Чародей раскованный, стр. 11

ГЛАВА 4

— Кто-то задумал достать меня, — пробормотал отец Ал, летя по подземной трубе в пневматическом вагоне, вместе с дюжиной других пассажиров с Земли. Они только что сошли с лайнера, прибывшего с Луны, и подошли к стене-табло. Отец Ал нашел свой рейс и увидел, что корабль на Бету Кассиопеи отправляется в 17:23 СГВ, с Входа 11 на платформе Северная 40. Затем он поднял взгляд на цифровые часы и увидел, к своему ужасу, что уже 17:11, а он еще находится на платформе Южная 220, значит в 180 градусах, как в горизонтальной так и в вертикальной плоскости от своего следующего корабля. Выходит, что он находился на прямо противоположной стороне астероида шириной в две с половиной мили, являвшегося Станцией «Проксима»!

Поэтому скорее вниз, в трубу. Единственная спасательная милость заключалась в том, что покуда он оставался на станции, ему не требовалось проходить таможню. Это преимущество, да еще скорость пневматического вагона помогут одолеть два с половиной километра за три минуты. Он мог бы проделать этот путь быстрей, чем за минуту, если бы компьютер не поставил ему предел ускорения и торможения в начале и конце пути — максимум в 1,5 g. При данных обстоятельствах, отец Ал решился бы и на более высокую скорость, рискуя кончить свое существование в виде тонкой пасты на передней части вагона.

Торможение толкнуло его в переднюю часть вагона, затем спало и исчезло. Двери со свистом открылись, и он очутился на ногах, вертясь и петляя между другими пассажирами, прокладывая себе путь к платформе.

— Извините... Извините... Прошу прощения, мадам... О, Боже! Сожалею, что наступил вам на ногу, сэр...

Затем он пробился и стоял, стиснув руки на ручке чемодана, прожигая взглядом световой указатель лифта. Минуты мучительно тянулись одна за другой, когда сдержанный безличный голос с потолка уведомил его, что Рейс 110 компании «Чейрледи Спейсвейс» на Бету Кассиопеи вот-вот отправится из Входа 11; последняя посадка на Рейс 110 компании «Чейрледи Спейсвейс».

Двери лифта со свистом открылись, напряженным усилием воли, отец Ал удержался на месте, когда пассажиры выходили из кабины, а затем дернулся обратно. Это было ошибкой, позади него столпилось еще пять человек. Двери со свистом закрылись, и он начал прокладывать себе локтями путь обратно.

— Извините... Сожалею, но мне действительно срочно... Простите, сэр, но мой лайнер отправляется, а следующий прибудет очень не скоро...

Затем двери со свистом открылись, и он выскочил, следя одним глазом как избежать столкновений, а другим, ища каких-либо указателей. Вот он — «Вход с 10 по 15» и стрелка показывала налево! Он завернул, словно комета, огибающая Солнце, оставляя за собой след в виде отдавленных ног, оттолкнутых локтей и испорченных настроений.

Вход №11! Он затормозил, прыгнул к двери — и понял, что та закрыта на замок. С замирающим сердцем он поднял взгляд на стену-иллюминатор, увидел светящуюся точку, уже исчезающую, становящуюся по мере удаления корабля все меньше и тусклее.

На какой-то миг он обмяк от такого поражения, затем задрал подбородок и расправил плечи. Почему он допускает, чтобы это беспокоило его? В конце концов следующего рейса на Кассиопею ждать не так уж долго.

Но стена-табло утверждала иное: следующий рейс на Бету Кассиопеи отправляется лишь через неделю! Он недоверчиво уставился на цифры, и в ушах у него зазвучало эхо предупреждения Йорика — поторопиться. Роду Гэллоугласу предстояло исчезнуть, и отец Ал должен был гарантировать, что он исчезнет вместе с ним!

Тут в затылочной части его мозга зародилось нехорошее подозрение. Утверждать плохое было еще рано, но Род Гэллоуглас готовился открыть в себе какую-то необыкновенную силу, в то же время, он обладал, как, впрочем, почти все люди, каким-то изъяном в характере. И этот изъян мог стать рычагом, ухватившись за который его могли подтолкнуть к злым деяниям. Он мог стать очень мощным орудием в руках Зла или великой силой для Добра, если рядом с ним будет кто-то, способный указать на моральные западни и помочь ему избежать их.

Шансы зла определенно возрастут, если отец Ал не успеет связаться с Родом Гэллоугласом.

Ведь это так легко устроить — нужно всего-навсего сделать так, что он не успеет на свой корабль и прибудет на Грамарий слишком поздно! Наверно капитан лайнера пребывал в плохом настроении и не собирался ждать ни секунды, даже, если еще не прибыл один из транзитных пассажиров... Наверно, диспетчер космопорта сегодня крупно с кем-то поспорил и вымещал досаду на всем остальном мире, поместив корабль с земли на платформу Южная 220, вместо Северной 40. Поэтому Финаль восторжествовал, и противоречивость вселенной устремилась к максимуму.

Отец Ал круто повернулся и зашагал широким шагом к центру платформы.

Прибыв на главный перекресток, отец Ал прогулялся вдоль ряда лавок, выискивая, что ему требовалось. Церковь прилагала все силы, стремясь сделать таинства доступными для всех своих членов, как бы далеко от Земли те не находились. Особенно в тех местах, где больше всего могли понадобится даваемые ею утешение и ободрение.

Вот оно — занавешенное окно со знаком и надписью «Капелла Св. Франциска Ассизского». Отец Ал прошел через двойные двери, обвел взглядом ряды церковных скамей из твердого пластика, бургундский ковер и обыкновенный, простой престол на невысоком помосте с распятием над ним на обшитой панелями стене и почувствовал, как с его плеч сняли огромную невидимую тяжесть. Он теперь у себя дома.

Францисканцы, как всегда, оказались очень гостеприимными. Но когда он объяснил, что ему надо, возникло замешательство.

— Отслужить обедню? Сейчас? При всем нашем уважении, отец, уже шесть часов вечера.

— Но вы здесь, наверное, служите и вечерние обедни.

— Только по воскресеньям и при бдениях в святые дни.

— Думаю, что это необходимо, — отец Ал вручил францисканцу письмо папы. — Это несколько разъяснит ситуацию.

Он терпеть не мог козырять высоким положением — но ему доставило удовлетворение наблюдать, как расширились глаза у францисканца, когда он взглянул на подпись. Сложив письмо, он отдал его обратно отцу Алу и откашлялся.

— Ну... разумеется, отец. Все что пожелаете.

— Мне нужен всего лишь алтарь, на полчаса, — улыбнулся отец Ал. — Никакой проповеди, думаю, не понадобится.

Но он ошибся. Когда он начал служить мессу в капеллу заглянул прохожий, остановился, пораженный, а затем тихо вошел, отыскал скамью и преклонил колени. Когда отец Ал поднял голову готовый начать «Верую», то в изумлении увидел сидевшую перед ним группу людей, состоящую из хорошо одетых путешественников, портовых механиков, членов космодромных команд и нескольких джентльменов с трехдневными бородами, в промасленных с заплатами и с мешками на коленях спецовках. Любопытно, как у любого крупного космопорта всегда образовывался собственный район злачных мест, даже если он находился в миллионах АЕ* [1] от любой обитаемой планеты. И еще удивительней то, сколько католиков вылезло из щелей пластиковых сооружений при звуке алтарного колокола.

При таких обстоятельствах, он счел себя обязанным прочесть проповедь, которая всегда была у него наготове. Вот о чем он поведал:

— Братья и сестры мои, хотя мы находимся в капелле Святого Франциска, позвольте напомнить о священнослужителе, в честь которого был основан мой собственный орден — о святом Видиконе Катодском, принявшем мученическую смерть за веру. Это был незаурядный человек. Во время пребывания в семинарии он не переставал мыслить категориями действительности, а не того, что должно произойти в будущем. Он был, конечно, иезуитом.

Он обладал довольно странным воззрением, окрашенным чувством юмора. Когда он занимался преподавательской деятельностью, его студенты гадали, не верит ли он в Финаля тверже, чем в Христа. Многие молодые люди принимали его шутки всерьез и шли в святые ордена. Его епископ был в восторге от таких проявлений веры, но с опаской смотрел на причины большого наплыва. Потом об этом прослышал Ватикан. У Курии тоже имелись свои сомнения о его чувстве юмора, его перевели в Рим, где могли держать под наблюдением.