Лейла. По ту сторону Босфора, стр. 55

Лейла вздохнула.

— Иногда о турецких женах говорят, что их мужья — это их господа, что женщина дают то, что мужчина от нее просит, свою любовь и также любовь других женщин, если он того пожелает.

— Как вы терпите подобные вещи? — ошеломленно воскликнула Роза. — Любовь не делится. Это обязательство. Обещание. В горе и в радости.

Лейла напряглась. Не по душе ей были слишком личные вопросы, и она не привыкла кому-либо жаловаться — тем более иностранке, даже если та не могла ее ни в чем обвинить. На некоторое время Лейла застыла, всматриваясь в море.

— Согласно старой легенде, когда Сатана захотел искусить Иисуса, он показал ему Босфор, — сказала турчанка и хрипло продолжила: — Я потребовала у мужа развод, но я не презираю его и не желаю зла ни ему, ни Нилюфер-ханым.

Роза вытаращила глаза:

— Развод? Но как вы собираетесь это сделать?

— Мусульманские женщины намного свободнее, чем вы думаете, — весело ответила Лейла. — В замужестве мы сохраняем за собой право на свое имущество. Мы не несчастные жертвы, как любят нас описывать европейцы.

— А Селим-бей позволит вам уйти? Он подарит вам свободу?

Плечи Лейлы поникли.

— Я не теряю надежду… Смерть Перихан потрясла нас обоих. Нам нужно немного времени. Его Величество решил отправить Селима в Берлин с дипломатическим поручением. Он предложил ехать вместе с ним, и я согласилась.

Роза вздрогнула. Она никогда не сможет побороть инстинктивное недоверие, которое ей внушали немцы.

— Мне вас жаль. Это ужасные люди.

Лейла улыбнулась. Неужели Роза Гардель так никогда ничему и не научится? Зачем судить людей и целые народы? Хотя и у Лейлы был такой же недостаток…

Новость, которую сообщил Селим, застигла ее врасплох. После смерти Перихан Лейла вела затворнический образ жизни, не находя в себе сил выйти на улицу. Поначалу она спала целыми днями. Отныне ее жизнь состояла из странных помутнений сознания, из которых она с трудом выныривала. Только Аллах даровал ей какое-то облегчение. Несколько раз в день она расстилала коврик для молитв, покрывала голову белой муслиновой вуалью и взывала к благодетелю.

Селим, обеспокоенный отрешенностью супруги, решил предложить ей отправиться с ним. Он также искал способ отблагодарить ее за то, что она приютила Нилюфер. А Лейла была удивлена его благодарностью. Было бы жестоко бросить молодую мать в несчастье. Что касается свекрови, та восприняла ее жест как естественный и логичный. Послушная Нилюфер сразу же пришлась по душе Гюльбахар-ханым, а малыш Риза доставлял радость всем женщинам гаремлика. По правде говоря, единственный, кого удивляло присутствие обеих жен, — сам Селим.

Как бы Лейла ни боялась отправиться в западный город, любопытство брало вверх над сомнениями. Как можно устоять перед искушением увидеть родину Ханса? Каждый день она молилась о том, чтобы он был жив и здоров. Их отношения оставались в тайне. Орхан узнавал кое-какие новости через партизан, но очень скоро сведения перестали приходить. Ханс словно исчез с лица земли. Такая скрытность была вполне в характере немца. Лейла старалась к этому привыкнуть. «А если он вернулся в Германию?» — иногда думала она. От этой мысли у нее голова шла кругом.

На пороге гостиной появилась Мария и бросилась к ней в объятия.

— Лейла-ханым, я больше никогда вас не увижу!

— Почему это? — весело ответила она. — Если ты скажешь такую глупость Ахмету, он будет крайне огорчен. Уверена, что вы вернетесь через пару недель. Двери моего дома всегда открыты для вас, моя милая красавица.

Появился Али Ага и сообщил, что для отъезда все готово. Лейла провела Розу и Марию до дверей, где ждал Ахмет. Он хотел подарить подруге коробку лукума. Луи попрощался с дочерью еще утром, перед тем как отправиться на службу. Лейла наблюдала, как француженки спешили по тропинке к воротам. С улыбкой турчанка в последний раз махнула им на прощание.

— Все, кого я люблю, покидают меня, — печально произнес Ахмет.

Лейла присела перед ним и нежно убрала со лба прядь волос. В первые дни после возвращения матери мальчик был испуган тем, как она переживает смерть Перихан. Женщина корила себя за то, что ее страдания отразились на Ахмете. Ему нравилось забираться на руки к Лейле и нежиться подолгу. Лишь благодаря неизменной преданности сына женщина смогла понемногу вынырнуть из своей печали. Чтобы успокоить его, Лейла пыталась выразить простыми словами свои чувства. В свою очередь Ахмет доказал свою невиданную зрелость. Они вдвоем пережили этот темный период, поддерживая друг друга.

— Мы с отцом побудем в Берлине всего пару месяцев, и я каждый день буду тебе писать.

— Прошлый раз, когда ты уехала, умерла Перихан, — сказал сын с тревогой в глазах.

— Знаю, мой любимый львенок. Но жизнь должна продолжаться, понимаешь? Не стоит бояться. Я скоро вернусь. И с милостью Аллаха не случится никакого несчастья, обещаю тебе.

Глава 11

Ханс Кестнер вышел на станции метро Фридрихштрассе и глубже натянул шапку. Пронзительный ветер гулял по проспекту Унтер ден Линден. Мужчина был в жутком настроении. Вместо того чтобы спокойно работать дома, Ханс терял время из-за регулярных отключений электроэнергии, выпрашивая у хозяйки квартиры уголь утром и по возвращении домой в конце рабочего дня. И это приводило в отчаяние.

Он шагал по улице, приковав взгляд к тротуару, чтобы не поскользнуться на льду, и браня бездельников из городских служб. Он был еще слаб после ранения в ногу в последнем сражении в Анатолии. Как обычно, перед воротами университета сидел инвалид войны с потрескавшимся от мороза лицом. Он окликнул Ханса, тот порылся в кармане в поисках мелочи, которую специально оставлял для однорукого. Он не подавал милостыню другим попрошайкам, поскольку его зарплата была не настолько велика. Но по возвращении на родину, в Берлин, Ханса удручала окружающая нищета.

В величественном холле мужчина развязал шерстяной платок, который служил ему шарфом. Университетский сторож в поношенном пиджаке кивнул ему и, подшучивая, сообщил, что аудитория опять полна.

— Там столько красивых молоденьких мадемуазелей, господин профессор, — подмигивая, добавил он с жутким французским акцентом.

В этом бастионе консерватизма, берлинском университете, женская аудитория студентов превышала мужскую. Слушательницы, посещающие курс лекций Ханса, без стыда устраивались в первых рядах и не сводили с него глаз на протяжении всего доклада. И поэтому, чтобы не встречаться с ними взглядом, он выбирал себе какую-нибудь нейтральную точку. Вначале он был удивлен такой любовью к исчезнувшей хеттской цивилизации. Один из его коллег посмеивался: «Да ладно тебе, не скромничай! Они приходят взглянуть на искателя приключений. Журналисты рассказывают как о твоих исследованиях, так и о подвигах в пустыне. И поскольку у тебя еще и смазливая внешность, то ты намного лучше, чем сеанс в кинотеатре!»

В преподавательской Ханс приготовил себе кофе из зерен, принесенных из дому, и занялся просмотром своих записей. Он старался обращаться к конспектам как можно реже. Как правило, он зачитывал перед аудиторией лишь цитаты исследователей.

Ханс подкурил сигарету. Начинался снегопад. Не было и трех часов дня, а машины уже ездили с зажженными фарами.

Подойдя к аудитории, Ханс услышал гомон, как в воскресный день. Его ожидало около двух сотен человек. От неуверенности пересохло во рту. Мужчина остановился, пульс бился чаще, чем обычно. «Хоть бы не заболеть!» — подумал он, взывая к хеттским богам. Затем решительным жестом толкнул дверь и взошел по ступенькам на кафедру. И все то время, пока он раскладывал на столе свои записи, включал лампу и откашливался, в аудитории царила почти религиозная тишина.

Говорили, что у Ханса был исключительный ораторский голос, мелодичный и ритмичный. Но именно его страсть к теме лекций восхищала слушателей. На эти два часа жители Берлина могли забыть обо всех своих неурядицах. Ничто не могло устоять перед солнечным миром Малой Азии, перед ее воинами, которые безраздельно правили в Анатолии более двух тысячелетий. Ханс оживлял города-крепости, воспевал технику производства железа, торговлю и религию. Он воскрешал их пантеон, богов Солнца, Грозы, Луны. Стояла такая тишина, что можно было бы услышать полет мухи. Лишь приступы кашля возвращали слушателей в реальность. Зал не отапливался, но кого это волновало! Они слушали знаменитого Ханса Кестнера, и никто не уходил разочарованным. Этот человек жил своей темой, он был словно одержим ею. Он выходил за рамки обычной археологии. Восток всегда производил магнетическое воздействие на интеллектуальную элиту Германии, кроме того, жители Анатолии были союзниками в недавней войне. Унизительное поражение и позорные условия мира, установленные так называемыми мирными соглашениями, были близки и северянам, и южанам. Судьба погибающей Османской империи не была здесь никому безразлична.