери, — он повернулся к Шаклеру. — Разве не удивительно, как емко иногда простая реплика способна выразить суть проблемы, — он обратился снова к Дару:

— Вы правы, молодой человек, никто уже не способен продвинуться вверх и таким образом подавляющее большинство растрачивает свою жизнь на каждодневную рутину, а отдых проводит за бессмысленным пяленьем в головизоры, приемом мягких наркотиков и посещением низкопотребных голых ревю с обязательным показом одного из ста сорока трех сексуальных пороков, разрешенных для взрослого населения.

— Звучит оптимистично, — вздохнул Дар.

— Я уверен, что любой из работяг с удовольствием поменяется с вами местами, узнай только, как здесь хорошо. А наша элита рвалась бы сюда с еще большим энтузиазмом, если бы им разрешили прихватить с собой проклятые головизоры, наркотики и ревю. Они по уши в исканиях смысла жизни и острых ощущений. Существует доктрина, что должна найтись такая работа, ради которой стоит расшибиться в лепешку.

— Уж я-то такую бы нашел! — мечтательно протянул Дар. — И поверьте, не затратил бы много времени на поиск.

— Ничуть не сомневаюсь. Острые ощущения потому и остры, что редко выпадают, так что наш несчастный привилегированный класс никогда не сможет отыскать этот пресловутый смысл жизни.

Дар нахмурился.

— Вы хотите сказать, сэр, что единственное отличие элиты от толпы заключается в том, что первые отчаиваются громко, а вторые — тихо?

— Нет. Я пытаюсь объяснить, что единственное отличие между ними и вами — это они и вы, Терра и Вольмар. Здесь у простого рядового те же шансы испытать удовольствие, что и у генерала, если он, конечно, бережлив и не тратит деньги попусту.