Настоящая фантастика – 2015 (сборник), стр. 115

Безмятежное, но при этом какое-то очень сосредоточенное лицо. Губы, приоткрытые ровно настолько, чтобы виднелись ровные белоснежные зубки. Кокон из одеяла, сбившийся в ноги, да там и застрявший. Левая рука, заброшенная за голову, острым локотком прицелилась в окошко. Правая…

Присев на корточки перед спящей Лизой, я некоторое время, стараясь не дышать слишком громко, смотрел, как размеренно вздымается ее грудь, спрятанная в чашечках кружевного бюстика. Не знаю, каким образом ее пальцы оказались в моей руке. Я поцеловал их все до одного, надолго прикладываясь губами к каждому суставу. А потом осторожно опустил ее кисть прямо в жадное горло Сферы.

Я ожидал, что Лиза выгнется дугой, забьется в конвульсиях, как та девочка из «Экзорциста». Но Сфера, в очередной раз не оправдала моих ожиданий. С безвольно повисших пальцев на дно аквариума полилось слабое сияние. Почти как фосфорное свечение над свежей могилой, только голубоватое. Лиза продолжала лежать неподвижно. Однако теперь – это чувствовалось как-то особенно отчетливо – это уже не была неподвижность спящего тела. Лиза была похожа на Спящую Принцессу из сказки.

– Гроб качается хрустальный… – прошептал я.

Выйдя из комнаты, я тихонько прикрыл дверь. По внезапно переставшим скрипеть половицам ноги вернули меня в кухню, к остывшему чаю, черствым баранкам и Брюсу Уиллису. Мне нужно было вновь чем-то занять глаза, руки и зубы, которые уже почти крошились, со скрипом стираясь друг о друга. Кажется, престарелый лысый супергерой вновь всех победил. Впрочем, разве могло быть иначе? Я хочу сказать, ведь для того кино и создано, верно? Чтобы показывать торжество добра над злом, прекрасного над уродливым… жизни над смертью. Ведь в реальном мире так получается далеко не всегда. Более того, в нашем мире это скорее исключение, чем правило. Сегодня у нас с Олесей получилось, пусть даже она об этом не догадывается. Да и то, мы ведь одержали локальную победу, всего лишь отсрочили неизбежное. Сколько еще продержится наша маленькая армия при столь ограниченных поставках боеприпасов и продовольствия? Да, у нас есть еще бабушка Зина. И тетя Лида, сестра моей покойной супруги. И еще тот мальчик из Леськиного класса, который ей нравится… Илья, что ли? Ничего?о?о… Как-нибудь протянем первое время.

…люблю тебя, Лисенок…

В конце концов, есть еще я, верно? И я тоже тебя люблю. Сильнее, чем кто бы то ни было.

Павел Токаренко

Наши не придут

Дорога упёрлась в КПП, окружённый чёрными деревьями, тянущими к небу голые ветви. Будка, шлагбаум, часовой в плащ-палатке. Нависают серые тучи, еще чуть-чуть, и коснутся тускло блестящей стали штыка над плечом часового. Над рекой туман; противоположного берега не видно. Мост за КПП тонет в белой пелене.

Срываясь на бег, Воронина обогнал какой-то гражданский.

– Товарищ, пропустите, мне очень, очень надо! Мне давно пора туда, меня там ждут! Я осознал, я искупил! Я карантин прошёл… почти. Товарищ! Я…

Умоляющую скороговорку прервал глухой голос часового, поставил на мольбах жирную точку:

– Не положено.

Гражданский поник, отступил и растворился в тумане. Воронин шагнул вперед. Часовой повернул голову:

– Пропуск.

Воронин выдержал взгляд сверлящей тьмы из пустых глазниц. Твёрдым офицерским голосом сказал:

– Старший майор госбезопасности Воронин, по делу особой государственной важности.

Пропуска у него не было. Слишком долго получать, слишком трудно – а время не ждёт. Это там, за рекой, дней не считают. У Воронина каждая секунда на счету.

Два ромба в малиновых петлицах и синяя тулья фуражки часового не проняли: он и не такое видал.

– Не положено.

Воронину захотелось отойти от моста, раствориться, сгинуть среди теней. Словно пудовую гирю, он достал из кармана талисман. В неверном свете сумерек звезда на ладони казалась чёрной. Приказал, как приказывал солдатам в горящем городе с грозным названием:

– Пропустить!

Под будёновкой полыхнули угли. Звезда ответила багровым светом. Незримые ладони, отталкивавшие Воронина от моста, исчезли. Часовой отступил в сторону, взлетела к козырьку костлявая ладонь. Заскрипел, поднимаясь, шлагбаум. Воронин надвинул фуражку до бровей и ступил на мост, вбивая каблуки в потемневшие доски. Талисман оттягивал карман; приходилось придерживать. Другой рукой вёл по ржавым, облупившимся перилам. Голова кружилась, и Воронин боялся, что не дойдёт.

Где-то внизу, у опор, булькало и чавкало, будто огромная рыба билась в киселе. От чёрной воды поднимался пар. Воронин подошел к стене тумана, помедлил. Он знал – оглядываться нельзя, но всё-таки обернулся. Часовой стоял спиной – плащ-палатка, шишак будёновки, винтовка на плече – больше ничего не успел рассмотреть. В глаза точно молоком плеснули. Когда пелена спала, вокруг клубилась белёсая мгла.

Несколько шагов в никуда, и он на другой стороне. Короткий путь, хотя мост казался длинным, да и теперь Воронин не взялся бы судить, каков он на самом деле. Оставалось принять как факт – он на противоположном берегу. С виду никаких отличий, только у КПП ни души, и шлагбаум поднят.

За рекой дорога уходила круто вверх. Воронин поднялся на пригорок, не запыхавшись. Усталость вместе с жаждой и голодом осталась за рекой.

Сверху всё было как на ладони. Безжизненная равнина в тусклых оттенках заката. Чёрные скелеты деревьев, подпирающие затянутое тучами небо. Воздух точно застыл – ни дуновения. Дорога серой лентой убегала куда-то вдаль. На границе земли и неба что-то темнело. Куриная слепота мешала разглядеть детали, но Воронин почувствовал: там город. Звезда в кармане дёрнулась, подтверждая – туда. Воронин зашагал вперёд. Перед ним и за ним по дороге тянулись неясные тени, размазанные кляксами силуэты людей. Ватную тишину пронизывал шёпот, но слов было не разобрать.

Воронин и сам не заметил, как оказался в городе. Вроде бы ещё мгновение назад он шагал по дороге, до города идти и идти. Защипало в глазах, потекли слёзы. Он остановился протереть.

Когда зрение вернулось, вокруг возвышались дома. Тёмные многоэтажные громады нависали, подавляли. Небо всё так же мрачно, сумрак клубится между домами, по разбитым тротуарам снуют тени. Кто-то толкнул в плечо, выругался, не оглядываясь, и нырнул в пасть подъезда. Воронин пожал плечами и зашагал вперёд.

Одинаковые улицы сменяли друг друга. На перекрёстках в бочках горел огонь. Рядом толпились люди, опускали руки в глубину костра. Воронин подошёл, встал в круг, чуть коснулся багровых искр – но жара не почувствовал. Смело подался вперёд, глядя, как ладонь обтекает пламя. Больно не было – только лёгкое, приятное покалывание. Люди разговаривали каждый о своём, не глядя друг на друга, пляска огня скрывала лица.

– …в ложку и на переплавку… Сольют, пфф – и нету…

– …на строительство набирают, а там – год за два…

– …а если жил как дерево, баобабом будешь тыщу лет…

– …не те времена, раньше, говорят, за особые заслуги очередь быстрее двигалась…

Воронин тронул соседа за плечо:

– Извините, не подскажете – транспорт здесь ходит?

Чутьё подсказывало ему, что до цели ещё далеко, а времени не оставалось. На тёмных улицах не было ни машин, ни повозок – но вдруг где-то ходят поезда или там дилижансы?

Сосед загоготал:

– Ты уже приехал, красавец!

– Отвечать! – рявкнул Воронин.

Талисман в кармане налился злой тяжестью.

– Слышь, ты чё, ты воще? Совсем охмурел?

Сосед не закончил фразу. До этого он смотрел в огонь, но резкий, как удар хлыста, окрик Воронина заставил его повернуть голову. Взгляд мазнул по фуражке, сполз ниже, на нарукавный шеврон, – щит и меч. Рот широко распахнулся, округляясь для крика. Воронин коротко, без замаха, ткнул соседа кулаком в солнечное сплетение. Тот будто сдулся, стал плоским и сложился пополам.

Разговоры стихли, из мрака уставилось несколько пар глаз, в которых плясали отсветы огня.

– На окраине есть остановка, – нарушил молчание старик в драном пальто.