Метро 2035, стр. 17
– Эт-то что еще?.. – изумился свитер.
Кевларовый резанул ему лучом по глазам.
– Не лезьте, мужчина, – отрезал он. – Мало ли.
Свитер не обиделся. Сделал себе из ладони козырек и стал для света неуязвимым.
– Про Невидимых наблюдателей сразу… Слышали историю?
– А?
– Ну… Про Метро-два. Что правительство… Лидеры той России, которая раньше была… Великой. Что не делись они никуда. Не бежали. Не погибли. Ни на какой Урал не спаслись.
– А я про Урал слышал. Ямандау там, или как называется. Город под горой. И туда все сразу, как заварушка! Мы-то тут пускай гнием, а первые лица все… Там и живут.
– Брехня! Никуда они нас не бросили. Они-то бы не предали нас, народ. Тут они. В бункерах, которые рядом с нами. Вокруг нас. Это мы их предали. Забыли. И они вот от нас… Отвернулись. Но тут где-то… Ждут. Присматривают за нами все равно. Берегут. Потому что мы им – как дети. Может, их эти бункера – за стенами наших станций. А их туннели, секретные, – за стенами наших. Вокруг прямо идут. Следят за нами. И если мы заслужим… Спасение. То – вспомнят. Спасут. Выйдут из Метро-два и спасут.
На дрезине попритихли, уставились на черный ходок, на беспросветный омут, зашептались.
– А вот черт знает…
– Х-херня это все, – зло бросил Артем. – Ересь! Был я в этом Метро-два.
– И что?
– И ничего. Туннели пустые. Пустые туннели и кучка дикарей, которые человечиной кормятся. Вот и все ваши Наблюдатели. Так что сидите тут, ждите.
Спасут.
– Не знаю, – добродушно хмыкнул свитер. – Рассказчик из меня не особо. Тебе бы послушать того мужичка, который мне все это дело изложил. Я прямо проникся!
– Правда, что ли, людоеды? – уже у Артема спросил отец с кульком.
Но тут дали свет.
Охране в рацию пробурчали благословение. Дрезина чихнула. Скрипнули колеса. Поехали.
Люди выдохнули, даже ребенок затих.
Стали проплывать мимо темного ходка, заглянули с опаской.
Ходок оказался подсобкой. Тупичком.
Новослободская была одной нескончаемой стройкой. На свободном пути стоял караван, груженный мешками – песок, наверное, или цемент; таскали кирпичи, мешали бетон, капали стынущим раствором на пол, промазывали щели, откачивали воду с путей. Шумели добытые где-нибудь наверху обогреватели, гнали лопастями горячий воздух на сырую штукатурку. К каждому был приставлен охранник в сером.
– Текёт, – объяснил свитер.
Изменилась Новослободская. Тут когда-то были цветные витражи, и станцию держали чуть в сумерках, чтобы стекольная живопись ярче сияла. А по-наверх витражей раньше бежала двойная окантовка золотом, выделывая округлые арки; и пол тоже был в гранитную шашку, словно пассажир вступал на драгоценную шахматную доску, подаренную русскому царю персидским шахом… Теперь был всюду один цемент.
– Хрупкая штука, – проговорил Гомер.
– А? – Артем обернулся к нему: старик вот уже сколько молчал, странно было даже слышать его.
– Был один знакомый. Сказал мне как-то раз, что на Новослободской витражи полопались давно, дескать, хрупкая штука. А я и забыл. Сейчас вот, пока ехали, все думал увидеть их.
– Ничего. Вытянем, – уверенно сказал свитер. – Спасем станцию. Отцы могли, и мы сможем. Если войны не будет, все вытянем.
– Наверное, – согласился Гомер. – Просто странное чувство. Я эти витражи не любил никогда, и Новослободскую-то не любил за эти витражи. Думал, безвкусица. А сейчас, пока ехал, все равно ждал их.
– Может, и витражи восстановим!
– Это вряд ли, – мотнул головой Артем.
– А нет, значит, и хрен с ними! – лопнуто улыбнулся Леха. – Жизнь и без них продолжается. Где тут выход у вас?
– Все восстановим! Главное, чтобы войны не было! – повторил свитер, хлопая Леху по спине.
Он повел их на лестницу, над путями, по перешейку – к Менделеевской. Прошли один камуфляжный кордон, другой, и только потом – граница замаячила, с коричневым ганзейским кругом на штандартах, с пулеметной позицией.
Леха вертелся, все время оборачивался зачем-то назад; надрывное было у него веселье, знал Артем, не настоящее. Гомер склеил губы и смотрел в свое подлобье, на невидимый киноэкран. Свитер продолжал нести всякое жизнеутверждающее.
На последнем блокпосту маялись, помимо серых пограничников, еще и двое других, одетых работягами – в заляпанных спецовках и сварочных очках на лбу. В ногах у них стояло Артемово: баул с химзой и ранец с рацией.
Поприветствовали, расстегнули молнию, пригласили удостовериться, что и автомат, и патрончики все вот они, на месте, хотите – пересчитайте. Артем не стал считать. Сейчас просто убраться отсюда, живым убраться, а больше ничего не нужно.
Невозможно в одиночку бороться со всей их службой безопасности. Со всей Ганзой. А там, в комнате, за шторой… Нет там ничего. Паранойя.
– Ну! – свитер тряхнул энергично грязную Лехину лопату и протянул руку Артему. – С богом!
Со стороны поглядеть – четверо старых друзей прощались, не зная, когда свидятся снова.
Только когда они перешагнули уже на Менделеевскую, когда люди в штатском точно не могли их больше слышать, Гомер взял Артема за рукав и зашептал:
– Вы очень правильно с ним разговаривали там. Ведь мы могли бы оттуда и не выйти.
Артем пожал плечами.
– Не могу перестать об одном думать, – досказал Гомер. – Вот мы когда в кабинет его зашли, он тапки убирал разбросанные, помните?
– И?
– Это ведь не его тапки были. Вы обратили внимание? Женские. Это женские были тапки. А царапины…
– Ерунда! – рявкнул на него Артем. – Чушь собачья!
– Сожрать бы чего, – произнес Леха. – А то домой еще когда теперь попадем.
Глава 6
Восемь метров
– Тут у нас дорога в одну сторону, – на прощание сказал им командир погранзаставы, теребя ногтем вызревший на шее сочный прыщ.
И тогда им стало интересно, куда их вынесло.
Менделеевская оказалась полутемной, туманной от пара и промокшей насквозь. Лестница перехода с соседней Новослободской спускалась не на напольный гранит, а в озеро: тут люди жили по щиколотку в стылой бурой воде. Артем расстегнул свой баул – там лежали его болотные сапоги. Повесил на себя заодно и автомат. Гомер тоже в резине был, сразу видно бывалого путешественника.
– Не знал, что ее прорвало, – пробурчал Леха, ежась.
Там и сям валялись в воде сколоченные из гнилого дерева рамы, немного приподнимающие человека над дном. Набросаны они были как попало, и никто не пытался сбивать их в остров или в дорогу.
– Поддоны, – узнал Гомер, обмакивая себя в холодную муть, чтобы дойти до деревянного помоста. – В фурах такие раньше использовали. И все Подмосковье в рекламных щитах: куплю поддоны! Продам поддоны! Целый черный рынок этих поддонов! И думаешь вот: на кой черт вообще кому сдались эти поддоны? Оказывается, их к Потопу скупали.
Но и поддоны давно отсырели и утонули сантиметров на несколько. Увидеть их сквозь грязь можно было только совсем вблизи, и только глядя себе прямо под ноги; а со стороны и вправду казалось, что все тут сплошь одно взбаламученное библейское море.
– Они тут все, как пророки, прямо по воде чудесно гуляют, – усмехнулся Гомер, глядя на шлепающих местных.
Брокер тоже оценил:
– Будто говном залито!
Скоро зрачки забыли, как ярко сияла Ганза, и им стало хватать с избытком здешнего скудного света. Горел жир в плошках – где попало, у кого нашлось; иногда за ширмами из магазинных пакетов – выцветших, но не до конца.
– Вроде китайских бумажных фонарей, – указал Гомер. – Красиво, а?
Артему по-другому показалось.
В арках, которые сначала чудились сплошными и черными, обнаружились пути. Но не обычные, как на прочих станциях. На Менделеевской грани между платформой и путями не существовало, мутная вода все выровняла. Надо угадать, где еще можно стоять, а где придется оступиться и хлебнуть.