Джура(ил. И.Незнайкина), стр. 120

III

На следующий день женщины, которые охраняли кишлак, поймали ещё одного беглеца, а ночью привели сразу двоих. Все при допросе сказали, что они бегут от Тагая.

Зейнеб долго совещалась с Айше, как поступить с басмачами. Старуха посоветовала проверить их и, если они хотят, как Мамай, спокойной жизни, оставить в кишлаке.

— А если будет десять мужчин, что тогда делать? — задумчиво спросила Зейнеб.

— Знаешь, — сказала Айше, — Мамай хочет жениться. Что ты скажешь?

Зейнеб промолчала.

Утром она позвала Мамая в юрту для разговора, а к вечеру отпраздновали его свадьбу с одной из молодых вдов. Пленники были приглашены на свадьбу, но с них не спускали глаз. Мамай стал веселым и разговорчивым. Он то и дело говорил: «я думаю», «я считаю», «я хочу», «я вам говорю».

— Что это ты все: я, я, я! Приказываю здесь я, а не ты, — сказала ему Зейнеб.

— Я мужчина и, значит, старший в роде. Так было испокон веку.

— Слушай, Мамай, и запомни. Да и вы слушайте, — обратилась Зейнеб к остальным. — Старшей была и остаюсь я. Кто не хочет помогать, я не держу. Может идти к Тагаю.

Один из басмачей пошел на юго запад. Вскоре издалека послышался лай собак и крик человека о помощи. Биби вскочила, но Зейнеб жестом заставила её сесть. Потом она сказала:

— Мы помогаем только друзьям.

Прошло три дня. Биби, сторожившая кишлак, издалека заметила группу людей. Они шли гуськом по тропинке, направляясь на север. Биби внимательно вгляделась: она насчитала одиннадцать человек. Биби заметила, что все они вооружены. Прячась за камнями, она смогла рассмотреть их довольно близко.

Через два дня она увидела людей, поспешно пробирающихся на юг. Биби спустилась с горы и забежала далеко вперед. Ей показалось, что это те же люди, которых она видела раньше, но теперь их было только пятеро.

— Это, наверное, басмачи Тагая, которые пришли с ним из за границы, — сказал Мамай. — Лучше их не трогать. Пусть о нас ничего не знают. Все равно им не уйти от красных аскеров.

В течение нескольких дней по горам проходили беглецы. Тех, которые случайно попадали на летнее становище, приводили к Зейнеб. Женщинам теперь помогал не только Мамай, но и два человека, задержанных позже него. Басмачей отводили в кибитку, которая тщательно охранялась.

Зейнеб как умела допрашивала пленных. Они клялись, что убегали от «тайекаки» — «краснопалочников». Так, объяснил Мамай, называли себя джигиты добротрядов из Таджикистана. Мамай сам плохо знал, кто это такие, и Зейнеб его не поняла.

— Почему вы все бежите к нам? Разве нет других дорог? — спрашивала Зейнеб у пленников.

— Больше некуда бежать, — отвечали пленные. — С севера идут красные отряды, с востока, от границы, идут красные, на юге тоже красные. Путь был только один сюда — через горы. Оказалось, тут тоже красные.

— Где же? — удивленно спросила Зейнеб.

— А вы! — отвечали ей пленные.

Однажды Биби и Слу привели с гор связанного человека. Они рассказали Зейнеб, что пойманный сопротивлялся и все время, размахивая руками, что то говорил на непонятном языке. Оказалось, что пленник хорошо говорил и по киргизски. Он очень обрадовался, что перед ним не басмачи.

— Я безоружный разведчик, — сказал он, — «краснопалочник» из отряда Абдулло Джона. Он знает о вашем кишлаке, ищет его в этих диких горах. Никто не знает сюда дороги.

— Откуда же он знает о нас? — спросила Зейнеб подозрительно.

— Он получил приказ идти сюда от большого начальника.

— Ну, а где Абдулло Джон? Он, наверно, сам нам все расскажет.

— Отпустите меня, и завтра же весь отряд будет здесь.

Зейнеб устроила совет. Разведчика долго расспрашивали, подозревая, что его появление — уловка басмачей. Решили разведчика отправить обратно под охраной. Его сопровождали Мамай и две женщины. Через два дня они вернулись с отрядом «краснопалочников». Командир отряда Абдулло Джон был высокий, стройный таджик с лицом цвета слоновой кости, с большими карими глазами, смыкающимися на переносице бровями, тонким хрящеватым носом и красными, как у девушки, губами.

Увидев Зейнеб, он подмигнул ей, и Зейнеб покраснела, как девчонка, потом рассердилась на себя за свою растерянность и грубо сказала:

— Жене своей моргай, а у меня и без этого дела много! Или ты только за этим и пришел?

— Нет, девушка, просто я веселый. А где ваш аксакал?

— Я аксакал, — сердито ответила Зейнеб.

— А где твоя борода? — рассмеялся Абдулло Джон и игриво подмигнул, но, увидев, что мужчины и женщины, сопровождающие девушку, остаются серьезными, удивленно спросил: — Расскажите мне, в чем дело? Я ничего не понимаю!

— У нас давно нет аксакала. Его убили в позапрошлом году. У нас не было мужчин в кишлаке, да мы и сами отлично справляемся.

— А эти? — Абдулло Джон показал на мужчин, стоявших вокруг с винтовками.

Зейнеб объяснила. Она многое рассказала Абдулло Джону, и он слушал с нескрываемым интересом.

Абдулло Джон ей понравился. Это был первый мужчина после Джуры, на которого она обратила внимание. Ей не пришлось долго говорить. Уже первые пленники, приведенные в то утро, рассказали о великом поражении басмачей возле крепости.

— Мы уже кое что знали о вашем кишлаке, — сказал Абдулло Джон, — но не все. Мне поручено помочь вам. Ты многое сделала правильно. Но и ваша охотничья артель и отряд по борьбе с басмачами — это ещё далеко не все, что нужно. Сейчас самое главное — выловить басмачей, которые разбежались по этим горам. Мы вместе обсудим, как это лучше сделать. Ваша помощь нам будет нужна. Временно ты будешь уполномоченным. Потом мы обсудим, как поступить, чтобы жители Мин Архара жили зажиточно, научились грамоте, увидели другие кишлаки. Вы уже получили скот, вам нужен для него корм. В других высокогорных кишлаках уже несколько лет сеют ячмень. Он дает хорошие урожаи. Вам нужно будет сделать пробные посевы. Вам помогут семенами, у вас теперь будут новые кибитки, вы будете получать газеты, в которых пишут все, что происходит на свете. Мы проведем сюда дорогу: здесь много ценных руд. Вы помните Ивашко? Он шлет вам привет, приедет скоро к вам в гости. Теперь же надо заняться басмачами.

— У нас в кибитке сидят пленные. Мы не знаем, что с ними делать, — сказала Зейнеб.

— Это уж ты, аксакал, — смеясь, сказал Абдулло Джон, — предоставь нам.

— А что ты все таки будешь с ними делать?

— Мы их будем судить…

— Как — судить? — спросила старуха Айше.

— Это я вам все расскажу после. Пока я их допрошу. За этот день в горах «краснопалочники» поймали много басмачей.

— Знаешь что? Давай часть выпустим, — сказала Зейнеб, входя вечером в юрту к Абдулло Джону. — Среди них есть совсем не басмачи. Одно только название что басмач.

— Я не гадальщик и не знаю, кто у них белый, кто розовый. Это мы всё узнаем…

— Ты что, пытать их будешь, как они сами пытают наших красных джигитов?

— Ишь ты какая свирепая! Ты девушка, сердце у тебя должно быть нежное. И зачем только тебе винтовку дали? — улыбаясь, спросил Абдулло Джон.

— Мне никто не давал, я сама взяла. Сколько нужно было винтовок, столько и взяла, — гордо ответила Зейнеб.

— Говорю тебе: теперь занимайся другими делами. Ты помогла — спасибо. Теперь наша очередь порядок наводить.

Они сидели в юрте у костра.

Зейнеб задумчиво перекладывала щипцами угли. Абдулло Джон смотрел на неё влюбленными глазами и не хотел думать о пленных. Мамай в углу юрты чистил револьвер.

— Значит, не нужна больше? Может, плов готовить? — сказала Зейнеб.

Вдруг она вспомнила о Джуре… Спросить или нет? Наверно, он давно погиб. Если бы был жив, пришел бы к Зейнеб. Зачем спрашивать!..

IV

Джура скакал напрямик по Алайской долине. Впереди бежал Тэке. Они спустились с альпийских лугов, перешли множество речек. Теперь вокруг них была степь. Расположенная высоко в горах, она была покрыта высокой и густой травой. Молодой охотник думал только об одном: поскорее перевалить Алайский хребет, видневшийся вдали как огромная каменная стена, и сообщить о случившемся командиру какого нибудь пограничного отряда. Крепость в опасности. Надо спешить.