Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2, стр. 150

Когда же надо было поднять дверь, то рычаг опускался посредством веревок и закреплялся на требуемой высоте. Для этого в скале были выдолблены каменные скобы.

В настоящем случае, в предотвращение наводнения, дверь была поднята до отказа. Она торчала на пять — шесть футов над уровнем воды, в то время как плечо рычага закреплено было над самой нижней скобой, на высоте фута от пола.

Мы с Хансом тщательно осмотрели этот примитивный аппарат. Допустим, размышлял я, что понадобилось бы опустить рычаг так, чтобы дверь упала на дно и вода хлынула бы в канал — как это сделать? Ответ: во-первых, высвободив конец рычага из-под скобы, на что потребовалось бы объединенные усилия нескольких человек; во-вторых, сломав пополам самый рычаг. Конечно, вдвоем с Хансом я не смог бы сделать ни того ни другого. Это и десятерым было бы не под силу. Может быть, посредством мраморной пилы, но таковой у нас не имелось.

Однако из каждого затруднения можно найти выход.

Моя изобретательность была исчерпана, но оставался Ханс с его инстинктом дикаря, нередко приводившим его к цели быстрее, чем все мои умствования цивилизованного человека.

Говоря спокойно по-голландски, чтобы Драмана не угадала моего внутреннего возбуждения, я обрисовал Хансу эту проблему в следующих выражениях:

— Допустим, Ханс, что нам необходимо собственными силами сломать брус, чтобы впустить сюда воду из озера — как нам это сделать теми средствами, которыми мы в настоящее время располагаем?

Ханс посмотрел вокруг, комкая шляпу, и ответил:

— Не знаю, баас.

— Так подумай. Любопытно, совпадет ли твоя догадка с моей?

— Я думаю, что в таком случае она не совпадет ни с чем, — сказал Ханс, сделав этот меткий выстрел с таким деревянным выражением крайней тупости, что никак нельзя была дать ему пинка.

Затем, ни слова не говоря, он отошел от меня и стал внимательно осматривать рычаг, в особенности же скобу. Потом, сказав по-арабски, что хочет замерить глубину рва, он с ловкостью обезьяны полез по рычагу и уселся на нем верхом, около каменной передачи, делая вид, что смотрит на канал.

— Темно, ничего не видно, — вымолвил он наконец и спустился. Потом он обратил внимание на лежавший в тени у самой стены труп женщины, убитой при закреплении рычага. Мы подошли к ней. Как все жители острова, она была молода и красива. Наклонившись над трупом, Ханс сказал мне опять по-голландски:

— Баас помнит, как он меня ругал, что я захватил две жестянки пороха?

Я возразил, что не припомню этого инцидента, но, конечно, не к чему было таскать с собой на остров лишние тяжести.

— А как баас полагает, — продолжал Ханс, — кому лучше известно, что может произойти — баасу или преподобному отцу бааса в небесах?

— Моему отцу, Ханс, — ответил я без колебаний.

— Баас прав. Отец бааса знает больше, чем баас. Но в некоторых случаях Ханс смыслит больше их обоих — по крайней мере, в земных делах.

Я безмолвно смотрел на маленького нахала, а он невозмутимо продолжал:

— Вовсе я не забыл оставить порох на берегу, я его взял с собой, предвидя, что он нам понадобится, так как порохом можно взорвать и людей, и многое другое.

— Ладно, так при чем же тут порох?

— Может быть, и ни при чем, баас. Только вот что: эти вэллосы не слишком искусны в сверлении камней. Отверстия у них получаются шире, чем нужно. В ту дыру в водных воротах можно вставить под болт две фунтовые пороховницы.

— К чему класть туда порох? — спросил я небрежно, так как мои мысли были заняты мертвой женщиной.

— Ни к чему, баас, совершенно ни к чему. Только, кажется, баас меня спросил, как опустить эту каменную руку? Я думаю, если заложить в это отверстие два фунта пороху да поджечь его, то или разлетится вся верхняя часть каменной плиты, или выскочит болт, а может быть, произойдет и то и другое. Кулак разожмется, и дверь упадет на дно. Озеро хлынет в канал и затопит поля жрецов Хоу-Хоу, если только баас в своей мудрости и доблести полагает, что они еще нужны жрецам после такого дождичка накануне жатвы.

— Ах ты, плутишка! — воскликнул я. — Умный маленький чертенок! Молодчина! Только это дело надо обстоятельно обдумать.

— Да, баас, и лучше нам пойти в дом. Надо отсюда выбраться, баас, пока нашу даму не почуяли крысы. А перед уходом посмотрите отсюда на то отверстие и на болт.

Затем Ханс, все время не отводивший взора от тела женщины, поклонился и сказал по-арабски:

— Аллах, сиречь Хоу-Хоу, да примет тебя в лоно свое, — и почтительно отошел.

Мы вышли из сарая.

Глава XII. Заговор

Драмана тщательно заперла сарай и, положив ключ обратно в кошель, повела нас посмотреть на пресловутое Древо Видений. Оно стояло посреди большого, обнесенного стеной участка земли, именуемого садом Хоу-Хоу, хотя там ничего другого не росло. Драмана уверяла, будто дерево оказывает ядовитое действие на всякое соседнее растение.

Пройдя в калитку, ключ от которой также хранился в кошеле у Драманы, мы очутились перед знаменитым деревом, если можно его так назвать — оно скорее было похоже на куст; верхние его ветки находились в каких-нибудь двадцати футах над землей. Однако оно осеняло большое пространство и имело ствол в три фута толщиной. От ствола отходило множество ветвей, концы которых стлались по земле и пускали новые корни, как это наблюдается, если не ошибаюсь, у дикой смоковницы.

То было нечистое исчадие природы. Вместо листьев у него были только темно-зеленые мясистые стручки, как у молочая. Возможно, что это и была какая-нибудь разновидность молочая. Стручки оканчивались ярко-лиловыми цветами, издававшими отвратительный трупный запах. А под цветами — так как, по-видимому, дерево, подобно апельсину, обладало свойством одновременно давать цвет и плодоносить — висели желтые колючие плоды величиной с грушу. Для полноты картины остается только добавить, что ствол был покрыт сморщенной серой корой и что стручковидные листья были наполнены молочной смолой, как у всего семейства молочайных. По словам Драманы, то был единственный экземпляр и другого не существовало ни на острове, ни на берегу. Пытаться же его культивировать считалось великим грехом. Словом, дерево было монополизировано жрецами.

Ханс принялся за работу и нарезал целый веник листьев или стручков, чтобы препроводить его старому карлику — как ни слаба была надежда когда-либо увидеться с ним. То была пренеприятная работа, так как из дерева брызгала белая смола, как скипидар обжигавшая кожу.

На обратном пути Драмана обратила наше внимание на небывало высокий уровень воды в озере. Вода стояла выше полей, отвоеванных некогда у озера и обнесенных стеной, и даже выше входа в пещеру. Но, по ее словам, опасаться было нечего: стена достаточно высока, шлюзы крепки — а в крайнем случае люди могут укрыться на склонах горы.

Дома она распрощалась с нами, сказав, что вернется перед закатом солнца. Я ее попросил непременно исполнить это обещание. Самому мне было теперь безразлично, придет она или нет, так как я уже разузнал от нее все что мог. Но я замышлял катастрофу и потому беспокоился, представится ли ей возможность спастись. Все-таки она оказалась нам верным другом, ненавидела Дэчу и Хоу-Хоу и любила свою сестру Сабилу.

Ханс проводил ее до порога и с неуклюжим усердием помог ей надеть дождевой плащ, который она было скинула и несла на руке. И правда — прекратившийся было дождь опять полил как из ведра.

Оставшись наедине, мы с Хансом подкрепились едой и открыли совет.

— Что же нам предпринять, Ханс? — спросил я.

— А вот что, баас: перед полночью мы спрячемся на берегу близ ступенек, что у скалы Приношений, потом, когда придет лодка и высадит госпожу Сабилу, и ее привяжут к столбу, мы доберемся до лодки вплавь, влезем в нее и поедем обратно в город вэллосов.

— Но это, Ханс, не спасет госпожу Сабилу.

— Не спасет, баас. Но я и не ломал голову над участью госпожи Сабилы, которая будет наслаждаться счастьем с Хоу-Хоу. Это спасет нас, баас, хотя, может быть, нам придется оставить Хоу-Хоу кое-что из наших вещей. Если Иссикор и прочие хотят спасти госпожу Сабилу, то пусть не будут трусами и перестанут бояться каменного истукана и горсточки жрецов и пусть стараются сами за себя.