Двойной расчет, стр. 16

— Вы так тепло принимаете меня, это очень мило с вашей стороны, — с признательностью, но несколько растерянно ответила Анжела.

— Но это же совершенно естественно! — воскликнула Мирей, и в голосе ее присутствовала та теплота, с которой мать обращается к своему ребенку. — Ведь вы могли быть нашей дочерью, если бы ваши родители выбрали Люси, а не вас.

Вот оно.

Слова, сказанные Мирей без всякой задней мысли, пронзили грудь Анжелы, как клинок, и безжалостно разорвали сердце в клочья. Ее взгляд остановился на Люси, и та улыбнулась ей. Анжела увидела, как на лице, столь похожем на ее собственное, отражаются чувства, совершенно противоположные тем, что испытывала она, и это лишило ее последних сил. Внезапно до самой глубины души докатилась волна горечи оттого, как несправедливо обошлась с ней жизнь. Мирей разбередила старую рану, ту самую, которая — не стоит себе лгать! — заныла несколько дней назад, когда, познакомившись с семьей Люси, Анжела обнаружила, насколько широка пропасть, отделяющая ее от сестры.

— Просто невероятно! — продолжала Мирей, внося последнее блюдо с закусками. — Как могло получиться, что в больнице нам ничего не сказали? Мы все-таки имели право знать, что у ребенка, которого мы взяли, была сестра. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что это просто преступление! Разве они имели право вас разлучать?

Мирей возвела глаза к небу, потом грустно покачала головой, спросила про школьные успехи Леи и удалилась на кухню проверить очередное угощение, готовящееся в духовке. Люси рассказала, что через месяц будет школьная ярмарка, и в этот день все обязательно должны быть свободны, потому что каждый класс готовит спектакль для родителей. Жак заранее извинился за свое возможное отсутствие — артроз мучил его все сильнее и часто не давал выйти из дому. Люси знала, что отец с трудом выносит подобные мероприятия, поэтому понимающе кивнула, но попросила все-таки попытаться прийти на праздник. Мирей крикнула из кухни, что он обязательно придет.

Когда она вновь появилась в гостиной, ее внимание целиком переключилось на Анжелу.

— Ну, дорогая, расскажите же нам о себе!

Анжела смутилась. Попытавшись изобразить открытую улыбку, она вдруг почувствовала, что глаза выдают ее. Ив сел на подлокотник кресла Люси, нежно обнимая жену за плечи. Люси нежно погладила его руку. Анжела закрыла глаза. Картина этого семейного счастья причиняла ей невыносимую боль, которая вот-вот должна была раздавить сердце. Чего она ждала? Чего хотела, пытаясь неумело пришить к брюкам два давно оторванных кармана? Один карман попал на модный костюм и прекрасно смотрелся на нем, другой так и остался на бесформенном куске ткани, едва держась на старых нитках. Неуклюжая аппликация, цвета которой полиняли под ледяными ливнями.

Губы Анжелы задрожали, и ей пришлось отвернуться, чтобы скрыть эмоции. Все взгляды были прикованы к новой родственнице, все ждали ответа, может быть, даже признания, в то время как она старалась побороть чувства, рвущиеся наружу. Проходили минуты, и это только усугубляло ее смятение. Анжела боролась с собой, стараясь утопить на дне души бесконечную грусть, загнать внутрь слезы, которыми истекало все ее существо — слезы, которые, даже несмотря на героическую выдержку этой сильной женщины, были готовы хлынуть в любой момент, сметая на своем пути такую жалкую преграду, как хорошие манеры.

Анжела снова закрыла глаза, стараясь подавить рыдания, и в тот самый момент, когда она попыталась поднять глаза на окружавших ее людей, слезы прорвали плотину, и она разразилась рыданиями, всхлипывая и захлебываясь.

Люси первая бросилась к сестре и обняла ее.

— Анжела, что случилось? Дорогая… Что с тобой?

— Простите, ради бога, — рыдала Анжела, предпринимая жалкие попытки остановиться. — Это… Это от чувств…

— О! Не нужно так расстраиваться, — воскликнула Мирей, стараясь утешить гостью. — Мы так счастливы, что вы с нами! Вы теперь тоже член нашей семьи, правда?

Анжела кивнула, но все еще не могла произнести ни слова. Люси гладила ее по голове, Жак протянул носовой платок, Ив налил виски.

— Выпей, это поможет.

Анжела взяла стакан, взглядом поблагодарила Ива и рассмеялась, хотя ее смех оборвался последним рыданием.

— Простите меня, — пробормотала она, вытирая мокрое от слез лицо. — Я выгляжу так глупо! Просто мне вдруг показалось, будто я наконец нашла то, что искала много лет.

— Что же вы искали, Анжела? — спросила Мирей, которая, похоже, не упускала ни одной возможности наступить на больное место.

Анжела комкала носовой платок в тонких пальцах и наконец подняла на пожилую женщину усталый, но ясный взгляд.

— Я искала семью, мадам. Много лет я искала свою семью.

Мирей просияла.

— Зовите меня Мирей, дитя мое. Мне это будет очень приятно.

17

Люси чувствовала, что стала вдруг совершенно счастливой. Это была розовая полоса ее жизни, полная легкости и очарования, когда все казалось необыкновенно прекрасным, будто Люси вдруг открылись ответы на постоянно терзавшие ее вопросы. Это подарило такой покой ее душе, какого она никогда не знала. Время шло на цыпочках — так, что она даже не замечала его. Ей было хорошо. Встретив Анжелу, Люси поняла, что больше никогда не будет жить один на один со своей неуверенностью и недоумением, с разочарованиями и сожалениями, со всеми этими «если» и «может быть». Теперь их стало двое. Или же они вдруг соединились в одно целое — в зависимости от того, с какой стороны на это посмотреть. Но в любом случае тяжесть, которую Люси с детства чувствовала на сердце, внезапно исчезла — она избавилась от груза незнания, который, наперекор общепринятому мнению, весит немало — столько же, сколько тонна сомнений.

Что касается Анжелы, та понемногу привыкала к новой жизни. Сестры виделись почти каждый день. Они ходили в гости друг к другу и разговаривали целыми часами, рассказывали друг другу о своей жизни, назначали встречи в городе, вместе ходили по магазинам, в кино, в бассейн, гуляли, заглядывали к букинистам. Столько было разных занятий, которые позволяли им лучше узнать о вкусах, мнениях, принципах друг друга. Обе они чувствовали необходимость открыться, наверстать украденное у них время. Всякий раз, когда их мнения совпадали, они обменивались радостным взглядом, словно находили еще одно доказательство, больше, чем любые другие, доказывавшее, что они действительно сестры.

Анжела вскоре привыкла проводить воскресные вечера у сестры. Обе семьи Люси — та, в которой она выросла, и та, которую создала сама, — уже почти десять лет собирались на обед по воскресеньям. Анжела увидела и изнанку семейной жизни — согласие и натянутость в отношениях, обиду и благодарность, резкость и добродушие, которые неизменно присутствуют в жизни любой семьи. Она самозабвенно погрузилась в новые ощущения, вставала на сторону одних и выступала против предложения других с такой легкостью, что иногда ей казалось, будто все это — просто игра, а результат не имеет особого значения.

Однако особое положение Анжелы иногда давило на нее. Конечно, к ней теперь относились как к своей, она была единственным взрослым членом семьи, которого связывало с Люси кровное родство. Но отсутствие общего прошлого постоянно мешало ей освоиться среди этих людей. Что угодно могло напомнить об этом — любая мелочь, анекдот, взгляд, жест. Посреди общего разговора то и дело наступал момент, когда Анжела теряла нить общей беседы, не понимая, о ком идет речь, что имеют в виду и почему все смеются.

Каждый раз беспощадное напоминание о том времени, когда никто и не подозревал о ее существовании, причиняло ей боль. Она по-прежнему оставалась внешним элементом. Хуже того — иногда ей казалось, что ее снова удочерили. Но Анжела старалась как можно быстрее предать эти горькие чувства забвению. Во время периода первых открытий она впервые за многие годы почувствовала себя счастливой. Счастливой оттого, что узнала наконец, кто ее сестра, оттого, что нашла в ней союзницу, столь желанную все это время, и в особенности оттого, что ее признали благодаря неизвестной крови, которая текла в ее венах и до сих пор казалась ей скорее смирительной рубашкой, чем источником жизненных сил. Прошло некоторое время, и сестры сами удивлялись тому, что так быстро сблизились. Им казалось, будто они знают друг друга целую вечность.