Четыре стороны света и одна женщина, стр. 3

– Скажи мне только, что она уже приземлилась. Ты говорил с ней? Ты дал ей денег? А ты знаешь, что час назад самолет упал в океан? С ней все в порядке?

Не контролируя себя, Максим почти кричал в трубку. Ричард стоял посреди своей лондонской кухни в длинном теплом халате в красную клетку. Что ему делать? Что отвечать? Если бы Максим не был таким… чудовищем, возможно, он и сказал бы ему, где сейчас Арина. Всего несколько часов назад Ричард говорил с ней. Она благополучно добралась до места и заверила Ричарда, что все хорошо, что их план сработал и что теперь все будет в полном порядке.

Но он не верил ни в какой «полный порядок». Достаточно было услышать ее интонации, то, как натянуто она с ним прощалась, как дрожал ее голосок. Что угодно можно было бы сейчас говорить и как угодно объяснять себе то, что произошло. Убеждать себя, что так будет лучше для всех, что Максим неуправляем и непредсказуем, чтобы оставаться с ним дальше, чтобы любить его. Что это глупо, безрассудно и к тому же опасно. Что время лечит… Нет, с Ариной не было «все в порядке».

Говорить же об этом Максиму Коршунову Ричард не собирался.

– Она давно приземлилась, и она не хочет тебя видеть. Так что ты можешь улетать из Москвы, – сказал он наконец после длинной паузы. – Оставь ее в покое.

– Я не могу, – глухо прорычал Максим. – Я не могу оставить ее в покое. Прости, Ричи.

И он нажал кнопку отбоя. Подумав, отключил телефон. Зная характер Ричарда, Максим был уверен, что тот примется звонить и отговаривать его. Никто не сможет его отговорить.

2

Мир вокруг казался негативом – пыльной, темно-зеленой с серо-голубым куполом копией другой реальности, параллельного измерения, в котором Арина провела последнюю пару месяцев. Дождь моросил и моросил без остановки, и желание спать побеждало все остальные чувства, но в электричке было слишком людно, чтобы сбросить напряжение по-настоящему. Арина сидела, зажатая между грузным мужчиной в серой ветровке и пожилой женщиной – под ногами у той стояли две коробки с дачными помидорами. Видимо, собрала с грядок все, что еще оставалось, и везла к себе домой, во Владимир.

Невозможно поверить, что она сидит тут, между этими вот людьми так, словно ничего и не было.

Сероглазый красавец с зачесанными назад волосами, в черном смокинге, тонком галстуке и белоснежной рубашке. Он умопомрачительно улыбается, протягивая ей руку. Теплые ладони, сильные руки сжимают ее, делая почти больно. Соблазнительная усмешка. «Я знаю, как сильно ты меня хочешь».

«О нет! Ты и понятия не имеешь, как сильно я хочу вернуться…» С упорством истинной мазохистки Арина вспоминала его красивое и такое обычно спокойное лицо и то, каким взбешенным он был в последний их вечер. Может быть, если бы она не надела то платье, все бы сложилось иначе?

А как – иначе? Особенно в случае с Максимом Коршуновым, избалованным принцем, играющим с людьми как кот с мышью. Еще несколько сумасшедших дней в его руках, в его квартире, в умопомрачительном лабиринте его игр и затей? Ничего больше, только это. Сладкий плен и неизбежно разбитое сердце в конце.

Да какая разница, сейчас или после!

Арина жалела, что не осталась, – и жалела, что узнала Максима Коршунова. Мир без него навсегда останется пресной поделкой. Она жалела, что оставила у Ричарда мобильный телефон, и проклинала то, насколько хорошо они продумали весь их план – полететь в Санкт-Петербург вместо Москвы. Добраться до Москвы не на самолете, а на «Сапсане». Сразу уехать домой, не заезжая даже к самой близкой подруге, к Нелли. Никому ни о чем не сказать, чтобы избежать ненужного риска встречи.

Увидеть бы его хотя бы один еще раз.

Перестань, глупая. Он уже забыл тебя.

Арина нервно вздрогнула и отвернулась от залитого дождем окна. Грузный мужчина, сидевший на краю, задремал и уронил тяжелую голову на ее худенькое плечо. Он тяжело дышал во сне, его дыхание было несвежим, и Арина невольно морщилась. Электричка казалась ей уродливой и фальшивой. После спортивной машины, летящей по лондонским дорогам на сумасшедшей скорости, все иное с колесами казалось ей медленным и картонным.

Только люди вокруг были до неправдоподобия нормальными – с их сумками, баулами и рюкзаками, с громким смехом, глухим переругиванием из-за места и неразборчивым бормотанием о курсах доллара и политике. Особенно в сравнении с дикой, беснующейся толпой, разодетой в кожу и металл и совокупляющейся в полнейшем хаосе друг с другом. Арина вспомнила о воющих мужчинах, распаленных одним видом полуголой Ренгильды – профессиональной «девушки-рабыни», мечтающей о новом хозяине, и щеки ее покраснели.

Вот чего он хотел для тебя, дорогая Белоснежка. Он не задумываясь поставил бы тебя на колени перед другим мужчиной и смотрел бы, как ты ублажаешь его, если бы это доставило ему сиюминутное наслаждение.

Твой первый мужчина. Разве можно любить такого?

Арине пришлось ущипнуть себя, чтобы не расплакаться. Как мог он привести ее на эти разнузданные Горианские игры, как мог он только подумать, что она позволит ему утянуть ее за собой на самое дно наслаждения! Действительно ли он верил, что настанет день, когда она встанет обнаженной посреди толпы незнакомых людей, предоставив ему решать, в чьи руки перейдет ее нежное тело после того, как она наскучит ему самому – ее господину.

Как она будет жить без него?

Поезд резко затормозил. Мужчина в серой ветровке, чуть не свалившись в проход, дернулся, обернулся и спросонья качнул головой. Вагон остановился, двери открылись, и люди потянулись из забитого вагона в тамбур. Повеяло холодным сырым воздухом. Мужчина встряхнулся и спросил у Арины:

– Что за станция?

– Костерёво, – вместо нее ответила ему женщина у окна.

– Еще минут сорок, значит, – кивнул мужчина, не обращаясь ни к кому конкретно. Затем встал, достал из внутреннего кармана ветровки пачку сигарет и тоже начал продвигаться к тамбуру, где, собственно, курить было тоже строжайше запрещено. Ну да кто на это смотрит. Арина вздохнула и вернулась к серо-зеленому пейзажу за окном. Стук колес вскоре снова перекрыл шепот дождевых капель по крыше. Домой, Арина, домой.

К местами осыпающимся, высоким песчаным берегам речки Клязьмы, к мокрой траве на полях и дорогам, которые развезло от дождей. К черному от старости дому и сараям с коровой, лошадьми и свиньями. В резиновых сапогах на босу ногу Арина побежит по двору, сгибаясь от тяжести ведер с комбикормом, и ей обязательно станет легче, рано или поздно. Время лечит.

– Значит, решила вернуться? – Мать, отец и Степан, материн брат, сидели за столом и смотрели, как она вяло водит ложкой в тарелке с борщом. В эту деревню, заброшенную за сто двадцать километров от Владимира, родители окончательно перебрались, когда началась перестройка. Мало им стало жизни в пригороде, захотелось корней, покоя. Большую часть детства Арина провела здесь, и всегда это место ей помогало.

Она появилась дома почти к вечеру, когда все текущие дела были переделаны и отец уже прилично выпил. Естественно. Они со Степаном сидели на террасе, «чтобы мать не зудела», и обсуждали последний проигрыш «Спартака», когда она возникла возле калитки, худая, насквозь промокшая. С одним рюкзачком в руках. Явилась!

– Я уеду, – тихо и угрюмо отозвалась Арина. – Я просто… навестить.

– За лето не явилась ни разу, умотала в свои заграницы и теперь вот решила нас навестить? Когда мы уже все собираем? – Претензии отца были понятны. Всех и вся он всегда почитал прежде всего за рабочие руки, а уж после за все остальное – дочь, родную кровь и так далее. Работать надо, а все остальное – пустое. И свиней жалеть, не есть мяса их – тоже.

– Я могу помочь вам с засолкой, – нашлась Арина и глянула на мать умоляюще.

– Да мы справляемся как-то, с тех пор как ты уехала. Дядя Степан вот помогает тоже, – бормотал отец, переглядываясь с родственником. Мать смотрела на Арину в беспокойстве. И у нее в запасе имелись «горящие» вопросы и невысказанные обвинения. Где дочь провела все лето и с кем? Что это была за работа, после которой она прибегает, как побитая кошка? Откуда эти дорогие шмотки, в которых она приехала? Но гораздо больше ее волновало, почему Арина появилась вот так, неожиданно, у них на пороге.