Птица войны, стр. 15

Но злобствующий дьявол опять превратился в маленького добродушного человечка.

— Ну, ну… Разумеется, не надо, — мягко прервал он старого Гривса, протягивая короткую руку к бутылке. — Давайте-ка лучше выпьем, старина! — И, разливая джин по кружкам, деловито спросил: — Когда они собираются напасть?

Сайрус Гривс помотал головой:

— Не знаю, сэр… Договаривались, чтобы раньше, чем кум ару посадят…

Типпот важно кивнул.

— Отказаться от сделки уже не удастся, это яснее ясного. Обещанное так или иначе придется уплатить, иначе ваикато попросту сдерут с вас, дорогой сэр, вашу собственную шкуру… Ну, а землю у вас отберет губернатор.

— Что же делать? — Сайрус Гривс не сводил жалобного взгляда с желтого личика. — Где же выход, дорогой сэр? Где же выход?..

— Он есть, — внушительно произнес Типпот, многозначительно глядя на Гривса. Пожалуй, впервые за вечер его глазки не метались и не шарили по сторонам. — Потребуйте от ваикато иную плату. Пусть оставят все завоеванное себе. А для вас, дорогой Гривс, приготовят это…

Нырнув рукой под стол, Типпот вытянул оттуда округлый кожаный мешочек, стянутый шнурком. Ловко распустив узел, он протянул мешок Сайрусу.

— Что это? — придушенный голос отца заставил Генри вскочить.

Выпущенный из рук мешок глухо стукнул. Что-то круглое, похожее на маленькую тыкву, выпало из него, покатилось по столу и шлепнулось на пол. Старый Гривс, как ужаленный, вскочил. Дряблые щеки тряслись, он смотрел вниз с нескрываемым ужасом.

Страх отца передался Генри. Он соскочил с сундука.

— Не будьте сентиментальны, мистер лис! — выкрикнул обозленный коротышка. Перескочив через лавку, он обежал стол, наклонился.

— Товар не хуже любого другого. — В голосе Типпота звучала издевка. — Что, разве не чудо? Полюбуйтесь!

Он театральным жестом поднял вверх руку. Сайрус Гривс отшатнулся, Генри вздрогнул. Глаза его расширились от испуга и отвращения.

Короткая ручка Типпота держала за волосы… человеческую голову. Сморщенное личико мертвого маорийца было искажено неестественно веселой гримасой, будто человек этот был убит в момент, когда он, зажмурившись, сдерживал приступ смеха. Мертвая голова чуть раскачивалась, и в неверном свете коптилки казалось, что скулы убитого подергиваются, а растянутые улыбкой губы вот-вот оживут.

Старый Гривс опомнился скоро. Оглянувшись на Генри, он озабоченно повел плечами и пробормотал, стараясь придать голосу строгость:

— Спать, сынок, живо спать! Нечего, знаешь ли, торчать тебе здесь, слушать всякое, иди, иди…

Генри подчинился. Не сводя глаз с мертвой головы и ощущая в желудке противную дрожь, он, как лунатик, приблизился к выходу, нащупал дверь. Шагнув за порог, он привалился к шероховатому косяку.

— Бальзамировать их туземцы умеют отлично, — расслышал он спокойный голос Типпота. — А на нашей с вами родине коллекционеры платят за каждую десятки гиней. Так что, если нам с вами, Сайрус, войти в пай, даже сотня таких игрушек…

— Погодите, Типпот, пойду взгляну, улегся ли мой ненаглядный…

Генри заставил себя оторваться от косяка и шагнуть в темноту, откуда доносился заливистый храп.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

в которой Типпот выступает в роли пророка

Остаток ночи Генри спал и не спал. Пытался осмыслить услышанное, но был слишком взволнован, чтобы сосредоточиться. Незаметно погружался в дремоту и внезапно просыпался оттого, что, как ему чудилось, необычайно важная мысль приходила в голову во сне. Но она ускользала, стоило открыть глаза. Только перед рассветом он ненадолго забылся и сразу увидел сон: мертвая голова с лицом рыжего землемера весело подмигивала ему и что-то говорила, но так тихо, что Генри ничего не смог разобрать. Он знал, как важно понять, что шепчут бескровные губы. Голова лежала на столе, в нескольких ярдах от Генри, но он не в силах был сделать и шагу. Ноги стали ватными, и он чувствовал, что из темного угла за ним напряженно следят чьи-то глаза. Генри догадывался, чьи они, и не боялся, ему хотелось запустить башмаком в угол, но и руки были вялы и бессильны.

Сон длился бесконечно, он словно застыл в мозгу, не меняясь ни в одной подробности. Лишь когда мгла в комнате стала сереть, очертания головы потеряли резкость, потом расплылись в бесформенное пятно, и Генри понял, что он уже не спит и что наступает утро.

Решение, которое он тщетно искал всю ночь, возникло в мозгу, стоило ему открыть глаза. Следовало немедленно предупредить Тауранги об угрозе, нависшей над его племенем, и в то же время скрыть от нгати роль старого Сайруса Гривса. Дорогу к деревне нгати должны знать работники, благо сегодня Етики и Патире ночуют на ферме.

Генри сполз с кровати и прислушался: мистер Куртнейс сладко сопел на отцовской перине. Одевшись и пройдя на цыпочках в гостиную, он убедился, что отец и переводчик спят рядышком на овчинах, постеленных на полу.

Сняв башмаки, Генри прокрался мимо спящих и выскользнул во двор.

Генри впервые оказался к западу от холма, увенчанного фермой Гривсов. Тем не менее он шел вперед уверенно: пастухи наметили ему достаточно четкие вехи, чтобы не сбиться с пути. Следуя их указаниям, он уже через четверть часа пересек лощину между двумя невысокими холмами-близнецами. «Там, где река убежала от трех холмов», — вспомнились ему слова Тауранги. Затем надлежало идти по кромке заросшего болота — так, чтобы горная цепь «все время видела левую щеку», а ориентиром служила кучка деревьев, которые англичане-колонисты назвали капустными. В детстве Генри не раз пробовал мягкие верхушки, но еще вкусней был напиток, приготовляемый из корней. До рощицы было далеко, но уже стало ясно, что он не сбился с курса: голые стволы и ветви, усеянные круглыми пучками листьев, могли принадлежать только капустным деревьям.

Сделав попытку пройти к ним напрямик через болото, Генри уже через десяток шагов провалился по щиколотку в жидкую грязь. Пришлось нарвать травы и вытирать башмаки изнутри, а дальше двинуться в обход, что, собственно, и советовали ему пастухи. Крюк удлинял дорогу по крайней мере на четверть мили. Зато идти по твердому лугу, заросшему тасэкой — оранжевой полутравой-полукустарником, было куда приятней, чем прыгать по мохнатым кочкам. К тому же можно было и поразмыслить кое над чем. Ведь как ни убежден был Генри, что поступает правильно, он не в силах был отделаться от мыслей об отце. Если вождь ваикато заподозрит измену, старому Сайрусу придется худо. Ничуть не лучше, чем если бы нгати пронюхали, кто натравил на них воинственных соседей. Сознание, что он может поставить старика под удар, мучило Генри.

Острый шип, вонзившийся в ногу выше щиколотки, вывел его из задумчивости. Охнув, Генри отвел двумя пальцами упругую плеть кустарника, усаженного крепкими иглами, и сел на землю. С занозой пришлось повозиться. Поднимаясь с земли, Генри случайно посмотрел назад и вздрогнул. Четко выделяясь на бледно-зеленом фоне холма, по кромке болота двигался всадник.

«Кто это? Неужели Типпот?» — мелькнуло в голове у Генри, различившего темную масть коня.

Очень скоро догадка перешла в уверенность: человек, согнувшийся в седле, был ростом не больше мальчика. Узнал Генри и высокие сапоги, и долгополый, раздуваемый на скаку сюртук. Лица он различить пока не мог — голова всадника была опущена к холке гнедого. Но это уже не имело значения: Типпот, и никто другой, приближался к нему галопом.

Переводчик осадил взмыленного коня в пяти шагах от Генри.

— Отличная погодка, сэр! — переводя дыхание, язвительно воскликнул он и пустил гнедого шагом, наступая на юношу. — Но не слишком ли рановато для прогулки, а?

Слюнявая конская морда ткнулась в грудь. Генри отступил, стискивая зубы. Все ясно: проклятый карлик догадался.

Типпот рванул узду, отъехал на несколько ярдов в сторону и, щупая юношу взглядом, с веселым злорадством продолжал: