Квентин Дорвард (ил. Г.Филипповского), стр. 122

Вальтер Скотт противопоставляет политику Людовика XI идеалам и духу рыцарства. Он пишет о «романтическом духе рыцарства», о том, что рыцари были наделены «великодушием и самоотречением», что им было свойственно «быть в первых рядах при защите родины». В «Квентине Дорварде» Скотт превратно оценивал рыцарство. Да, рыцари исповедовали куртуазность — вежливость, изысканность манер. Но только между собой. Они были грубы и беспощадны в обращении с народом. Рыцари были «великодушны» — они видели свою гордость в том, чтобы проматывать на пирах и раздавать добро. Но это добро они приобретали путем бессовестного ограбления крестьян и горожан. Рыцари высоко ценили воинскую доблесть, но у них еще не было понятия родины — им было безразлично, за кого и против кого сражаться.

Вальтер Скотт с грустью пишет о закате рыцарства. Оно действительно доживало тогда свой век. Война была делом жизни, смыслом существования рыцарей. И именно на полях сражений рыцарство потерпело крах, показало свою ненужность. Вспомните рассказанное о битвах при Монлери, при Грансоне и Муртене. В XV-XVI веках закованную в латы конницу сменяет пехота. Короли обзаводятся наемными армиями из пехотинцев. Людовик XI пренебрежительно относился к идеалам рыцарей. Таково было веление времени.

Вальтер Скотт показал короля в дни его неудач и унижений. Писателя привлекла драматичность ситуации, возникшей в Перонне, но выбор ее связан и с моральным замыслом романа.

«Контраст» — так названа первая глава. Это контраст между Людовиком XI и Карлом Смелым, между политикой грубой силы и политикой коварного расчета. Контраст не придуман писателем, он перешел на страницы романа со страниц истории. И хотя в романе временно одерживает верх герцог, читатель знает, что победа в конечном счете останется за королем.

Но так ли уж контрастны, так ли противоположны в моральном смысле король и герцог? Король вероломен, изворотлив, бессердечен, хотя и преследует благую цель — мир и спокойствие Франции; герцог груб, жесток, безрассуден, и его цели противоречат интересам страны. Временное торжество герцога не приносит читателям морального удовлетворения.

Менее заметен, но определенным образом воздействует на читателя другой контраст — между Людовиком и Квентином. Он целиком принадлежит замыслу писателя.

Квентин наделен пылкой отвагой, чистотой помыслов, высоким пониманием рыцарской чести. В моральном смысле именно он, а не герцог является полной противоположностью короля. И что же? Король вечно плетет сети интриг и терпит неудачу, Квентин следует заветам благородства и честности и добивается своего.

Моральный замысел отступает от строгого историзма. Вряд ли в обществе, где, по горькому наблюдению того же Комина, «никто не мешал людям угнетать друг друга и отнимать чужое всеми возможными способами», Квентин с его простодушием и честностью мог добиться победы. Но юный герой романа привлекает наши симпатии, и вместе с писателем мы хотим верить в его успех, как мы верим в заветы благородства, отваги, служения родине, хотя и не ищем их в рыцарском прошлом.

Неудивительно, что ныне приходится вносить исторические поправки в роман Вальтера Скотта. Удивляться надо скорее тому, как мало требуется таких поправок, с какой проникновенностью умел художественно воссоздавать прошлое великий английский писатель. «Квентин Дорвард» за свою долгую жизнь в литературе не поблек, не потерял интереса для миллионов читателей.

ОГЛАВЛЕНИЕ