Джура(ил. И.Незнайкина), стр. 63

Кучак не любил одиночества и с тоской думал о том, до каких пор ему придется жить одному и что ждет его в будущем. Ибо, как говорит древняя пословица, слепой не забывает того времени, когда он видел, а безногий — когда ходил.

Часть третья

ДЖУРА ВСТРЕЧАЕТ ДРУЗЕЙ

I

Всхолмленное высокогорное плато потянулось южнее Заалайского хребта. Не видно на нем ни плодородных садов, ни лесов, ни кустарников. Куда ни глянешь — всюду камни; только кое где между ними торчат сухие стебли полыни да небольшие кустики чия. Все здесь окрашено в серовато желтый цвет: и камни, и земля, и крепость у Заалайского хребта.

Много осад выдержала древняя крепость, и долго ещё она простоит. Толстые зубчатые стены её для прочности были построены из глины пополам с цементировавшей её ячменной мукой. Над башней на шесте трепещет красный флаг. Частые бури разорвали его на длинные полосы, и при сильном, порывистом ветре они щелкают, как бичи.

На башне ходит с винтовкой сторожевой: он охраняет долину и сторожит отряд Козубая.

Добровольческий отряд под командованием Козубая прибыл весной, как только открылись перевалы. Обострившаяся классовая борьба и появление басмаческих банд вызвали необходимость усилить охрану пограничных районов.

Добровольческий отряд отдыхал. Незадолго перед этим он действовал против басмаческих банд, засевших на вершинах и склонах урочища Бель Куль.

Отряд шел без тропинок, с той стороны, откуда басмачи меньше всего его ожидали. Лошадей вели через ледник, подстилая им под ноги попоны и свои халаты. А потом на связанных арканах на отвесную скалу втащили пулеметы. Ночью, когда басмачи спали, добротрядцы молча ворвались в становище. Часть басмачей бежала к границе и попалась пограничникам.

В отряде были раненые. Один был убит.

Козубай допрашивал басмачей лично. Это были наемники, присланные из за границы. Козубай каждый день получал много сведений от местного населения о передвижениях баев со скотом в тыловом пограничном районе. Баи пытались прорваться за границу. Ловили также диверсантов и контрреволюционеров. Работы хватало всем.

Сторожевой тихонько напевает песню. Услышав эту песню, каждый житель долины скажет, что это поет татарин Ахмед, первый весельчак в отряде. Много словечек Ахмеда гуляет по Памиру. Его любят добротрядцы и дехкане, и сам Козубай ценит его как хорошего следопыта.

Худощавый горбоносый Ахмед не может и секунды просидеть без движения. Напевая, Ахмед в такт притопывает ногой. Это не мешает ему внимательно осматривать окрестности. Но кругом стоят только знакомые горы, да на другом конце долины виднеются юрты кишлака. Внезапно мимолетная тень перечеркнула долину. Ахмед резко оборвал песню и посмотрел вверх.

Высоко над горами летели орлы. Они кружили над западным горным проходом и с каждым кругом приближались к крепости. Глядя на орлов, Ахмед понял, что они заметили добычу и, что самое странное, добыча эта перемещается.

Еще никто не показался из горного прохода, но Ахмед увидел, что сурки на холме у горы встревожились, сели на задние лапки. По долине разнеслось их тревожное «сюрчанье». Они юркнули в норы. По этому сигналу спрятались в норы мыши и барсуки. Ахмед насторожился и вскоре увидел, как из горного прохода показалась группа вооруженных людей. Впереди на вороном жеребце ехал удалец Муса, бесстрашный и храбрый джигит, бравшийся за самые трудные дела. Сзади него на крупе жеребца сидел юный вспыльчивый Джалиль, которого добротрядцы, в отличие от Джалиля большого, прозвали Джалиль маленький «порох». Джалиль маленький «порох» держал за повод своего коня, на котором по обе стороны седла было привязано два тела, а на луке седла висело два ружья.

За ним ехали ещё три джигита, а далеко позади них бежал черный пес.

Увидев его, собаки, лежавшие возле юрт на джейлау, залаяли и помчались навстречу. Ахмед наклонился над дымоходом и крикнул через него в кибитку, помещавшуюся в башне:

— Эй, Козубай, товарищ начальник! Из Маркан Су возвращается отряд Мусы. Джигиты везут два тела и два ружья.

Сообщив об этом, любопытный Ахмед нетерпеливо прошелся по крыше и, не дождавшись, пока они подъедут, крикнул:

— Ну как?

Но Муса ничего не ответил, и Ахмед обиженно отвернулся, желая показать, что его мало интересует случившееся. Всадники подъехали. Гнойные выпоты в углах лошадиных глаз и ввалившиеся бока свидетельствовали о том, что путь был очень тяжел и что добротрядцы ехали без остановок.

— Передай начальнику, — ответил Муса хриплым басом на вопрос Ахмеда, заданный пять минут назад, — что мы привезли труп басмача Чиря и молодого раненого охотника. Он убил Чиря из карамультука. Что с охотником делать?

Ахмед передал это через дымоход. Из кибитки вышел Козубай. Одет он был в черный халат с длинными узкими рукавами, на голове у него была лисья шапка, а на ногах мягкие сапоги без каблуков. На киргизском матерчатом поясе, обмотанном вокруг него шесть раз, висел маузер в деревянной кобуре.

— Хорошо, — сказал Козубай — очень хорошо. Наконец то убит этот стервятник Чирь! Раненого охотника положите в лекарскую кибитку и скажите лекарю, пусть хорошо лечит. Иди, Ахмед, распорядись. Пора сменяться.

Прошло немало дней. Джура очнулся от боли. Он увидел над собой белый потолок кибитки и трех человек, наклонившихся над ним. Один из них каким то блестящим предметом трогал края раны. Боль становилась невыносимой, рану жгло.

«Опять попался басмачам в руки», — решил Джура, сжимая кулаки от боли, и вдруг почувствовал, что руки у него не связаны. Он мгновенно ударил по голове того, который причинял ему боль, вставляя какой то предмет в рану. Напрягая все силы, Джура вскочил с койки, оттолкнул другого, стоявшего рядом, схватил прислоненную к стене винтовку. Колени его тотчас задрожали, и он вместе с винтовкой рухнул на пол.

— Вот бешеный! — сказал один из присутствующих с восторгом. Джуру снова уложили, привязав бинтами к койке за руки и за ноги. Он долго не приходил в сознание и очнулся уже после того, как ему промыли рану, смазали её йодом и забинтовали.

— Пусть вас побьет небо, басмачи проклятые! — шептал Джура.

— Чего дерешься? Мы твои друзья. Мы не басмачи, мы красные джигиты из добротряда Козубая, — сказал ему тот, кто лечил.

— А если вы не враги, то зачем меня связали? — И Джура заворочался на койке.

— Если ты поклянешься, что будешь лежать спокойно, мы тебя развяжем.

— Да побьет меня огонь! — сказал Джура. — Буду лежать спокойно.

С него сняли бинты.

— Спи, — сказал ему лекарь.

И все трое вышли из кибитки.

— Красные джигиты?! — произнес Джура громко и вспомнил Ивашко.

Внезапно ему стало хуже, широко открытые глаза помутнели. Ему послышался свист, тонкий, пронзительный свист. Вначале тихий, он нарастал, ширился, и от него болела голова и ныло в груди. — А а а!.. — закричал Джура, срывая с груди повязку. Из раны пошла кровь. «Умираю», — подумал Джура и повалился с кровати на пол.

Вдруг в дыре, прорубленной в толстой глиняной стене, показалась собачья голова. Это был Тэке. Он спрыгнул на пол, подбежал и облизал лицо Джуры.

Вскоре в кибитку вошел джигит с пиалой и лепешкой. Он увидел черного пса, который тотчас же кинулся ему навстречу. Джигит выбежал и позвал на помощь.

В кибитку вошли три добротрядца с палками. Они хотели прогнать собаку, но Тэке с громким лаем бросался на них, хватал зубами палки и кружился вокруг Джуры, защищая его. Муса рассердился, вынул из кармана револьвер и прицелился в собаку, но в это время в лекарскую кибитку вошел командир отряда Козубай:

— Не тронь собаку! Разве ты не видишь, что она защищает хозяина? — И, не обращая внимания на грозно рычащего Тэке, он подошел к раненому.