Джура(ил. И.Незнайкина), стр. 49

— Кара Куль, Кара Куль! — радостно закричал Чирь и, показывая пальцем, возбужденно сказал: — Смотри, вон караван из Маркан Су подходит к озеру!

И они остановились, пораженные.

Около озера шел большой караван верблюдов. Они мерно покачивались, и пыль взлетала из под их ног.

Чирь бросился на колени: он молился аллаху.

— Алла, алла! — бормотал и Безносый, подняв руки вверх. В ту же секунду грянул выстрел, и стоявший на коленях Чирь свалился на бок.

Безносый оглянулся. Прямо на него мчался черный пес. Безносый взглянул на караван, но караван исчез, исчезло и озеро; только воздух, как расплавленное стекло, струился над землей и далекие скалы, как в кривом зеркале, меняли свои очертания. Безносый растерялся и, спасаясь от собаки, побежал. Тэке, вдруг повернув, подбежал к лежавшему на земле басмачу и, ворча, понюхал его. Тот был мертв. Около него валялась винтовка.

Джура подбежал, дрожащими руками схватил валявшуюся винтовку и прижал её к груди.

«Винтовка, наконец то винтовка у меня, в моих руках! Из за одной этой винтовки стоило преследовать басмачей. А я думал, что у басмачей простые охотничьи ружья… Но где же второй басмач?» Джура оглянулся.

Вдруг он увидел впереди огромное озеро.

По озеру плыла большая кибитка, и из её трубы шел дым. Джура задрожал от радости. Наконец то он увидел джаду — чародейство, о котором говорил аксакал. Джура присел на корточки. Озеро исчезло. Воздух струился над землей, и в этом дрожащем воздухе показались очертания огромных кибиток. Шли какие то большие животные, кривоногие, с длинной шеей и двумя горбами на спине; на маленьких длинноухих животных ехали люди. Как завороженный, смотрел Джура на это чудо. Так вот оно, джаду! Вот о чем говорил аксакал! Но ведь гости зимой говорили, что это не сказка, что существует такая страна, где летают ковры самолеты… И Джура вновь захотел увидеть эту страну.

Сильный удар опрокинул Джуру на землю. Донесся звук выстрела.

— Джаду! — прошептал он и потерял сознание.

А Безносый, который успел спрятаться за камнями на другом конце плато, закладывал в винтовку второй патрон. Он хотел ещё раз выстрелить в Джуру, но увидел бегущего к нему пса. Безносый прицелился, выстрелил и промахнулся. Заметив устремленное на него ружье, Тэке прыгал из стороны в сторону, а Безносый трясущимися руками наводил на него винтовку и никак не мог прицелиться.

— Заговоренный! — испуганно прошептал басмач, карабкаясь на скалу.

Усталый Тэке, спрятавшись за камнями, яростно лаял, подзывая Джуру. Но ползли уже вечерние тени, а Джура все ещё неподвижно лежал на камнях.

III

Джура очнулся в луже крови. Хотел приподняться, но не было сил, и он снова со стоном повалился на землю. Тэке суетился возле него и языком слизывал кровь.

— Умру… — прошептал Джура.

Истощенный погоней и обессиленный потерей крови, он лежал без движения.

Синие тени наполняли долину. Поднималась луна. Вспомнив дневные видения, Джура решил, что все ему только померещилось. Но, протянув руку, он нащупал винтовку. Умереть! Умереть, не выполнив клятвы! Для этого ли он приносил в жертву «раздельнокопытного, с запахом мускуса»! Что же с ним случилось? Как мог он хоть на мгновение забыть о близком враге? Кто же его обманул и отвлек? Принеся в жертву целого козла, не взяв ни куска, Джура сознательно обрекал себя на голод. Второй раз он не мог выстрелить: звук выстрела мог насторожить преследуемых.

— Я просил помочь мне, — шептал Джура запекшимися губами, — но ты поступил как обманщик. Кто же ты и где? Убей же меня сейчас, если можешь…

Луна смотрела в глаза Джуры, и он уже не мог оторвать от неё взгляда.

— Лунная баба, смотри на меня и считай ресницы. Я не боюсь смотреть на тебя…

Безмолвно стояли горы. Джура удивился их высоте. — И никто не помогал мне перейти, — шептал он, — мои ноги сделали это. И мои руки сделали это, и глаза, и сердце. Все сделал я сам. Надо было просто съесть белого козла. Это придало бы силы и рукам, и ногам, и глазам. А я отдал все мясо духам, понадеялся на них, обессилел — и вот… На охоте я верил в твердость Своей руки, и в меткость Своего глаза, и в силу Своих ног, и в крепость Своего сердца и не полагался на духов. Зачем же я изменил себе? Разве это была не та же охота? Вся жизнь мужчины подобна охоте, но я ещё не стал в ней Чонмергеном — Великим Охотником. Кто на что нибудь годен, тот и в пятнадцать лет мужчина, а кто ни на что не годен, тот и в сорок лет дитя!

Тэке, подняв свою большую голову, похожую на медвежью, выл на луну. «Вот и Тэке чувствует, что я умру», — подумал Джура, впадая в забытье.

Прошло несколько часов. Джура очнулся от свирепого лая Тэке. Возле него стояли люди и что то говорили. Кто то поднял его. «Басмачи», — подумал Джура и опять потерял сознание.

ОТОРОПЕВШАЯ УТКА И ХВОСТОМ НЫРЯЕТ

I

Убегая от Джуры, Кучак надеялся, что снег и ветер заметут его следы. Но снег шел недолго: едва Кучак добрался до источника Голубая Вода, как ветер стих, тучи разошлись и в небе показались яркие звезды. Он боялся идти по свежей пороше, на которой ясно отпечатывались следы, решил переждать день, а с наступлением темноты идти дальше на восток, откуда прибывали в кишлак купцы и где, по видимому, была та сытая, сказочная жизнь, которую так красочно воспевали старинные песни.

Много этих песен, сказаний и легенд знал Кучак наизусть со слов матери. В тяжелые минуты он пел песни о счастливой жизни, и ему становилось легче. Он всегда мечтал о такой земле, где никто ничего не делает, где много едят, спят, не работают и все делается само собой.

Кучак и раньше видел золото. После изнурительного труда в ледяной воде этот желтый, добытый им песок казался невзрачным. Жадный аксакал тотчас же уносил его к себе в кибитку. Став обладателем богатств, Кучак сразу утратил былую беспечность и добродушие. Он каждую минуту думал о том, как бы не потерять его. Мысль о Джуре приводила его в ужас. Он думал о том, что Джура не простит ему бегства и жестоко расправится с ним при встрече. Рассветало.

Кучак забился в углубление под скалой возле источника Голубая Вода и весь день просидел, дрожа от страха и холода: он боялся, как бы Джура не заметил его издалека. Вечером, когда уже начало темнеть, Кучак решился выйти.

Он с трудом расправил затекшие руки и ноги, но сразу же испуганно спрятался назад, под скалу: он увидел невдалеке Одноухую — собаку Зейнеб. «Собака не будет бродить одна, — подумал Кучак. — Я пропал!»

Одноухая, почуяв запах вяленого мяса, насторожилась, подбежала к скале и увидела Кучака. Остановившись перед ним, она жалобно повизгивала, выпрашивая мясо. Кучак бросил в неё камнем. Одноухая не убежала. Вспотев от страха при мысли, что собака приведет Джуру, Кучак поманил её кусочком мяса, затем привязал за шею своим поясом и втянул под скалу.

Он хотел убить Одноухую, чтобы она не выдала его своим визгом, но в это время начали кричать филины. Кучак верил в примету, что своим криком филины отгоняют альбестов и джиннов, предупреждая путников об опасности. Помня слова аксакала, что в это время надо притаиться и молчать, чтобы не навлечь их гнева, Кучак решил переждать ночь.

Но следующий день был теплый, солнце светило ярко. Кучак подобрел и решил взять собаку с собой на восток. «В дороге пригодится как сторож», — решил он.

Кучак вел собаку на поводке, но, убедившись, что она не думает убегать, снял веревку. Одноухая побежала вперед, часто оглядываясь. Кучак успокоился: когда собака бежит впереди и оглядывается на человека — значит, она считает его своим хозяином. Кучак шел по берегу реки, прячась за камнями, все дальше на юго восток, где сверкали на солнце снега перевала. Кучак промок и озяб, но разводить костер боялся: дым мог привлечь внимание Джуры. По ночам он забивался в щели скал и дрожал от холода и страха, с нетерпением ожидая рассвета. Перебравшись через снежный перевал на плоскогорье, Кучак собрал сухой полыни и разложил большой костер. Он решил, что Джура уже далеко. С наслаждением вдыхал он горький дым и грелся у огня. Просушив одежду, он вынул из курджума большой кусок мяса, нашпиговал его салом и положил в горячую золу на два плоских раскаленных камня.