Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2, стр. 21

— Если ты только посмеешь тронуть Мамину, — сказал я, — то будь уверен, мой друг, что палки Садуко очень быстро загуляют по твоему телу и я сам донесу на тебя Мпанде. Слушай меня, старый болван, Садуко так любит твою дочь, что если бы только он смог получить ее, я думаю, он не посмотрел бы на то, что она замужем. Поэтому ты должен постараться откупить ее у Мазапо. Понимаешь, я говорю: откупить ее, а не достать ее кровопролитием — и это ты можешь сделать, уговорив Мазапо развестись с ней. И если Садуко узнает, что ты старался сделать это, я думаю, он оставит на время свои палки в покое.

— Я попытаюсь, Макумазан. Правда, Мазапо очень упрям, но если он узнает, что его жизнь в опасности, он, может быть, уступит. И если Мамина узнает, что Садуко сделался богатым и могущественным, она, может быть, тоже согласится выйти за него. О, благодарю тебя, Макумазан, ты настоящая подпора моей хижины. Прощай, Макумазан, если тебе нужно идти. Но почему… почему ты не похитил Мамину и не избавил меня от всех этих неприятностей?

Глава VIII. Вражда братьев

Вернувшись к своим фургонам после этой трагикомической сцены со стариком Умбези, я узнал, что Садуко и его воины уже выступили по направлению к королевской резиденции Нодвенгу. Садуко, однако, надеялся, как мне передавали, что я отправлюсь вслед за ним, чтобы представить отчет об уничтожении амакобов. Поразмыслив немного, я решил это сделать, движимый желанием узнать, что выйдет из всей этой истории.

После длительного путешествия, не ознаменовавшегося никаким особенно интересным приключением, я прибыл наконец в Нодвенгу и расположился лагерем в месте, указанном ожидавшим меня на некотором расстоянии от крааля королевским советником. Здесь я провел два или три дня, занимаясь стрельбой по горлицам и другим птицам.

Наконец, когда это времяпрепровождение мне надоело и я собирался уже двинуться в Наталь, ко мне в фургон заглянул Мапута — тот самый, который передал мне послание от короля перед нашим отправлением в поход против Бангу.

— Привет тебе, Макумазан! — сказал он. — Ну как амакобы? Я вижу, они не убили тебя.

— Нет, — ответил я, угощая его табаком. — Они не совсем убили меня, потому что я здесь. Что тебе угодно от меня?

— О Макумазан, король хочет только знать, остались ли у тебя маленькие шарики в коробке, которую я тебе вернул. Он хотел бы проглотить один шарик.

Я подал ему всю коробку, но он не взял ее, сказав, что король желает принять ее лично от меня. Тогда я понял, что это был просто предлог, и спросил, когда Мпанде угодно будет принять меня. Он ответил, что король ждет меня немедленно.

Таким образом, мы с ним отправились, и через час я стоял, или, вернее, сидел перед королем.

Подобно всем членам его семьи, король был огромных размеров, но, в противоположность Чаке и другим братьям, выражение лица его было доброе. Я поклонился ему, приподняв шляпу, и занял место на деревянном табурете, приготовленном для меня около большой хижины, в тени которой сидел король, окруженный охраной.

— Привет тебе, Макумазан, — сказал он. — Я рад видеть тебя живым и невредимым. Я слышал, что с тех пор как мы виделись, ты испытал опасное приключение.

— Да, король, ответил я, — но какое приключение имеешь ты в виду? Приключение ли с буйволом, когда Садуко помог мне, или приключение с амакобами, когда я помог Садуко?

— Последнее, Макумазан, и я желаю подробно услышать о нем. Мы остались с ним совсем одни, так как он приказал своим советникам удалиться, и я рассказал ему всю историю.

— Ты умен, как бабуин, Макумазан, — сказал он, когда я кончил.

— Это было хитро придумано: устроить ловушку для Бангу и его амакобов и заманить их в нее их собственным скотом. Но мне сказали, что ты отказался от своей доли этого скота. Почему сделал ты это, Макумазан?

Я повторил Мпанде свои соображения, которые я уже изложил раньше.

— Каждый ищет величия своим собственным путем, — сказал он, — и, может быть, твой путь лучше нашего. Белые люди — или некоторые из них — идут одной дорогой, а черные — другой. Обе дороги кончаются в одном месте, и никто не знает, какая дорога правильная, пока путь не будет пройден. Но то, что ты потерял, выиграли Садуко и его племя. Он мудрый, этот Садуко, потому что он умеет выбирать себе друзей, и его мудрость принесла ему победу и богатство. Но тебе, Макумазан, твоя мудрость не принесла ничего, кроме почета, а если человек будет питаться только почетом, то он отощает.

— Я люблю быть тощим, Мпанда, — спокойно ответил я.

— Да, да, я понимаю, — возразил Мпанда, который, как большинство туземцев, быстро схватывал смысл сказанного, — и я тоже люблю людей, которые тощают от такой пищи, как твоя, и таких людей, чьи руки чистые. Мы, зулусы, доверяем тебе, Макумазан, как мы доверяем не многим белым людям, потому что мы уже давно узнали, что твои уста говорят то, что думает твое сердце, а твое сердце всегда думает о том, что хорошо. Тебя называют Бодрствующим В Ночи, но ты любишь свет, а не тьму.

При этих нескольких необычных комплиментах я поклонился и почувствовал, как даже сквозь загар немного покраснел. Но я ничего не ответил, и Мпанда тоже некоторое время молчал. Затем он крикнул гонцу позвать своих сыновей Кетчвайо и Умбулази и приказал Садуко, сыну Мативаана, ожидать поблизости на случай, если он захочет с ним говорить.

Несколькими минутами позже появились оба принца. Я с интересом ждал их прихода, так как это были виднейшие люди в стране и народ уже горячо обсуждал, кто из них будет престолонаследником.

Оба они были на вид одного возраста (трудно бывает точно определить возраст зулусов), и оба они были статные молодые люди. Выражение лица Кетчвайо было, однако, более суровое. Говорили, что он походил на своего дядю, лютого и зверского Чаку, а я нашел в нем сходство с другим его дядей, с Дингааном, с которым я был очень хорошо знаком в юности. У него был тот же мрачный взгляд и надменный вид. И когда он сердился, он так же сжимал рот, выражая беспощадную непреклонность.

О Умбулази я не могу говорить без восторга. Как Мамина была самой красивой женщиной, какую я когда-либо видел в стране зулусов, так Умбулази был самым красивым мужчиной. Зулусы прозвали его Умбулази Прекрасным, и немудрено. Начать с того, что он был по крайней мере на три дюйма [28] выше самого высокого зулуса — за четверть мили я узнавал его по росту — и ширина его груди была пропорциональна его росту. Затем, он был великолепно сложен и сильные, красивые конечности кончались, как у Садуко, маленькими кистями и ступнями. Лицо было открытое, черты лица правильные, цвет кожи светлее, чем у Кетчвайо, а глаза, всегда улыбавшиеся, были большие и темные.

Прежде чем они прошли во внутреннюю изгородь, можно было заметить, что отношения между братьями были не из лучших. Каждый из них старался первым пройти через калитку, чтобы показать этим свое право на престолонаследство. Результат был несколько комичен, потому что они застряли в калитке. Но здесь сказался больший вес Умбулази, и, пустив в ход силу, он вдавил брата в тростниковую изгородь и на один шаг опередил его.

— Ты становишься слишком жирным, брат мой, — сказал Кетчвайо, нахмурясь. — Если бы у меня в руке был ассегай, то ты был бы ранен.

— Я знаю это, брат мой, — ответил с добродушным смехом Умбулази, — но я знаю, что никто не смеет являться вооруженным перед королем. Иначе я пропустил бы тебя вперед.

При этом намеке Умбулази, сделанном, правда, в виде шутки, что он не рискнул бы пройти спиной к вооруженному брату, Мпанда беспокойно заерзал, а Кетчвайо еще более зловеще нахмурился. Однако они не обменялись больше ни словом, а, подойдя к отцу бок о бок, приветствовали его, подняв руки.

— Привет вам, дети мои, — сказал Мпанда и, предвидя ссору, кому занять почетное место по правую его руку, поспешно прибавил: — Садитесь оба передо мною, а ты, Макумазан, сядь по правую руку от меня. Я сегодня немного туг на правое ухо.