Икс-металл, стр. 22
Но стоп, стоп, мой друг Шварц!
Теперь многое и очень многое становится мне понятным!
Так вот почему ежедневно кто-нибудь объявляется «макази»!
У жрецов имеется один, может быть, два, может быть, десяток тигров-людоедов. Сами вулоды — вегетарианцы: насколько мы с вами знаем, во всем Вулоджистане нет ни единого животного. Ни коров, ни лошадей, ни собак. Птицы объявлены «табу», их убивать запрещено. А тигров вегетарианцами никак не сделаешь. Они требуют мяса, непременно свежего и сочного мяса. И господа шарлатаны в жреческих тогах являются поставщиками мяса для тигров, но какого мяса — человеческого.
— Пфуй, какая гадость! Нет, надо что-нибудь придумать, и я придумаю, или… или пусть меня слопают эти самые тигры!
— Но подождите, Шварц! Теперь начинается новый номер программы. Посмотрим, посмотрим! Ага! Мы увидим атлетические упражнения моих молодых питомцев!
В самом деле, пол над огненным потоком снова сомкнулся, на арену выступили молодые вулоды из касты воинов, которые и принялись за разнообразнейшие физические упражнения, как то: бег взапуски, прыганье, метание копий, примерный бой на мечах и так далее.
По временам лилась кровь, но это не привлекало ничьего внимания.
За вулодами пришла очередь Леонара.
Увлеченный созерцанием атлетической борьбы вулодов, я как-то не обращал внимания на остальное. Как-то случайно подняв глаза, я задрожал всем телом: опять над ареной, с боку ее, на постаменте полулежала та же самая сказочная фигура — полуженщины-полутигрицы. В бинокль я видел, какими до безумия печальными, тоскующими глазами глядела «богиня Санниа» на атлетов, на Леонара. Почти не сознавая, что делаю, я перепрыгнул барьер, отделявший меня от арены, на которой уже возился Леонар, показывая пораженным вулодам действительно удивительные вещи: он двумя пальцами скручивал довольно толстую железную пластинку в трубку, он, казалось, легким ударом ребра ладони сшибал стальные штанги, словно тростинки, и так далее. Но не это влекло меня.
Я хотел пробраться как можно ближе к полуженщине-полутигрице. И это мне удалось.
И когда я стоял возле постамента, на котором возлежала «богиня Санниа», я услышал жалобно молящий девический голос, прошептавший мне по-английски слова:
— Чужеземец! Именем Неба умоляю тебя, помоги мне! Спаси меня, кто бы ты ни был! Я бедная девушка, которую заставляют играть роль кровожадной богини. Но я не хочу, не хочу…
В это время Алледин прибежал ко мне и поторопился увести меня с арены, на которой показывал свои фокусы Леонар.
Я шел за жрецом, спотыкаясь, чувствуя, что мое сердце готово разорваться.
А толпа вулодов криками удивления и восторга выражала свое одобрение выходкам Леонара, который совершенно вошел в роль циркового атлета…
IX
Со времени праздника богини Санниа прошло около полугода, а мы все еще оставались в Вулоджистане.
Мне очень редко приходилось видеться и говорить с Шарлем Леонаром, и, право, временами я совершенно отказывался понимать его поведение.
Он и всегда отличался странностями, а теперь, казалось мне, чудил больше, чем когда-либо.
— Я болен, я очень болен! — уверял он меня при встрече, хотя я ясно видел, что он здоров и силен. — Вы не верите мне, Шварц? О, как огорчает меня это недоверие. Но я в самом деле болен, и ваши же друзья-жрецы пичкают меня лекарствами, производя надо мной всяческие эксперименты, покуда остающиеся без результатов. Спросите у них, правду ли говорю я! Однажды я даже лежал в их больничке, так сказать, под наблюдением. Видите, насколько все это серьезно?
— Но в чем же выражается ваша болезнь?
— Неврастения, мой дорогой друг. Удивительно интересная форма неврастении, которая, как вам известно, чрезвычайно любит фантазировать. Например, я страдаю бессонницей ночью, а днем сваливаюсь и засыпаю на два или три часа. Потом, я не могу провести двух ночей подряд в одном и том же месте. Нет, право же!
Что вы смотрите на меня таким странным взглядом? Вы вспомните цыган? Разве они не одержимы страстью кочевать, странствовать в течение всей их жизни?
Ну, и я подвержен теперь той же страсти к бродяжничеству. Бедные жрецы выбились из сил, стремясь при помощи лекарств, массажа, кровопусканий и прочей медицинской ахинеи побороть эту страсть к бродяжничеству, но болезнь моя упорна, друг мой Шварц! И я все странствую, странствую…
— Вы попросту морочите всем головы, Леонар! — бесцеремонно отозвался я. — Не знаю, для какого черта только придумали вы эту, именно эту, комедию!
— Когда бродяжничаешь да при этом смотришь на все окружающее внимательно, мой милый Шварц, то всегда узнаешь что-нибудь новое. Или, по крайней мере, то, что новым является для тебя. Ну а узнав кое-что, начинаешь комбинировать. И, в конце концов, из этих комбинаций может вырасти… маринованный гриб или… или то, что называется, мой друг Шварц, освобождением!
— Освобождением? — вне себя воскликнул я. — О Леонар! Ради всего святого, не шутите этими вещами!
— Что с вами, Шварц? — удивился француз. — Разве и вы мечтаете о том, чтобы освободиться, уйти отсюда? Вот уж никогда не предполагал, что вы так соскучились здесь! Ведь вы, кажется, хорошо чувствуете себя в ваших мастерских, среди изготовленных вами машин и станков, командуя целой армией рабочих, повинующихся вам беспрекословно и не помышляющих ни о пресловутой «восьмерке» — восьмичасовом рабочем дне, ни о прибавке вознаграждения, ни о праздновании Первого мая, ни о стачках и забастовках…
— Скажите, о, скажите же, Леонар: вы придумали что-нибудь? Я измучен! Я истосковался в этой тюрьме, среди этих кровожадных тиранов и их жертв. Я только тогда вздохну свободно, когда уйду далеко отсюда!..
— И когда богиня Санниа, или, правильнее, та голубоглазая английская мисс, которая в совершенстве играет роль богини, станет миссис Шварц?
— Откуда вы знаете?..
— О Господи! Правда, вы не пожелали почему-то поделиться со мной вашим секретом. Но, Шварц, я же вам говорю, что бродяжничество, бессонница — все это удивительно расширяет кругозор…
— Стоп! Я сегодня пришел к вам, чтобы рассказать вам кое-что. Но раньше, чем рассказать, я хочу проделать один опыт. Можете ли вы запереть свои двери и никого не впускать в течение, скажем, двух часов?
— Разумеется! Сейчас — обеденный перерыв, и я частенько запираюсь на два часа, чтобы без помехи проделывать свои вычисления и делать чертежи. А что вы хотите сделать?
— Я? Представьте, я тоже намерен проделать кое-какие вычисления и набросать парочку чертежей…
Француз, сделавшийся серьезным, замкнул двери моего жилища, потом вытащил из кармана листок папиросной бумаги, Я подумал, что он собирается снова устроить какой-нибудь фокус. Но, взглянув на листок, он спрятал его в карман, принялся обходить мое жилище размеренными шагами, в то же время внимательно осматривая стены.
В одной из внутренних комнат моего дома он остановился пред большим шкафом, в котором я хранил данную мне жрецами одежду и кое-какие инструменты.
— Не можете ли на минуту очистить шкаф от всего этого хлама? — спросил он меня.
— Вы не в прятки ли хотите играть? Думаете, что в шкафу можно спрятаться?
— А почему нет? Игра в прятки, милый друг, — одна из лучших игр, которые только придуманы человечеством. Но шкаф уже свободен? Так! Дайте-ка мне этот топор! Раз, два…
Леонар двумя ударами прорубил тонкую деревянную стенку шкафа. Обнаружилась каменная стена моего жилища.
Дом стоял на скате пригорка, был, можно сказать, врезан одной стороной в толщу скал, так что задние стены представлялись попросту откосом скал.
— Или я ни на что не гожусь, — бормотал Леонар, — или это находится именно здесь. Дайте-ка мне лом, Шварц!
— Вы хотите выбить нишу в скале? — удивился я.
— Нечто в этом роде. Отойдите-ка в сторону! Я начинаю!
Два, три, десять ударов в стену. Леонар бил и вверху, и внизу, и с боку. И вот слух уловил особенность звуков, получавшихся при ударе в известных местах.