Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2, стр. 55

На некотором расстоянии я слышал всплески гиппопотама, затем крик совы повторился неестественно визгливым звуком [51]. Ветер жалобно тянул душераздирающую песню. Над нашими головами стояло мрачное облако, а под нами — холодная, черная масса воды. И я ощущал дыхание смерти в окружающем мраке! Это было гнетущее ощущение. Вдруг я почувствовал, что кровь застыла в моих жилах и сердце перестало биться. Показалось мне или мы двигаемся? Я повернулся взглянуть на лодку за нами, но заметил худую черную руку, протянутую над пирогой.

Неужели это кошмар? В ту же минуту темное дьявольское лицо показалось из воды. Пирога покачнулась, блеснул нож, раздался ужасный крик одного из спящих ваква, и что-то теплое брызнуло мне в лицо.

В одно мгновение я очнулся, понял, что это не кошмар, а нападение масаев. Схватив первое, что попалось под руку, — это был топор Умслопогаса, — я изо всех сил ударил им в том направлении, где видел руку с ножом. Удар пришелся прямо по руке и отрубил всю кисть. Дикарь не издал ни стона, ни крика. Явившись, как привидение, он исчез так же таинственно, оставив после себя отрубленную руку, все еще сжимающую нож, воткнутый в сердце нашего бедного аскари.

Между дикарями произошло смятение, и мне показалось, — не знаю, верно ли это было, — что несколько голов скользнуло по воде к правому берегу, у которого должна была очутиться наша пирога, так как якорная веревка была перерезана.

Теперь я понял план дикарей. Они перерезали веревку, чтобы пирогу естественным течением реки прибило к берегу, где ждал отряд воинов с копьями, готовый перебить всех нас.

Схватив весло, я велел Умслопогасу взять другое, — оставшийся в живых аскари был ни жив ни мертв от страха, — и мы принялись усердно грести к середине реки. И как раз вовремя, потому что через несколько минут мы оказались бы у берега, и тогда нам всем грозила бы неминуемая смерть.

Как только мы достаточно отдалились от берега, то поспешили узнать, уцелела ли наша вторая пирога.

Тяжелая и опасная это была работа в окружающем мраке! Очевидно, милосердный Бог руководил нами. Наконец, усердно работая веслами, мы натолкнулись на нашу другую пирогу и были рады узнать, что на ней все благополучно.

Несомненно, та же черная рука дикаря, которая перерезала нашу веревку, намеревалась сделать это и с другой пирогой, если бы дикаря не погубила непреодолимая наклонность убивать при всяком удобном случае. И хотя это стоило жизни одному из нас, но зато спасло всех остальных от гибели! Не явись эта черная рука, этот призрак около лодки, — я никогда до смерти не забуду этой минуты, — пирога была бы у берега, прежде чем я смог сообразить, что случилось, и эта история не была бы написана!

III. У миссионера

Мы прикрепили остатки нашей веревки к другой пироге и стали ожидать рассвета, поздравляя друг друга с избавлением от страшной опасности, что скорее было милостью к нам Провидения, чем результатом наших собственных усилий. Наконец начало светать. Редко когда я встречал рассвет с такой радостью. На дне пироги лежал несчастный аскари и около него окровавленная рука дикаря. Я не мог выносить этого зрелища. Взяв камень, который служил якорем для пироги, мы привязали к нему тело убитого человека и бросили его в воду. Он пошел ко дну, и только пузыри остались на воде после него. Ах! Когда придет время, большинство из нас канет в Лету, оставив на поверхности только пузыри — единственный след нашего существования! Руку дикаря мы тоже бросили в реку. Кинжал, который мы вытащили из груди убитого, был очень красивый, очевидно арабской работы, с рукояткой из слоновой кости, отделанной золотом. Я взял его себе вместо охотничьего ножа, и он оказался очень полезным мне. Один из ваква перебрался ко мне в пирогу, и мы снова пустились в путь в невеселом расположении духа, надеясь добраться до миссии только ночью.

Через час после восхода солнца полил сильный дождь, еще более ухудшив наше положение. Мы промокли до костей, так как не могли укрыться от дождя в пирогах. Ветер упал, паруса были бесполезны, и мы ползли потихоньку с помощью весел.

В одиннадцать часов мы пристали к левому берегу; дождь несколько утих, и мы развели огонь, поймали и зажарили рыбу, не смея пойти в лес поохотиться. В два часа мы тронулись в путь, взяв с собой запас жареной рыбы.

Дождь полил еще сильнее. Плыть по реке становилось все труднее, благодаря камням, мелководью и чрезвычайно сильному течению. Очевидно было, что к ночи нам не добраться до гостеприимной кровли миссии — перспектива не особенно приятная! В пять часов пополудни, совершенно измученные, мы могли точно определить, что находимся почти в десяти милях от миссии. Примирившись с этим, нам необходимо было позаботиться о безопасном ночлеге.

Мы не решились пристать к берегу, покрытому густой растительностью, где могли спрятаться масаи. К счастью, мы заметили маленький скалистый островок на середине реки. Мы сейчас же пристали к нему, крепко привязали пироги и вышли на землю, стараясь устроиться возможно комфортнее, насколько это позволяли обстоятельства. Что касается погоды, то она была просто отвратительна: дождь пронизывал нас до костей, мешая развести огонь. Одно обстоятельство несколько утешило нас. Наши аскари объявили, что ничто не заставит масаев напасть на нас в такую погоду, так как они не любят дождя и ненавидят даже саму мысль о мытье. Мы поели невкусной рыбы (все, за исключением Умслопогаса, который, как истый зулус не выносил ее) и выпили джина, которого у нас, к счастью, осталось несколько бутылок. Эта была самая тяжелая ночь, которую мне пришлось пережить, за исключением, пожалуй, той ночи, когда мы, трое белых людей, приготовились погибнуть от холода во время путешествия в Страну Кукуанов. Ночь тянулась бесконечно, я боялся, что наши ваква умрут от дождя и холода; они наверное умерли бы, если бы я не давал им в несколько приемов спиртного. Даже такой закаленный старый волк, как Умслопогас, живо ощущал все неудобство нашего положения, хотя, в противоположность ваква, которые стонали и жаловались на судьбу, он не произнес ни единой жалобы. Под утро мы услыхали крик совы и начали готовиться к наступлению врага, хотя я не думаю, чтобы мы могли оказать серьезное сопротивление. Но сова на этот раз оказалась настоящей, да и сами масаи, наверное, чувствовали себя так скверно, что и не помышляли о новом нападении.

Наконец первые лучи рассвета скользнули по воде, и дождь перестал. Появилось лучезарное солнце, прогнало туман и обогрело воздух. Измученные, истощенные, мы поднялись и пошли отогреваться в ярких лучах, испытывая горячую благодарность солнцу. Я вполне понимаю, почему древние обряды обоготворяли солнце, которое играло слишком большую роль в первобытной жизни.

Через полчаса мы пустились в путь с помощью попутного ветра. Вместе с солнцем к нам вернулось хорошее расположение духа, и мы готовы были смеяться над опасностями предшествовавшей ночи. В одиннадцать часов, когда мы подумывали, по обыкновению, остановиться на отдых и попытаться подстрелить какую-нибудь дичь на обед, внезапный поворот реки открыл перед нами картину настоящего европейского дома, с верандой вокруг, превосходно расположенного на холме и окруженного высокой каменной стеной и рвом.

Над домом широко разрослась ветвистая сосна, верхушку которой мы видели несколько раз за последние два дня, не подозревая, что она растет в самой миссии. Я первым увидел дом и не мог удержаться от радостного возгласа, к которому присоединись другие. Мы и не подумали останавливаться теперь на берегу, а усердно принялись грести. Хотя дом казался близко, мы плыли долго и только в час дня причалили к берегу, на котором высился дом миссии. Выйдя на берег, мы заметили три фигуры, спешившие нам навстречу, одетые в обычные английские костюмы.

— Джентльмен, леди и девочка, — воскликнул Гуд, вглядываясь в трио сквозь свое стеклышко, — шествуют самым цивилизованным манером по прекрасному саду нам навстречу. Повесьте меня, если это не самая любопытная вещь, которую мы видели!