Птица войны, стр. 50

— Эти люди покорны, как спящие ракушки, — презрительно обронил Таиру и с улыбкой кивнул: — Прощай, друг, я спешу…

До самой хижины Те Иети друзья не обмолвились ни словом, хотя думали об одном. Перед развалинами ветхой изгороди Генри взял Тауранги за локоть.

— Друг, — тихо проговорил он. — Надежд больше нет. Нам не победить…

Тяжелый взгляд Тауранги заставил Гривса опустить глаза.

— Друг, ты прав. Мы не сможем победить их, да. Но смогут ли они победить нас? Никогда!

В голосе сына Те Нгаро звучала фанатичная вера. Генри не отважился продолжить разговор.

— Слушай! — насторожился Тауранги.

Генри замер.

Из глубины двора донесся звук, похожий на подавленное всхлипывание. Затем послышался тоненький, дрожащий голосок Парирау. Девушка пела:

Друзья переглянулись. Песня означала, что старый Те Иети умер.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

рассказывающая о трудных испытаниях, которые выпали на долю Генри

— Возьми, Хенаре…

Он облизал пересохшие губы и с благодарностью взглянул на девушку. Взяв из ее рук кусок тыквы, заглянул в плетеную корзинку.

— А тебе, Парирау? Это ведь последний.

— Я не хочу, Хенаре. Соседка даст еще.

Генри жадно впивается в оранжевую мякоть, перемалывает ее зубами, высасывает терпкий сок. Глаза Парирау смотрят на него печально. Она подурнела, осунулась. Те Иети скончался четыре дня назад, и за все это время Генри не видел, чтобы девушка прикоснулась к еде.

Кусок сейчас никому не лезет в глотку. Третьи сутки в крепости нет воды. Ручей иссяк внезапно, будто ушел под землю, и все нгати увидели в этом признаки гнева великого Тане — покровителя жизни. Вскоре обнаружилось, что винить бога не стоило: воду у племени отняли англичане. Забравшись на скалистые плечи горы, ближайшей соседки Маунгау, взрывом бочки с порохом они отвели ручей в новое русло. Теперь он стекал с утесов чуть левее, чем прежде, обходя укрепленную деревню стороной. Запасов воды в крепости не было. Уже на следующий день воины, женщины и дети принялись сосать сырые овощи, чтобы унять усиливающуюся жажду. Как нарочно, за всю неделю не выпало ни капли дождя, а солнце палит, как в жарком январе.

Хуже всего приходится детям: силы взрослых питает ненависть и сознание долга, а малышам всего не объяснишь. Они знают одно — хочется пить. Ребячий плач днем и ночью доносится из-под земли, где в крытых траншеях прячутся все, кто не может воевать: дети, пожилые женщины, раненые. На сооружение многослойных крыш пошли жерди изгороди, полусгоревшие обломки домов и амбаров, огромное количество дерна. Работали две ночи, всем племенем, зато теперь воины могли не беспокоиться о семьях: перекрытия выдерживали даже прямое попадание снарядов. С тех пор как солдатам Маклеода удалось затащить на горный уступ одну из пушек, спасаться от обстрела стало нелегко: пакеха били по скоплениям людей прямой наводкой. Сейчас жертв значительно меньше — гибнут только воины, которые посменно дежурят у палисадов. Лишь однажды, когда пакеха решились на повторный штурм, потери от шрапнели, несшейся сверху, были велики. В то утро на боевые настилы поднялся каждый нгати, у кого только было ружье, и пушкари постарались вовсю. Но и пакеха поплатились за атаку бастионов: ни один из солдат, достигших насыпи, не вернулся живым. Не удалась англичанам и попытка с наступлением темноты подобрать убитых и раненых. Проникнув наружу через бреши палисадов, нгати опередили их. Наутро почти две дюжины отрезанных голов украсили дырявый крепостной частокол.

Затянувшаяся осада па серьезно подорвала престиж майора Маклеода. Полковник Деспард, не получив своевременно подкрепления, так и не отважился на решительные акции против нгапухов и отошел со своими войсками в сторону Корорареки. В пакете, доставленном из Окленда связным офицером, губернатор Фицрой с недоумением вопрошал майора о причинах задержки и прозрачно намекал на возможность присылки к Маклеоду «компетентных в военном искусстве лиц». Оскорбленный до глубины души, майор сухо ответил губернатору: никого присылать не стоит, па будет захвачена в ближайшие два дня. Курьер не успел оседлать лошадь, когда отдана была команда готовиться к штурму. И снова атака, снова тяжелые потери… Опять все напрасно.

Поостыв, Маклеод вскоре после штурма созвал военный совет, на который пригласил офицеров, вождя ваикато и даже штатских — Гримшоу и землемеров. На совете решили: подвести к земляному валу крепости траншеи — три для штурмовых отрядов и две для орудий. Иначе всякая попытка взять па лобовой атакой будет заканчиваться так же печально, как и прежние.

Впервые заметив на границе склона земляные работы, Генри решил, что англичане хотят передвинуть линию окопов поближе к открытой площадке, чтобы выиграть во внезапности атак. Не прошло и часу, как ему стало ясно, что здесь пахнет чем-то другим: головы копающих солдат неуклонно приближались к па.

— Смотри, друг, они роют к нам норы, — обратился он к Тауранги, который тоже стоял у частокола и с не меньшим вниманием наблюдал за работой англичан.

Тот кивнул и усмехнулся:

— Пакеха стали крысами. А нгати крыс едят. Норы им не помогут, друг.

Разговор этот они вели позавчера. А сегодня утром, заступив на свой пост, Генри увидел, что за ночь траншеи продвинулись не меньше чем на тридцать шагов. Будто черные щупальца протянулись к па.

Легко было представить, как сложатся дела осажденных, когда траншея подберется к земляному валу. Нгати будут не в силах помешать им пойти на приступ. Патроны у осажденных на исходе, а палицами много не навоюешь. Частоколы, которые некогда показались Генри неприступными, представляли сейчас жалкое зрелище — искореженные, дырявые, они были похожи на поломанный гребень, выброшенный за непригодностью на свалку.

«Скоро конец, — в унынии думал Генри, следя за фонтанчиками глины, вылетающими из траншей. — Конец закономерный. Сильный пожирает слабого-так было, так будет. Пройдет столетие, и ни один из маори не вспомнит, что когда-то его предки бились и умирали, не желая стать подданными британской короны. Желай не желай, а покориться придется. Что толку в их сопротивлении? Можно разбить английский отряд вроде этого, но невозможно победить армию, которая сокрушила самого Наполеона. Красивое и глупое самоубийство — вот что для нгати эта война…»

Он не стал делиться с Тауранги мрачными мыслями, зная, что тот не поймет и не одобрит их. С наивностью младенца Тауранги продолжает верить в непобедимость нгати. Чем жарче накаляется обстановка в па, тем энергичней и неистовее становится в бою сын Те Нгаро. Щеки его ввалились, лицо уже не кажется круглым. Генри видит его лишь изредка — Тауранги почти всегда с ружьем у палисада.

Генри тоже стреляет в пакеха, но энтузиазм у него уже не тот, что раньше, в начале осады. Сознание безнадежности борьбы гнетет его все сильней. Не собственная судьба занимает его мысли — он почему-то уверен, что с ним-то ничего страшного не произойдет. Он боится за Тауранги и Парирау. Если англичане и орды ваикато ворвутся в крепость… Не хочется думать, что может стать тогда с ними.

Но отогнать эти мысли непросто. Так и сейчас, глядя на Парирау и с наслаждением хрупая сочную тыкву, он снова подумал о том, как несправедливо обошлась судьба с этой чудесной девушкой. Не будь войны, он женился бы на ней, увез ее отсюда, чтобы она увидела удивительный мир, о котором знает от него понаслышке. И дал бы ей настоящее счастье.

Генри выплюнул сухую тыквенную кашицу и откашлялся. От жажды по-прежнему темнело в глазах, и все же ему показалось, что стало полегче.