Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2, стр. 61
Воин махнул своим длинным копьем и засмеялся.
— Я хотел бы стоять с тобой в бою, как мужчина с мужчиной! Тогда бы мы посмотрели!
Он повернулся, чтобы уйти, все еще смеясь.
— Ты будешь стоять со мной, как мужчина с мужчиной, не бойся! — возразил Умслопогас зловещим голосом. — Ты встанешь лицом к лицу с Умслопогасом, происходящим от царственной крови Чаки, из народа амазулу, и согнешься под ударами Инкосикази. Смейся, смейся! Завтра ночью шакалы будут смеяться и грызть твои кости!
Когда воин ушел, один из нас взял корзинку Флосси и открыл ее. В корзине находился чудный цветок лилии Гойи, в полном расцвете и совершенно свежий. Там же лежала записочка Флосси, написанная ее детской рукой, карандашом, на кусочке сырой бумаги, в которую, вероятно, была завернута провизия.
«Дорогие мои папа и мама! — писала она. — Масаи схватили нас, когда мы возвращались домой. Я хотела убежать, но не могла. Они убили Тома, другой слуга убежал. Меня и няню они не трогают, но говорят, что потребуют в обмен за нас одного человека из отряда мистера Квотермейна. Я не хочу ничего подобного. Не позволяйте никому рисковать своей жизнью ради меня. Попытайтесь напасть на них ночью! Они будут пировать и есть трех быков, которых украли и убили. У меня есть револьвер, если помощь не придет, я застрелюсь! Им не удастся убить меня. Вспоминайте обо мне, если я умру, дорогие папа и мама! Я очень испугана, но надеюсь на Бога. Не смею больше писать, они начинают замечать! Прощайте! Флосси.»
С наружной стороны было кое-как начирикано:
Мой привет мистеру Квотермейну! Они обещали отдать вам корзину, и он получит свою лилию!
Я прочитал эти слова, написанные маленькой смелой девочкой в часы тяжелой опасности, когда сильный мужчина мог потерять голову, тихо заплакал и еще раз в душе поклялся, что она не умрет, если моя жизнь может спасти ее!
Долго и серьезно обсуждали мы наше положение. Я снова говорил, что пойду к дикарям, снова миссионер не хотел допустить этого, и Куртис и Гуд как истинные друзья поклялись, что пойдут со мной, чтобы умереть вместе.
— Необходимо на чем-нибудь остановиться, — сказал я, — до наступления утра!
— Тогда нападем на них с теми силами, какие у нас есть, и попытаем счастья! — сказал сэр Генри.
— Да, да, — заворчал Умслопогас на своем языке, — ты говоришь, как муж, Инкубу. Чего бояться? Двести пятьдесят масаев! А нас сколько? Начальник (мистер Макензи) имеет двадцать человек, у тебя, Макумазан, пять человек, еще пятеро белых людей, — всего тридцать человек! Довольно с нас, довольно! Слушай, Макумазан, ты храбрый и старый воин! Что говорит девочка? Масаи будут есть и напьются. Пусть это будет их похоронный пир! Что сказал мне этот пес, которого я убью на рассвете? Что он не боится нападения, потому что нас мало. Знаешь этот старый крааль, где они расположились? Я видел его утром. — Он начертил овал на полу. — Здесь — вход, через терновый кустарник он круто поднимается вверх. Инкубу, ты и я с топорами первыми встанем и начнем бой против сотни человек! Слушай теперь! Это будет славный бой! Как только свет начнет скользить по небу, не раньше, пусть Бугван, твой друг, проскользнет с десятью людьми на верхний конец крааля, где есть узкий вход. Пусть они молча убьют часовых, чтобы не было ни звука, и стоят наготове. Тогда мы двое, Инкубу и я, и один из аскари, с широкой грудью, — он смелый человек, — проползем в отверстие входа, через кусты, убьем часовых и с топорами в руках встанем по сторонам дороги, недалеко от ворот. Потом возьмем шестнадцать человек, разделим их на два отряда! С одним пойдешь ты, Макумазан, с другим — «молитвенный человек» (Макензи), и возьмите винтовки. Пусть одни идут по правой стороне от крааля, другие — по левой. Когда ты, Макумазан, заревешь как бык, все откроют огонь по спящим людям, только осторожно, чтобы не задеть дитя. Тогда Бугван и с ним десять человек издадут воинственный клич, перепрыгнут через стену и перебьют масаев. Если все случится так, то масаи, сытые и сонные, как дикие звери побегут ко входу в кустарник, прямо на тех, кто будет стоять у входа, а я, Инкубу и аскари подождем и перебьем остальных. Вот мой план; у тебя есть лучше, скажи?
Я объяснил остальным все подробности плана, и они присоединились ко мне, выражая величайшее удивление ловко и умно составленным планом атаки. Старый зулус поистине был лучшим командиром из мне известных. После некоторого обсуждения мы решили принять этот план, представлявший из себя единственный возможный исход, подающий некоторую надежду на успех.
— Ага, старый лев! — сказал я Умслопогасу. — Ты умеешь так же хорошо выжидать добычу, как кусать ее, умеешь ловко хватать ее, где ее слишком много!
— Да, да, Макумазан! — ответил он. — Сорок лет я воюю и много чего видал. Хороший будет бой! Пахнет кровью, я говорил тебе, пахнет кровью!
VI. Рассвет близок
Понятно, что при первом появлении масаев все население миссии высыпало в сад. Мужчины, женщины, дети собрались группами, разговаривая о дикарях, об их обычаях, об участи, которая ждет их, если кровожадным воинам удастся проникнуть за стену.
Мы немедленно принялись за выполнение плана. Мистер Макензи послал привести мальчиков двенадцати — пятнадцати лет и направил их в разные пункты следить за лагерем масаев, с приказанием доносить время от времени, что там происходит. Несколько парней и женщин были поставлены вдоль стен, чтобы предупредить нас в случае неожиданного нападения. Затем двадцать человек, составлявшие наши главные силы, собрались в четырехугольник дома, и наш хозяин обратился к ним и к нашим аскари с речью.
Это была исключительная сцена, оставившая глубокое впечатление на присутствовавших.
Около огромного дерева высилась коренастая фигура миссионера. Он снял шляпу, одна рука его, пока он говорил, была поднята кверху, другая покоилась на гигантском стволе дерева. На добром лице его ясно отражалась душевная скорбь. Близ него на стуле сидела его бедная жена, закрыв лицо руками. Сбоку стоял Альфонс, выглядевший очень печально, а позади него стояли мы трое. За нами Умслопогас, склонив угрюмое лицо и опираясь, по обыкновению, на свой топор. Впереди стояла группа вооруженных людей, — одни с винтовками в руках, другие с копьями и щитами, — следивших с серьезным вниманием за каждым словом миссионера.
Серебристые лучи месяца, проникая через ветки деревьев, освещали бледным светом всю сцену, а заунывная песня ночного ветра придавала еще более тяжелый оттенок грусти всей картине.
— Люди, — произнес мистер Макензи, объяснив всем собравшимся наш план возможно яснее, — много лет я был вашим лучшим другом, защищал вас, учил, берег вас и ваши семьи от всяких тревог, и вы благоденствовали здесь, у меня!
Все вы видели, как мое единственное дитя, Водяная Лилия, как вы ее называете, как моя дочь росла и расцветала, с самого раннего детства до теперешнего времени. Она была товарищем игр ваших детей, она помогала нянчить больных, и вы всегда любили ее!
— Мы любим ее, — ответил чей-то глубокий голос, — мы рады умереть за нее!
— Благодарю вас от всего сердца! Благодарю. Я уверен в этом теперь, в тяжелый час тревоги. Ее молодая жизнь в опасности, дикари хотят убить ее, ибо поистине они сами не знают, что делают!
Вы будете бороться изо всех сил, чтобы спасти ее, я знаю это, чтоб избавить меня и мою жену от отчаяния. Подумайте о ваших женах и детях! Дитя умрет, и за ее смертью последует нападение на нас; если вы сами уцелеете, то ваши дома и сады будут разрушены, а имущество и скот станут добычей врагов. Вы знаете, что я мирный человек. За все эти годы я не пролил ни капли человеческой крови, но теперь я буду бороться во имя Божие. Он поможет нам спасти нашу жизнь и наши дома. Клянитесь, — он продолжал с возрастающим жаром, — клянитесь мне, что пока хотя бы один человек останется в живых, вы будете сражаться рядом со мной и с этими храбрыми людьми, чтобы спасти дитя от ужасной смерти!