Ночная музыка, стр. 81

Изабелла окинула довольным взглядом плоды своих рук. Затем спустилась на кухню, где лежали книги по ремонту из серии «Сделай сам», взятые в скудной библиотеке Лонг-Бартона. Что ж, придется самой установить ванну.

А неподалеку от Испанского дома Лора, разбиравшая вещи в гараже, точно так же пыталась решить, как ей жить дальше. Она пришла в гараж за большим чемоданом, но, споткнувшись о сваленный в кучу запасной инструмент Мэтта, решила немного прибраться. Вероятно, просто в силу привычки. Даже навсегда покидая родной дом, она не могла оставить его в беспорядке.

Лора отодвинула в угол мойку высокого давления, откатила в сторону два газовых баллона и прошла мимо бюро, доставшегося им от мистера Поттисворта. Собрала мусор, сложив его в тачку, чтобы потом сжечь. Лора знала, что домашние дела отлично помогают избавиться от сумятицы в голове. На разборку основных завалов у нее ушло часа два. Затем она сделала перерыв, чтобы полюбоваться аккуратными полками с ровными рядами банок с красками; на каждой банке на всякий случай было написано, для какой комнаты она предназначена. Мэтта, естественно, дома не было. Он куда-то ушел, не обращая внимания на ее мольбы, а Энтони, несмотря на то что был жутко обижен на мать, не осмелился последовать за ним.

«Дай ему время остыть. А уж потом попытайся поговорить, – посоветовал ей Николас. Его носовой платок насквозь пропитался кровью, хотя нос был практически не поврежден. – Он должен многое осмыслить».

Лора даже и не пыталась звонить мужу, поняв всю бессмысленность этого занятия.

Николас уехал час назад. Они сидели в его машине, оставленной на дороге. Он сказал Лоре, что очень ею гордится. А еще, что впереди их ждет новая, счастливая жизнь. Этот дом принесет им удачу.

«Николас, – Лора упорно смотрела на свои аккуратно сложенные на коленях руки, – скажи честно, а ты, случайно, не использовал меня, чтобы подобраться к этому дому?»

Он пришел в ужас. Лора заглянула ему в глаза и неожиданно поняла, что общего у них с Николасом. Она увидела вечные подозрения, недомолвки и недоверие. Она увидела раковину, где скрывается боль.

«Ты единственный честный поступок за всю мою сознательную жизнь», – ответил Николас.

Лора сняла резиновые перчатки, вытерла руки бумажным полотенцем и вышла из гаража. Она была еще не готова вернуться в дом. Ведь там все будет напоминать ей о том, с чем придется расстаться: о семье, которую она собирается разрушить, о клятвах, которые готова преступить. И сейчас ее ум занимали самые дурацкие вещи. Как быть с фамильными картинами? С серебром, принадлежавшим еще ее тете? И стоит ли взять наиболее ценные вещи с собой, чтобы Мэтт, не дай бог, не повредил их в приступе ярости? Но что подумает Николас, если она заявится к нему с ящиками, набитыми фамильными ценностями. И не спровоцирует ли Мэтта на очередные безумства тот факт, что она их забрала? Мэтт вообще стал на себя не похож. Когда он уходил из дому, то был холоден как лед. Но теперь, учитывая, что он в курсе измены Лоры, от него можно ожидать чего угодно. А что подумает ее семья? Она не решалась спросить у Николаса, где они будут жить, пока не переедут в новый дом, чтобы он, паче чаяния, не счел ее расчетливой эгоисткой. И она еще не была в его лондонской квартире. А что, если квартира ей не понравится? Что, если она вообще не сможет жить в Лондоне? И как ей быть с Берни? Берни слишком старый, чтобы приспособиться к городским условиям, но Мэтт вряд ли за ним присмотрит. Ведь он и дома-то практически не бывает. И имеет ли она право пожертвовать Берни ради будущей семейной идиллии? И сможет ли она себя уважать после этого? Когда Николас предложил ей переехать к нему, Лора восприняла это как широкий романтический жест. Но если ты сорокалетняя мать семейства, у которой есть дом, собака, сын и определенное положение в местном обществе, для того, чтобы оборвать прежние связи, совершенно недостаточно просто выйти из дому с чемоданом в руках.

Лору терзал миллион сомнений, и неожиданно ей в голову пришла горькая мысль: «Вот почему Мэтт больше не находит меня привлекательной. Потому что я не способна целиком отдаться порыву страсти. Я всегда буду женщиной, которая вечно упирается, пятится и волнуется, покормит ли кто-нибудь ее глупого старого пса».

Она снова вошла в гараж. Рассортировала контейнеры для перерабатываемых отходов. Подмела пол. И тут ее взгляд упал на бюро покойного мистера Поттисворта. Бюро было старое, обшарпанное, с потрескавшимся ореховым шпоном, с некомплектными ручками. Лора решила, что обработает бюро от личинок древоточца, отполирует и отнесет в дом. Тогда она со спокойной совестью сможет забрать свой письменный стол – тот, который родители подарили ей на восемнадцатилетие. Ведь Мэтта по большому счету мало интересовала мебель, лишь бы она не была слишком мягкой или, наоборот, жесткой.

Лора натянула резиновые перчатки и проверила полки. А потом с дотошностью, о которой в кругу ее друзей и соседей слагались легенды, принялась разбирать викторианское бюро, осторожно вынимая ящики, протирая их губкой и хорошенько пропитывая специальным средством против личинок. И вот когда Лора уже вытащила последний ящик и, перевернув его, положила на столешницу, она увидела это. Два листка бумаги, сложенные в несколько раз и небрежно прикрепленные липкой лентой ко дну ящика.

Лора сняла перчатки и аккуратно, чтобы не капнуть на руки ядовитой жидкостью, закрыла баночку с антисептиком. Осторожно отодрала липкую ленту, развернула документы и, напрягая глаза в тусклом свете гаража, принялась читать.

Она внимательно прочитала первый документ, перечитала его, проверила гербовую печать, адрес незнакомого поверенного. Затем изучила дубликат. Бросила взгляд на горевший во дворе костер. И наконец прочла приписку, нацарапанную явно позже синей шариковой ручкой. Почерк мистера Поттисворта – такой же колючий и малопонятный, как и он сам.

24

Дрель, верстак, сумка с различными металлическими инструментами, которую в одиночку невозможно поднять, лобзик, электропила, уровень и рулетка. Блокнот, сплошь исписанный цифрами, транзисторный радиоприемник без батареек, фуфайка, от которой едва уловимо пахло тем, что она предпочла бы забыть. Изабелла перетащила вещи в коридор и вытерла пыльные руки о шорты. Она хотела, чтобы в этом доме и духа его не осталось. После вечеринки она отнесет все в одну из надворных построек и отправит через его жену сообщение, чтобы он забрал свое барахло.

Большой кусок ветчины на деревянной доске, восемь багетов, сырная тарелка, два подноса с фруктами под алюминиевой фольгой. Картонная коробка с ингредиентами для салатов, два запечатанных контейнера с маринованными мясом и рыбой, большие миски с салатами двух видов: с пастой и рисом. Ящик с фруктовыми соками, две бутылки шампанского.

– Господи, – выдохнула Китти, когда Кузены разгрузили машину. – Неужели это все нам?

– Прибереги комплименты на потом, дорогая. Гвоздь программы еще впереди, – сказал Генри, доставая с заднего сиденья квадратный серебряный поднос с огромным тортом. Торт украшала марципановая девочка со стрижеными волосами, которая кормила курочек серебристым драже.

– Ух ты! – восхитилась Китти. – Полный улет!

– А что, сейчас у подростков принято так изъясняться?

– По-моему, ей понравилось, – заметил Асад.

– Поверить не могу, вы сделали это специально для меня!

– Ну, – сказал Генри, направляясь с этим шедевром кондитерского искусства к установленному на лужайке столу, – гулять так гулять! Шестнадцатилетие следует праздновать с размахом. Потому что потом уже начинается путь под горку.

Два элегантных туалета, две пары джинсов, вечернее платье, несколько комплектов ненадеванного белья «Ла Перла», а на каждый день несколько пар скромных трусиков из сетевых магазинов. Сапоги, туфли, кроссовки, шелковая ночная рубашка и новая пижама. Косметичка, фен с насадками, альбом с фотографиями и четыре серебряные рамочки с подкрашенными сепией семейными снимками. Сумочка с драгоценностями. Серебряный чайник. Крестильная кружка и фарфоровая баночка с первым выпавшим зубом Энтони. Папка с инвестиционными договорами, выписками из банковских счетов, сертификатами акций, паспортом и водительскими правами. Вот такие дела: вся ее жизнь уместилась в чемодане «Самсонайт» три на четыре фута.