Тринадцатая сказка, стр. 93

ТРИНАДЦАТАЯ СКАЗКА

Я не буду публиковать биографию Виды Винтер. Общественность может сколь ей угодно изнывать от жажды сенсаций, но это не моя история, и не мне ее рассказывать. Аделина и Эммелина, пожар и привидение – все это отныне принадлежит Аврелиусу. То же касается могил на кладбище в Анджелфилде и его дня рождения, который он волен отмечать на свой лад. Правда и без того слишком тяжелая вещь, чтобы дополнять ее грузом чужого праздного любопытства. Предоставленные самим себе, они с Карен сумеют перевернуть страницу и заново начать свою историю.

Но годы уходят. Когда-нибудь Аврелиус покинет этот мир; когда-нибудь это случится и с Карен. Двое детей, Том и Эмма, уже гораздо больше удалены во времени от описанных здесь событий и связаны с ними гораздо слабее, чем их дядя. С помощью своей мамы они начали создавать собственные истории: простые, добротные и правдивые. Наступит день, когда Изабелла и Чарли, Аделина и Эммелина, Миссиз и Джон-копун, а также девочка без имени – все они уйдут так далеко в прошлое, что уже не смогут вызывать страх или боль при воспоминании. Они станут всего-навсего давней историей, неспособной причинить вред кому бы то ни было. И когда этот день придет, я – сама к тому времени будучи уже старушкой – передам Тому и Эмме эту рукопись. Они прочтут ее и, если посчитают нужным, опубликуют.

Я очень надеюсь на то, что они доведут дело до публикации. А пока этого не произошло, меня будет неотступно преследовать образ девочки-привидения. Она будет все время блуждать в моих мыслях и снах, ибо сейчас у нее нет другого пристанища, кроме моей памяти. Пристанище более чем скромное, но это все же не забвение. Надеюсь, этого ей хватит, чтобы продержаться до того времени, когда Том и Эмма выпустят ее историю в свет, и тогда ее посмертное существование может оказаться даже более полноценным, чем оно было при ее жизни.

История призрачной девочки еще не скоро станет достоянием гласности (если станет вообще). Однако это не означает, что мне нечего сообщить миру прямо сейчас и хотя бы отчасти удовлетворить любопытство бесчисленных поклонников таланта Виды Винтер. На такой случай я имею кое-что в запасе. Во время нашей последней встречи с мистером Ломаксом, когда я уже собралась прощаться, он задержал меня со словами: «Осталась еще одна вещь». Открыв ящик стола, он достал из него толстый конверт.

Этот конверт был при мне в ту минуту, когда я, не привлекая к себе внимания, покинула садик перед домом Карен и направилась обратно к усадьбе. Площадка под строительство нового отеля уже была разровнена, и, когда я попыталась припомнить облик старого здания, в памяти всплыли только мои собственные нечеткие фотоснимки. Чуть погодя я вспомнила, что дом был странно сориентирован на местности, глядя фасадом куда-то в сторону от приближавшегося к нему путника. Новое здание в этом плане окажется более выигрышным. Оно будет смотреть прямо на вас.

Я сошла с аллеи и двинулась напрямик через заснеженную лужайку к оленьему парку и лежавшему за ним лесу. Голые ветви прогибались под тяжестью снега, который временами срывался с них и мягко шлепался наземь. Наконец я достигла поляны на скате холма, откуда открывался превосходный вид на окрестности. Я увидела часовню и кладбище с яркими пятнами свежих цветов на снегу, белокаменные ворота усадьбы и каретный сарай, уже вызволенный из плена колючих зарослей. Только сам дом исчез без следа. Люди в желтых касках стерли прошлое, оставив на его месте чистую страницу, пригодную для заполнения. Наступил переломный момент. Отныне это было уже не место сноса. Завтра – а то и сегодня – с возвращением рабочих это место станет уже настоящей строительной площадкой. После уничтожения прошлого пришла пора строить будущее.

Я вынула конверт из сумки. Я его еще не распечатывала, все выбирая подходящее время. И подходящее место.

Надпись на конверте казалась старательно выведенной неумелой рукой. Нажим был неравномерен: местами линия почти исчезала, а местами перо глубоко вдавилось в бумагу. Все буквы были написаны раздельно, без связующих линий, что указывало на затруднение, с которым автор одолевал их одну за другой, выстраивая слова. Это был почерк ребенка либо очень старого человека. Письмо было адресовано «мисс Маргарет Ли».

Я вскрыла конверт, извлекла его содержимое и присела на поваленное дерево, ибо не в моих правилах читать стоя.

Дорогая Маргарет.

Вот история, о которой я вам говорила.

Я много раз пыталась ее дописать, но так и не смогла. И я решила: пусть эта сказка, вокруг которой было поднято столько шума, остается в том виде, как она есть. Это зыбкая вещь: кое-что ни о чем. Поступайте с ней, как вам будет угодно.

Что касается заглавия, то в качестве такового мне виделось «Дитя Золушки», однако я достаточно хорошо знаю своих читателей и потому не затрудняю себя выбором: как бы я ее ни назвала, всему миру она уже известна под названием, которое принадлежит не мне.

Подписи не было. Ни имени, ни инициалов.

Зато к письму прилагалась история.

Это была сказка о Золушке, но совсем не такая, какую я знала с детства. Лаконичная, злая и жесткая. Фразы мисс Винтер напоминали острые осколки стекла, сверкающие и опасные.

Представьте себе, – начиналась сказка, – юношу и девушку; кто-то из них богат, а кто-то беден. Чаще всего в таких историях бедной бывает девушка, и наша история не исключение. Бала в прекрасном дворце не потребовалось. Для этих двоих оказалось достаточно встречи в лесу, где случайно пересеклись их пути. Давным-давно жила-была добрая фея, но наша история относится ко временам не столь давним. Так что доброй феи в ней нет. Правда, при желании в ней можно отыскать тыкву, но это будет просто тыква и ничего более. Посему за отсутствием чудной кареты героиня приползает домой своим ходом, далеко за полночь, в окровавленной после акта насилия юбке. Наутро под дверью ее лачуги не объявится ливрейный лакей с хрустальной обувью для примерки. Она отлично это знает. Она не дура. При всем том она беременна.

Далее по ходу сказки Золушка рожает девочку, пытается растить ее в нищете и убожестве, а через несколько лет, вконец отчаявшись, оставляет ее на задворках дома, принадлежащего насильнику. Повествование обрывается внезапно.

На тропе в незнакомом саду голодная и замерзшая девочка внезапно понимает, что осталась одна. Позади нее калитка в стене, выходящая к лесу. Калитка приоткрыта. Может, ее мать все еще там? Перед ней сарай для садового инвентаря, который в детском сознании предстает маленьким домиком. Место, где можно укрыться. Вдруг там даже найдется еда?

Садовая калитка? Или маленький домик?

Калитка? Домик?

Она перед выбором…

Продолжение не следует.

Что это – одно из ранних воспоминаний мисс Винтер? Или просто игра воображения? Фантазия девочки-сироты, пытающейся заполнить пробел в той области своей памяти, где должна быть запечатлена ее мать?

Тринадцатая сказка. Финальная, знаменитая, незавершенная история.

Я читала ее и плакала.

Постепенно я обратилась мыслями от мисс Винтер к самой себе. У меня-то, по крайней мере, есть мать, пусть и не идеальная. Может, еще не поздно что-то изменить в нас самих? Впрочем, это уже другая история.

Я убрала конверт в сумку, поднялась и старательно отряхнула с брюк снег и труху, прежде чем направиться к дороге.

Я была приглашена для написания истории жизни мисс Винтер, и я это сделала. Ничего иного, по условиям договора, от меня не требовалось. Один экземпляр этой рукописи был вручен мистеру Ломаксу, чтобы тот поместил его в банковский сейф и выплатил мне очень солидную сумму, предусмотренную контрактом. При передаче конверта он даже не попросил его вскрыть, дабы удостовериться, что внутри действительно текст, а не чистые листы бумаги.