Лимоны никогда не лгут, стр. 18
Это был чуть более светлый оттенок зеленого цвета, но Перджи очень старательно распылял краску по краям. Конечно, ясно, что изначальную надпись закрасили, но это будет смотреться как аккуратная работа, а не халтура, сделанная неряшливо, наспех.
Хьюз подошел с другим номером и отверткой, внимательно осмотрел дверцу. Перджи, закончив, отступил назад и, полюбовавшись на плоды своего труда, спросил:
— Ну как? Красота, а?
— Я не стану с тобой спорить, Перджи, — проговорил Хьюз так, будто считал, что покраска выполнена скверно.
Но теперь у Перджи было хорошее настроение, и ему стало безразлично, что скажет Хьюз.
— Просто ты не хотел так много платить. — Он ухмыльнулся. — Я тебя хорошо знаю, Хьюз.
— А как насчет другой дверцы?
— Придержи штаны, сейчас я это сделаю. А потом ты мне заплатишь.
— Сам придержи штаны.
Перджи обогнул грузовик, подойдя к нему с другой стороны, и Хьюз нехотя сказал Грофилду:
— Пожалуй, лучше грузовик поведу я. Чтобы приноровиться к нему и все такое.
— Не беспокойся, — сказал Грофилд. — Я буду обращаться с твоей машиной, как с невестой.
— Вряд ли мне это понравится, — ответил Хьюз.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Давай я поеду первым, — предложил Хьюз. — А ты просто держись за мной.
— Конечно.
Хьюз отдал Грофилду номерной знак и отвертку:
— Мы остановимся где-нибудь и перекусим. Я знаю тут вблизи пару мест.
— Отлично.
Хьюз посмотрел на свою машину, потом на Грофилда. Ему хотелось провести инструктаж на часик-другой насчет того, как обращаться с его машиной; Грофилд ждал, наблюдая, как он борется с этим порывом и всячески старается подавить его.
— Увидимся позднее, — сказал Хьюз.
— Увидимся! — ответил Грофилд и, повернувшись, пошел к «джавелину»; руки его были заняты номерными знаками и отвертками, а вокруг него скачками носились собаки. Он поймал себя на том, что ухмыляется машине.
Глава 6
Спичка вспыхнула в темноте — это Эд Барнес зажигал сигарету. В желтом свете Грофилду стали видны все трое, сидевшие на полу пустого грузовика, — он сам, Барнес и Стив Тебельман, — и большой лист фанеры, прислоненный к дальней стенке, бельевая веревка, два раза обмотанная вокруг него, чтобы удерживать на месте.
— Работа просто отличная, — похвалил он, разглядывая то, что было нарисовано на фанере.
— Спасибо, — кивнул Тебельман.
Барнес встряхнул спичку, затушив ее, и они снова погрузились в темноту. Чуть проступила красная точка, когда Барнес затянулся сигаретой, но лишь настолько, чтобы смутно вырисовались контуры.
— Ты — талантливый человек, — сделал комплимент Грофилд. — И наверняка сможешь зарабатывать этим на жизнь.
— Коммерческое искусство? — В голосе Тебельмана слышалось презрение.
— Ах да! — спохватился Грофилд.
— Он художник. — Барнес сказал это без какой-то определенной интонации, будто просто констатировал жизненное состояние.
— Я это понимаю, — сказал Грофилд. — Потому что сам занимаюсь чем-то похожим.
— Вот как?
Грофилд уловил интерес в голосе Тебельмана, и у него возникло искушение подробно объяснить, что такое быть актером в дотехнологическом смысле. У него появилось такое чувство, будто Тебельман в принципе придерживается тех же взглядов, но что-то, связанное с присутствием Барнеса и красной точкой от его сигареты в темноте, помешало ему. Барнес, как он знал, был более типичным налетчиком; профессионалом с этой единственной профессией, в которой находил удовлетворение, финансовое и прочее. Тебельман был единственным человеком, похожим на него, с которым Грофилд когда-либо встречался, занимаясь этой работой.
И вопрос Тебельмана повис в темноте, ожидая ответа. В большей степени ощущая присутствие Барнеса, чем он ощущал бы это в освещенной комнате, где он видел бы этого человека, Грофилд сказал:
— Я — актер. У меня собственный летний театр.
— Разве на этом нельзя заработать денег?
— Вряд ли. Когда есть кино и телевидение.
— А! — Наступило недолгое молчание, потом Тебельман сказал: — Знаешь, есть такая философская школа, которая утверждает, что художник и преступник — разновидности одного и того же основного личностного типа. Ты знал про это?
Теперь Грофилд уже жалел, что вообще начал этот разговор.
— Нет, не знал, — искренне признался он.
— Что и искусство, и преступные деяния — это все антиобщественная деятельность, — сказал Тебельман. — На этот счет существует целая теория. И художник и преступник оторваны от общества в силу своего жизненного уклада; и тот и другой чаще бывают одиноки; и у того и другого, как правило, бывают короткие периоды интенсивной деятельности, а потом длительные периоды простоя. И это еще далеко не все.
— Интересно, — вяло проговорил Грофилд. Ему хотелось, чтобы Хьюз поскорее дал им команду действовать; он поднес левую руку к лицу, сдвинул назад рукав, посмотрел на радиевый циферблат своих часов. Десять минут одиннадцатого. Он знал, что Хьюз ждет, пока проедет машина окружного шерифа. Грузовик, в котором они сидели, был припаркован на закрываемой на ночь заправочной газовой станции, за четверть мили от магазина «Фуд Кинг»". После того как проедет машина шерифского управления, у них будет минимум двадцать минут, прежде чем машина снова заедет на автомобильную стоянку «Фуд Кинг». Вот Хьюз и дожидался этого, и, как только она отъедет на безопасное расстояние, они начнут действовать.
Тебельман между тем говорил:
— Конечно, многие художники были вначале преступниками, например, Жан Жене. Но у нас с тобой наоборот, да? Ты — актер, а я — художник.
— Это верно, — подтвердил Грофилд. Тут Барнес вдруг сказал:
— Знаешь, а я люблю читать. — Этот зычный голос, спокойный и лишенный всякой интонации, стал полной неожиданностью; казалось, он вообще не окрашен никакими эмоциями, ничего не несет с собой, кроме информации, содержавшейся в словах, так же, как и до этой минуты, когда он сказал, что Тебельман — художник.
Грофилд не сводил глаз с красного кончика сигареты. Он понятия не имел, как ему отреагировать на сказанное Барнесом. Может быть, если бы он видел лицо этого человека...
Тебельман же, очевидно, решил отреагировать безо всяких околичностей.
— Да что ты! — удивился он.
— Я начал в Джолиете. — Голос Барнеса смягчился. — В таких местах у тебя, как правило, бывает уйма свободного времени.
Под покровом темноты Грофилд позволил себе ухмыльнуться, а Тебельман сказал:
— Многие художники начинали в тюрьме как раз по этой самой причине. Например, О'Генри.
— Я по-настоящему пристрастился к этому делу, — продолжал Барнес. — Сейчас я прочитываю три-четыре книги в неделю.
— Да ты что!
— Ковбойские романы, — уточнил Барнес. — Эрнест Хейкокс, Люк Шорт. И кое-что из этих новых тоже: Брайан Гарфилд, Элмер Келтон. В некоторых уголках страны найти их нелегко.
Тебельман спросил:
— А ты читал «Слипхаммер»?
— Еще бы!
Грузовик внезапно дернулся и пришел в движение.
— Мы тронулись с места, — возвестил Грофилд, но Тебельман и Барнес продолжали вести разговор о ковбойских романах.